ФИЛИП Андре Рурк-младший сидел на полу гостиной и сплевывал кровавые сгустки на пол. Онемевшим от боли языком он провел по зубам. Большинство из них отсутствовало. Сглотнув солоноватую теплую жидкость, парень поднял лицо на того, кто минуту назад ловким ударом сбил его с ног. Того, кто сейчас стоял перед ним, нагло расставив ноги, с улыбкой победителя на широких губах и руками с раздутыми синими венами, которые по-прежнему были сжаты в кулаки.
"ТЫ ПОНЯЛ меня, маленький ублюдок?! - зрачки у мужчины мгновенно сузились до размера точки, он занес пятерню для очередного удара. - Сколько раз говорить - не суйся домой раньше пяти, иначе я вышибу тебе мозги!" Рурк оттер с губ кровянистые подтеки и процедил сквозь шатающиеся зубы: "Да". - "Что ты мямлишь?! Что значит "Да"? Ты случаем не забыл, с кем разговариваешь?!" Мальчик сглотнул, опустил глаза к полу, на котором алели еще свежие капли, и отчеканил: "Да, отец. Я все понял. Такого больше не повторится, сэр".
Раунд первый: Рурк против зова крови
КАЖДЫЙ раз, называя Пола отцом, Рурк чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он ненавидел отчима со всей яростью, на которую только был способен семилетний ребенок. Каждый день с изощренностью настоящего мастера Пол оставлял новые ссадины на его тонком мальчишеском теле. Неделю назад он раскроил парню голову лишь за то, что тот забыл убрать за собой со стола чайную чашку. Вчера Филип весьма некстати начал щелкать пультом телевизора, не спросив предварительно разрешения у главы семьи, за что поплатился выдранным с макушки пучком волос. Сегодня Рурк пришел пораньше из школы и, будучи уверенным, что дома никого нет, наткнулся на Пола, который увлеченно любил на супружеском ложе очередную мягкотелую официантку: лишь приоткрыв на секунду дверь в спальню, Филип остался без двух передних зубов. Он и не думал рассказывать об этом матери - по тому, как мелко дрожали пальцы ее рук и как часто она плакала по ночам, сидя на кухне без света, можно было предположить, что женщина давно уже не питает иллюзий по поводу собственного брака. Разойдясь с Рурком-старшим, Энни спустя месяц вышла замуж за Пола Смита, бравого офицера полиции, мужчину с холодными глазами, огромным мясистым телом и неприятным запахом изо рта. Семья - молодожены и семеро детей от прошлого брака Энни - перебралась в Либерти-Сити в Майами, где поселилась в старом, но просторном доме с видом на городской парк. Филип был самым младшим и самым болезненным из семерых детей. Он тайком писал письма родному отцу, который ни разу не удосужился ему ответить, каждый вечер зализывал раны после стычек с Полом и почти не улыбался. Днем Филип Рурк бродил по бедным кварталам города и яростно дрался с кубинцами, чьи побои сносить было значительно легче, чем издевательства отчима.
В свое время его настоящий отец, крупный мужчина с доминирующей ирландской мастью, занимался тяжелой атлетикой, и, впервые попав на занятия в боксерский клуб, Рурк-младший почувствовал зов крови, понял, что это его призвание. Спустя пару лет, когда Пол в очередной раз захочет проучить "малого", Рурк ответит ему прямым ударом в голову, вложив в свой кулак всю накопившуюся за десять лет ненависть. Тем же вечером Энни, с трудом уложив взбешенного супруга спать, попросит сына уехать из дома и из города. "Ты пойми, - вытирая слезящиеся глаза, скажет она ему, - я так люблю тебя! Но ты не можешь продолжать жить здесь... Когда-нибудь вы с Полом непременно поубиваете друг друга, а я не намерена хоронить ни одного из вас". Пока Рурк молча собирал сумку, женщина курила и плакала. Он ушел ночью, оставив на память отчиму прощальный подарок - два выбитых зуба.
Раунд второй: Рурк против зова славы
У НЕГО была большая вихрастая голова и две хорошо скроенные руки, которыми он зарабатывал себе на жизнь. Кроме того что парень профессионально дрался на ринге, испытывая при этом болезненное удовольствие от каждого полученного и нанесенного удара, Рурк подрабатывал вышибалой в баре для трансвеститов, продавал каштаны в Центральном парке, чистил бассейны, натаскивал бойцовских собак. Каждый вечер он возвращался в холодную, плохо освещенную комнатку отеля "Гринвич Виллидж", ужинал пакетом чипсов, включал телевизор и спустя несколько минут проваливался в пустой тяжелый сон. Пару десятков долларов, которые он зарабатывал за день потом и кровью своего окончательно потерявшего чувствительность тела, Рурк складывал в жестяную коробку из-под печенья, после чего убирал ее в тайник под отвалившиеся половицы. Отказывая себе порой в лишнем куске мыла и хлеба, парень упорно копил. Нет, он не посылал деньги маме и сестрам - с некоторых пор он с трудом мог воскресить в памяти лица родных; не мечтал купить себе роскошный кадиллак или, на худой конец, ботинки и приличный костюм, чтобы девушки, старательно обходящие его стороной, наконец-то обратили на него внимание. Рурка устраивало его убогое жилище, однообразность завтраков и ужинов, отсутствие друзей и подруг - единственное, о чем он беспрестанно мечтал, - это поступить в актерскую студию. Дело оставалось за малым, а именно за четырехстами долларами, которых у него не было и которые он намеревался заработать любой ценой.
Сцена была вторым местом после ринга, где Рурк чувствовал себя в родной стихии. Разбивая сопернику голову и глядя на собственные кулаки, забрызганные чужой еще теплой кровью, он видел себя на вершине мира. Поступив в колледж и оказавшись впервые на сцене, парень понял, что в тот момент, когда он произносит текст, смотрит в зал или просто молчит, нет на свете человека важнее его. Чувство собственного превосходства, от которого распирало грудь, было необходимо ему как воздух. Слишком часто Рурку приходилось опускать глаза и делать шаг назад, чтобы теперь так легко отказаться от мечты стать великим - актером ли, боксером - не важно. Просто лучшим.
Он стоял перед дверью директора нью-йоркской актерской студии - глаза не моргают, плечи и грудь напряжены и слегка поданы вперед (профессиональная привычка боксера), правая рука в кармане, там - сложенные бумажка к бумажке четыреста долларов. Лысоватый начальник, внешность которого мгновенно выдает его любовь к разного рода удовольствиям, протягивает посетителю руку. Вместо приветствия Рурк достает из кармана деньги и неопрятной кучкой высыпает их на стол. Директор, моментально оценив ситуацию, переходит к делу: "Как тебя зовут, приятель?" Парень какое-то время смотрит исподлобья в порозовевшее лицо хозяина, проводит рукой по спутанным волосам, отросшей щетине, вымученно улыбается половиной рта, так как правая часть челюсти у него фактически не движется и до сих пор кровоточит (повредил во вчерашней схватке), и хриплым голосом произносит: "Микки". "Хм, Микки, говоришь... Как Микки-Маус, что ли? Вроде как мышонок?" - лысый заметно нервничает и все же пытается шутить. "Можно и так сказать", - отвечает Рурк, дивясь собственной сентиментальности, которая так не вязалась с его нарочито воинствующим внешним видом: "мышонком" его называла только мама, и это было слишком давно для того, чтобы и по сей день трогать за сердце.
Большего счастья он и представить себе не мог: репетиции, роли, мандраж перед выходом на сцену, сравнимый разве что с внутренней дрожью перед боем, и вечерняя сладкая опустошенность, с которой он возвращался домой. Бывало, Рурк засыпал, не снимая ботинок и кожаной куртки, приходил и тут же замертво падал на кровать, моментально погружаясь в беспамятство. Он по-прежнему жил один, спал только с проститутками, питался одними чипсами, но теперь Микки чувствовал себя счастливым. Однажды к ним на репетицию заглянул режиссер Лоренс Каздан - тот, что спустя несколько лет даст Рурку роль в своем фильме "Жар тела", - и долго не мог прийти в себя после того, как в течение часа наблюдал за парнем, который заходился на сцене словно бесноватый. Подойдя к Рурку после спектакля и глядя в его обескровленное потное лицо, он сказал: "Молодой человек, да вы просто в предынфарктном состоянии! Нельзя так тратить себя. Что от вас останется, к примеру, через пару лет? Это всего лишь театр, и все здесь делается понарошку". "Я по-другому не умею, - ответил Рурк. - И не хочу".
Диплом актера наконец-то был в руках; парень сжимал его, как когда-то те заветные четыреста долларов. Он чувствовал, что его подташнивает и знобит от голода, но понимал, что теперь на вершине. Шел 1978 год, Рурк отправился в Лос-Анджелес. Он участвовал в семидесяти восьми кинопробах, и ни одна из них не принесла ему даже самой маленькой и незначительной роли. На него смотрели, его изучали, просили сыграть сотый по счету отрывок, после чего говорили, что перезвонят, и исчезали. Одним Рурк казался слишком импульсивным, другим - неправдоподобно грубым, третьим просто не нравилась его нагловатая ухмылка и чудовищная кожаная куртка. Как и прежде, его кормили кулаки и озлобленность, которой за последнее время стало еще больше.
Сэр Стивен Спилберг пришел в восторг, увидев рябое и недоброе лицо Рурка, почувствовав запредельную энергию, с которой тот играл на сцене, и дал ему роль в своем фильме "1941" - правда, всего лишь статиста, но и это показалось Микки неплохим началом. Дальше были эпизоды и сериалы, поверхностные, но нужные знакомства и известность, которая постепенно приходила к голодранцу, по-прежнему трижды в неделю выходившему на ринг. В 1981 году от пьянства скончался родной отец Рурка - Мик единственный из семерых детей приехал к нему на похороны. Рурк-старший не дожил ровно год до того дня, когда его сын получил роль в фильме "Бойцовая рыбка" Фрэнсиса Форда Копполы, которая сделала его знаменитым.
Похоронив отца и женившись спустя год на Дебре Фойер - девушке с мягкими каштановыми волосами и кукольной улыбкой, Рурк понял, что готов оставить бои, депрессии и выпивку и начать жить, как многие, - спокойно, размеренно, комфортно. Молодые сняли дом с большой верандой, завели собаку и приобрели в кредит приличную машину. Дебра, как и Микки, была актрисой, правда, более заурядной, нежели ее муж, но это отнюдь не мешало девушке иметь здоровую дозу амбиций по поводу собственной карьеры. Когда однажды Мик, утешая супругу после очередного неудачного прослушивания, предложил ей оставить кино, родить ему сына и заниматься домом, девушка запустила в него вазой и, перед тем как хлопнуть дверью, выкрикнула: "Нашел дуру! Всю жизнь подтирать задницу твоим выродкам и возить грязь за тобой! Забудь об этом или женись на собственной мамочке - она, может, и согласится быть половой тряпкой у такого мужика, как ты. Запомни раз и навсегда, я - не такая!" Тем же вечером Рурк разбил взятое в кредит авто и подрался со своим агентом. Три года брака бесславно закончились, и Микки об этом ничуть не жалел. Жизнь снова завертелась в привычном ритме - самоистязание перед камерой, безысходность и кровь на ринге и ночи, до отказа наполненные тишиной.
Раунд третий: Рурк против зова плоти
1989 ГОД, Лос-Анджелес. Рурк вместе с режиссером Залманом Кингом просматривает девушек, пришедших на пробы к фильму "Дикая орхидея". Актер выбирает ту, что должна заставить его потерять голову. Пять часов кастинга, и все впустую. Девицы, как одна, нелепы и вульгарны: все, что они так беззастенчиво демонстрируют и выпячивают перед двумя незнакомыми мужчинами, Микки видел сотни раз. Подобное уже давно не действует на него. Жужжит вентилятор, Мик курит одну за другой крепкие сигареты и утомленно смотрит сквозь Залмана. Кэрри Отис, номер двадцать три, вошла и замешкалась у дверей: неуклюже зацепилась юбкой за ручку, выронила папку с текстами и, виновато улыбаясь, повернулась к мужчинам. Голубые, практически прозрачные глаза, беспорядочно разбросанные по плечам темные волосы, невинная нежная улыбка, руки, беспокойно теребящие подол платья... Пока Микки безрезультатно пытался прийти в себя, выровнять дыхание, усмирить сердце, Залман привычно равнодушной фразой предложил гостье раздеться. Без тени кокетства девушка тянет лямочку платья вниз и обнажает нежные фарфоровые полушария грудей, узкие бедра, гладкие загорелые ноги. "Не стесняйтесь, милочка, нам нужно посмотреть вас всю", - произносит Залман, делая упор на слово "всю", предлагая тем самым избавиться от тонкой полоски нижнего белья. "Нет. Хватит", - хрипло произносит Мик и, прикуривая очередную сигарету, размашистым шагом направляется к выходу. "Я буду сниматься только с ней", - произносит он, не оборачиваясь, уже у дверей.
Он тушил о нее свою боль, и Кэрри принимала ее, еще не зная, как будет страдать, но внутренне уже готовая ко всему. Микки обнимал ее руками, от которых пахло табаком и кровью, целовал губами, непривычными к ласке, и держал свою ладонь между ее горячих бедер даже во время съемок. Они выходили из гостиничного номера "Форталерза", чтобы сделать очередной дубль, после чего тут же, не сговариваясь, поднимались обратно. То, что творилось за закрытыми дверями, было для обоих настоящим откровением: Мик не представлял, что все еще способен любить - не пользоваться чужим телом, как бездушным куском мяса, не брать, а отдавать свое тепло, Кэрри же впервые чувствовала себя неотделимой частью кого-то. Этот кто-то был старше ее почти на двадцать лет, имел рябое лицо и настойчивые руки, много курил и мало говорил о будущем, в том числе и совместном.
В тот съемочный день на площадке было только четверо: Рурк, Кэрри, режиссер и оператор. В декорациях спальни снимали сцену первой совместной ночи героев. Свет притушен, камера включена, Залман нервно трет виски и командует начинать. "Доверься мне", - шепчет Микки и привычным движением стягивает с Кэрри тонкую ткань платья. В какой-то момент девушка почувствовала, что это не совсем кино. А если быть точным - совсем не кино. Один бесконечный дубль, и камера запечатлела все до мельчайших нюансов: их поцелуи, ласки, Рурк входит в Кэрри по-настоящему, как делал это ровно час назад в гостиничном номере, она начинает сопротивляться, но вскоре оседает в его руках и напрочь забывает о том, что на них неотрывно смотрит Залман и объектив кинокамеры.
Сцена вошла в фильм, но разразился громадный скандал, и во многих странах мира "Дикая орхидея" вышла в урезанном варианте. На премьере, на которую Микки пришел под руку с Кэрри, к ним подошел Залман Кинг, пристально посмотрел в глаза каждому и сказал вполголоса: "Мне кажется, ребята, что я сделал для вас значительно больше, чем вы для меня".
Раунд четвертый: Рурк против зова жизни
ВЕРНУВШИСЬ домой в Лос-Анджелес, Рурк и Кэрри стали жить вместе. Они по-прежнему много времени проводили в постели, но на этом список общих тем и разговоров для них заканчивался: девушка продолжала работать фотомоделью, в то время как Мик дни напролет проводил в их большом доме в обществе бутылки и наркотиков, которые на время заменяли ему отсутствующую Кэрри и предложения сниматься. Как-то они вместе ехали с очередной модной вечеринки, и Рурк, будучи в сильном подпитии, начал изводить подругу расспросами о том, кто все те мужчины, что подходили к ней после показа, целовали запястья, пожирали глазами ее загорелое, почти обнаженное тело. "Не сходи с ума", - раздраженно ответила Кэрри и уже в следующую секунду получила мощный удар в челюсть. Удар профессионального боксера, коим и являлся ее возлюбленный. Врачам в больнице девушка с бледным, осунувшимся лицом и в залитом кровью платье сказала, что споткнулась и упала с лестницы. Выйдя на следующий день из клиники, Кэрри и Рурк решили пожениться.
Он тушил о нее свою боль, мучаясь при этом так, что ломило виски. Микки бил свою молодую жену часто и жестоко. Все чаще девушка приходила в модельное агентство в темных очках, закрывавших половину лица, и уходила спустя четверть часа, ссылаясь на недомогание. Спустя несколько месяцев постоянных недомоганий от ее услуг не без сожаления, но все же отказались. Во время романтических каникул в Риме у Кэрри случился выкидыш, и врачи, проведя полное обследование, пришли к заключению, что миссис Рурк из-за полученных травм не сможет иметь детей. Мик просил прощения, целовал ноги жене и божился, что это больше никогда не повторится. Тем же вечером он наносил на ее хрупкое девичье тело новые орнаменты из синяков и ссадин, и все начиналось сначала. В очередной раз прося прощения, Рурк поклялся, что, если Кэрри уйдет, он отрубит себе палец. Кэрри, прикладывая к лицу холодный компресс, начала собирать сумку, и через полчаса в одну из больниц Лос-Анджелеса был доставлен Микки Рурк с мокрым окровавленным полотенцем под мышкой, в которое была завернута отрезанная фаланга пальца.
Они всегда возвращались к одному и тому же. Кэрри, пытаясь избежать побоев, наскоро бросала в сумку косметику, таблетки и сигареты и выбегала на улицу. Рурк догонял ее, валил на землю, бил, не экономя энергии и злости, и волок за волосы обратно. Однажды соседи, ставшие свидетелями очередной безобразной сцены, вызвали полицию: у потерпевшей было обнаружено несколько недавно сросшихся переломов, а также бесчисленные свежие синяки. Кэрри подала на виновника в суд, и Микки Рурку было запрещено приближаться к миссис Рурк ближе чем на сто метров.
Кэрри долгое время находилась в клинике, в то время как Микки пришлось переехать из шикарного особняка сначала в гостиничный номер, потом в съемную квартиру, а затем и вовсе в заброшенный фургончик. Рурк уже давно не снимался, и кредиторы, у которых он брал в долг в счет будущих картин, после ухода жены отняли у него практически все его имущество. Теперь Микки Рурк, получавший пять лет назад за роль в фильме по десять миллионов долларов, жил вместе со своими пятью собаками чау-чау в прицепе, оборудованном газовой плитой и холодильником. Телефон молчал, а вскоре его и вовсе отключили за неуплату. Лицо, которому поклонялись миллионы, походило на не выглаженную маску из-за многочисленных пластических операций, которые Рурку приходилось делать после очередного удачного боя. На его теле не было живого места, и в этом оказался виноват не только бокс - вживаясь в роль, Микки шел на любые жертвы: для "Крестного отца Гринвич Виллидж" он поправился на двенадцать килограммов, для "9 1/2 недель" - похудел на девять, месяц проработал в полиции для "Года Дракона", сделал татуировку бойцов ИРА для "Отходной молитвы", вырвал два зуба для "Пьяни" и в "Своем парне" вживую провел все боксерские раунды. В знак благодарности тело регулярно, особенно по утрам, напоминало ему о принесенных на алтарь искусства жертвах. Жертвах, о которых сейчас никто и не помнит. Разве что только Кэрри...
Выйдя из клиники, миссис Рурк забрала из суда иск и принялась писать свою биографию. На вопрос папарацци, почему она приняла такое решение, бывшая фотомодель, выдержав долгую паузу, ответила: "Перед тем как вернуться к нему, я должна все вспомнить".
P. S. Недавно Микки Рурк, не снимавшийся в кино больше семи лет, сыграл неглавную роль в фильме "Высший пилотаж". А еще раньше их видели вмести с Кэрри Отис в Риме - пара под руку гуляла по парку и выглядела по-настоящему счастливой. Микки вел на поводке чау-чау, а на лице девушки красовались огромные солнцезащитные очки.
Ветреный Киану Ривз