ЖИЗНЬ Ольги Антоновны можно было обрисовать, как и ее внешность, двумя словами: ничего особенного. Работала контролером ОТК на заводе, одна воспитывала дочь, успевая и в ясли, и в поликлинику, а утром в 8.00 рысью проскакивала мимо вахтера на проходной, чтобы не оказаться последней.
Теперь дочь выросла, окончила педагогический институт, вышла замуж за выпускника высшего военного училища и уехала с ним служить в Хабаровск.
Жили молодые дружно, и можно было бы успокоиться, дать себе передышку, как-то развлечься, но Ольга Антоновна тосковала, потому что всю ее жизнь составляла дочь.
Нет, так можно и с ума сойти, - подумала она. - Вот живу на Пречистенке, каждый день пробегаю мимо афиши на ограде Дома ученых, и ни разу там не была .
И она стала ходить на недорогие концерты, полюбила в кафе этого уютного дома выпить чашечку чая с пирожным. Это получалось как-то празднично.
Зима пролетела быстро. А весной она начала выезжать на дачу, где каждое деревце напоминало о дочери. У них был щитовой маленький домик с верандой и крылечком, где они по вечерам любовались закатами. Правда, в житейском смысле дача нагружала работой от зари до позднего вечера. Ни воды, ни электричества, ни тепла там не было. Воду приходилось возить со станции на скрипучей тележке. И теперь, оставшись одна, Ольга Антоновна вдруг заметила, что этот скрип не мешает думать, а даже помогает остановить поток воспоминаний на каком-то важном эпизоде...
В ТУ весну она чаще всего вспоминала вечер в Доме ученых, когда к ней в кафе подсел приятный немолодой мужчина и попросил выпить вместе с ним за его здоровье рюмочку коньяка. Это был день его рождения. Раньше он отмечал его здесь же с женой и сыном, но вот уже 10 лет как остался один.
Ольга Антоновна хотела отказаться - она не любила спиртное, но была в этом человеке какая-то мягкая настойчивость, что-то необъяснимо подавляющее ее волю, как будто он был ее начальником или врачом. Словом, она согласилась.
После этого случая он несколько раз звонил ей. Они встречались и гуляли по ночной Москве, но их прогулки никогда не заканчивались приглашением в гости. Она не звала, да и он к этому не стремился.
В августе ей, наконец, дали отпуск, и она быстро собралась на дачу.
В четверг вечером, когда она ужинала на веранде, зазвонил сотовый телефон. Кто бы это мог быть? - удивилась Ольга Антоновна. А звонил он - Сергей Владимирович.
- Ольга, это, наверное, бестактно, но вы столько рассказывали о вашей даче на краю света, о закатах и чтении при свечах, что я решил напроситься к вам в гости. Если откажете - не обижусь, а примете - постараюсь быть не в тягость.
Она просто сказала: "Приезжайте и объяснила, как найти ее дом."
Он приехал в пятницу вечером. Привез массу нужных вещей. Не понравилось ей только то, что среди привезенного были бутылка сухого и водка. "Это уже перебор", - подумала она, но решила промолчать, чтобы ни выглядеть ханжой.
Ужин получился по-настоящему дачным: со свежей зеленью, хрустящими огурцами с грядки, своей картошкой. Выпили по рюмочке сухого за встречу. Сергей Владимирович налил ей еще вина, а себе водки. Она отказалась. Захотелось выйти на крыльцо, вдохнуть густой травянистый воздух. Сергей Владимирович вышел вместе с ней. Она смотрела на высокое небо, огромную пылающую луну, серебристую россыпь звезд.
- Ольга, мне давно хотелось рассказать вам о себе, но шумные московские улицы к таким разговорам не располагают. Вы будете слушать?
- Я уже слушаю, - отозвалась она. Для него говорить о себе означало рассказывать о жене и сыне. Бывшей жене.
ОНИ расстались в середине девяностых, когда объекты советской космонавтики были заброшены и специалисты этой отрасли стали вдруг никому не интересны. Правда, случилось это не сразу. В начале 90-х жизнь на объектах еще теплилась, но все чаще он приезжал из командировок раздраженный. Порядок в работе, который был для Сергея Владимировича законом и необходимостью, теперь обеспечивать стало невозможно: комплектующие поставлялись с перебоями, дисциплина упала. Вечером в гостинице командированные частенько расслаблялись спиртом Roil, который прозвали ельцинским. От этого проклятого спирта у Сергея Владимировича началась "окопная болезнь". Теперь часто дома он вскакивал среди ночи и в страхе спрашивал: "Где я?" А однажды даже безумно крикнул жене: "Ты кто? Тебя мне подложили!"
- Представляете, Оля, в какое страшное время мы живем, - коснувшись ее плеча сказал Сергей Владимирович, - на наших глазах разрушился уклад жизни, Россия вернулась в прошлое. В институте у меня по научному коммунизму были только тройки. Там все казалось туманно, слова одни и те же, я их запомнить не мог, а про капитализм с его жестокостью и алчностью все понятно. Тут у меня меньше пятерки не бывало. И вот теперь эта книжная страшилка, легкий хлеб для студентов типа меня стала нашей реальностью, причем все оказалось именно так, как нас учили, и эта реальность меня раздавила.
Когда Сергей Владимирович остался без работы, жена предложила развестись. "Не надо спешить, - сказал он. - Наступают страшные времена. Неизвестно еще что будет с нами. Давай лучше держаться вместе".
Она задумалась, ничего не ответила, но через несколько дней снова предложила развестись, и он согласился.
Странная она женщина. С одной стороны: кандидат наук, преподает философию в престижном вузе, разбирается в сложнейших отвлеченных теориях, а в быту - сущий ребенок, мягкохарактерна, податлива и недальновидна. Ее личной жизнью всегда руководили мать и отчим (человек со связями "наверху"), а ими руководил только расчет.
Сергей Владимирович очень любил сына, Алексей был долгожданный ребенок. Но жена, к сожалению, хорошей матерью не стала, общаться с сыном не умела, после работы спешила не домой, а в библиотеку.
Алеша все детство жил ожиданием отца, от командировки до командировки.
- Ну, что, Алексей, будем сегодня рисовать? - спрашивал он у сына, едва смыв дорожную пыль. А мальчик уже нес альбом и карандаши.
- Начнем с грузовика. Но сначала нарисуем колеса, а теперь отдельно кузов. И все соединим. Нравится?
Мальчик смотрел на этот простой рисунок как на чудо. "А танк можешь нарисовать?" - замирающим голосом спрашивал он.
Сергей Владимирович рисовал танк, а сын тотчас же пытался повторить его рисунок. Получалось не плохо, даже оригинально. Сергей Владимирович чувствовал, что нащупал в ребенке дар и старался развить его способности. Первая самостоятельная акварель сына до сих пор висит у Сергея Владимировича над письменным столом.
Когда мальчик узнал о предстоящем разводе, он надолго замолчал, будто онемел, а потом умоляющим шепотом попросил: "Папочка, возьми меня с собой".
- Алеша, со мной ты будешь несчастлив. У меня нет работы, нет денег. Я не смогу тебя даже сытно кормить. А у них есть все. Ты получишь хорошее образование. Они устроят твое будущее. А я буду любить тебя и помнить. Возьми-ка, дружок, мои краски и кисти, думаю, пригодятся.
ПОСЛЕ развода он пытался звонить Алеше, но сын бросал трубку.
Сергей Владимирович теперь чаще бывал на Ваганьковском кладбище, где с 89-го года покоился его отец, ветеран Великой отечественной. Отца провожали с военным оркестром и прощальными залпами боевого оружия. Алеша хоть и был еще мал, но запомнил все. Потом они часто ходили вдвоем на могилу к деду.
Вот и теперь Сергей Владимирович в тайне надеялся встретить на кладбище сына. Вторым местом возможной встречи был Дом ученых, но он так и не увидел там ни разу со дня развода ни жену, ни с сыном ни разу не встретился. Правда, через знакомых до него доходили слухи, что бывшая жена стала очень странной, вроде вышла замуж, но флиртует со студентами, на лекциях появляется в мини-юбке как девчонка и при своей чрезмерной полноте выглядит нелепо. А однажды и вовсе возникла в дверях аудитории как Ева перед Адамом. Был скандал, но не выгнали: вмешался отчим. В библиотеку по вечерам она ходить перестала - серьезные книги заменила эротическими фильмами.
Сергей Владимирович давно уже не пытался ей звонить, но месяц назад она вдруг позвонила сама. Он опешил, но от того, что она сказала, пришел в полное смятение.
- Сережа, в воскресенье выборы. Не забудь прийти на избирательный участок. Это твой долг, - сказала она и повесила трубку.
Сергей Владимирович набрал ее номер. Ответил Алеша.
- Здравствуй, сынок, - произнес с волнением Сергей Владимирович. В ответ - короткие гудки.
ОЛЬГА Антоновна слушала исповедь своего гостя молча. Она не знала, как его утешить.
- Вот сейчас я выпью еще рюмочку, - сказал он весело, завтра мы пойдем в магазин на станцию, купим мяса и я приготовлю настоящий шашлык.
Она не стала его останавливать, а пошла в дом, чтобы в нижней комнате постелить ему постель. Сама же устроилась наверху в "скворечнике". Так дочка называла маленькую комнатку под крышей, похожую на келью.
Снизу донеслось неестественно громкое и как будто заторможенное "Спокойной ночи, Оленька", и она почувствовала неприязнь к этому нетрезвому голосу.
Как опрометчиво я разрешила ему приехать, - думала она.
Утром он по-военному быстро оделся, умылся, приготовил пустые канистры для воды и, наскоро выпив чаю, засобирался на станцию в магазин.
Мяса в магазине не оказалось. Он купил два импортных окорочка и ... бутылку водки. Ей стало стыдно. Она незаметно осмотрелась, нет ли в очереди знакомых дачников. По дороге домой он внезапно остановился у березы, и, нагнув толстый сук, стал подтачивать его ножом. Надо сделать кочергу и шампуры - пояснил он. Ей нестерпимо было жаль крепкую пушистую березу. Когда же все это кончится?
Под шашлык он опять выпил, повеселел и, присев на крыльце, сказал: "Вот теперь я чувствую, какой здесь чудный воздух, но все-таки дикое место. Поедем завтра в Ростов? - предложил он и добавил: А в понедельник я уеду".
Она согласилась. В какой-то не уловленный ею момент он снова приложился к бутылке и попросил разрешения прилечь отдохнуть. Она разрешила. Через открытую дверь было слышно как во сне он звал сына, кому-то угрожал, грязно ругался, а проснувшись в смятении, извинялся за то, что выпил лишнее.
Вечером они снова сидели на крыльце, и он говорил, что тоскует о сыне. Леша окончил художественное училище, говорят, его работы необычны, даже мудры. Ах, как хотелось отцу увидеть эти картины, чтобы хоть через них понять каким стал сын!
Разговор закончился еще одной рюмкой. Ольга Антоновна сухо пожелала гостю спокойной ночи и поднялась наверх: пусть пьет хоть все, что есть. Ее это не касается.
Утром он был трезв, бодр. Улыбнулся ей кротко: "Доброе утро, Оленька. Простите меня за все. Пить я больше не буду", - и поцеловал ей руку. И действительно не притронулся к бутылке.
Поездка в Ростов удалась. Он был за экскурсовода, и она только удивлялась, как много он знает об этом городе. Услышав колокольный звон, Сергей Владимирович замер: "Какое разнообразие звуков. В Москве такого нет. Оля, здесь 15 колоколов и у каждого свое имя".
Ольга Антоновна вернулась из Ростова в хорошем настроении. За обедом они вспоминали монастырский сад, огромное озеро. Сергей Владимирович искренно досадовал, что власти не приводят в порядок всю эту уже тронутую временем красоту.
После обеда Ольга Антоновна решила заняться прополкой. Она прокопалась в огороде часа два, а когда подошла к дому, увидела, что гость сидит на скамейке и смотрит на облака, похожие на мыльную пену. В профиль его лицо было особенно правильным и благородным.
Увидев ее, он попытался встать, но пошатнулся и упал в тазик для пищевых отходов.
- Пр-р-р-остите меня, Оленька, ради Бога. Завтра день отъезда - пить нельзя. Вот я и решил сегодня... Не рассчитал силы... Давно уже сразу пол-литра не выпивал.
- Снимайте рубашку - постираю, а то за бомжа примут, - спокойно сказала она. Он покорно снял рубашку и, кое-как спустившись со ступенек крыльца, зигзагом направился к туалету.
Ольга Антоновна налила в чистый таз воды и принялась за стирку. "Только бы успела высохнуть", - думала она и отнесла рубашку в дом: там теплее.
Когда она снова вышла на крыльцо, Сергей Владимирович медленно и тщательно мыл руки - как хирург перед операцией. И вдруг она разглядела его джинсы, потемневшие с внутренней стороны ног. Ужас - острый запах не оставлял сомнения!
- Ольга, я извиняюсь тысячу р-р-раз... Почему вы так смотрите? Я говор-р-рю что-то неприличное?
Она не знала, что сказать и думала только о том, хватит ли воды, чтобы застирать джинсы, когда он уснет.
...В 7 часов зазвенел будильник. С головной болью она вышла на крыльцо и увидела, что Сергей Владимирович, одетый в сухое и свежее, загружает на тележку пустые канистры для воды.
- Доброе утро, Оленька. Вот кончилась вода. Пойду на станцию, - пояснил он.
- Нет, нет, - закричала она в ужасе. Она решила, что он непременно зайдет в магазин, купит бутылку и никуда не уедет.
В 9 ЧАСОВ она посадила его в электричку, а он все высовывался из двери, которая почему-то никак не закрывалась, извинялся и благодарил. Наконец дверь захлопнулась. Поезд тронулся, увозя навсегда ее тайные надежды, возвращая в устоявшийся мир со своим ритмом жизни, своими запахами и привычками.
...Подъехав к Москве, Сергей Владимирович понял, что не хочет идти домой. Впереди было полдня, и он пошел на Ваганьковское, к отцу. У ограды стоял сын, Алеша.
- Мама умерла в четверг в 8.20 вечера - не удивившись появлению отца, сказал он. - Я звонил тебе в пятницу. Телефон не отвечал.
Сергей Владимирович присел на скамейку у края свежей могилы, достал бутылку водки.
- Выпьем, Леша, за помин ее души, - сказал он потерянно.
- Выпьем, - отозвался сын.
Раз Саша, два Саша...