Последние месяцы чиновники самого высокого ранга несколько раз сообщали народу радостную новость: среднестатистический россиянин вернулся к уровню жизни, который был в конце 80-х. Создается впечатление, что те, кто делает такие оптимистичные заявления, совершенно не знакомы со статистикой - в современной России 80% населения живет ниже уровня бедности.
Кто же прав? К сожалению, многочисленные письма, приходящие к нам в редакцию, подтверждают данные беспристрастной статистики. Население России, особенно в провинции, живет плохо или очень плохо...
Без руля и без ветрил
И статистика, и письма, приходящие в редакцию, свидетельствуют о том, что просто бедных и очень бедных людей много. И хотя хлеб и даже сахар они купить могут, но вот подписаться на журнал, купить диван или поставить коронки на зубы - для них уже целое дело...
А что же дети? Они, живя в полунищенской обстановке, страдают больше всего. И не столько от того даже, что нет у них многого, что хочет иметь каждый ребенок, а от двойственности окружающей действительности. Получается, ребенок живет сегодня в двух измерениях: реальность сообщает ему одно, а СМИ и учебники говорят совсем о другом.
Для сравнения обратимся к пока еще недалекому прошлому, в котором тоже, хоть и не в таком количестве, были дети из малообеспеченных семей. Безусловно, жизнь у них была несладкой, и им, как и сегодняшним бедным детям, были свойственны мечты о дорогих игрушках, вкусной еде, модной одежде, отдыхе у Черного моря, зависть к тем, у кого все это есть. Но что им при этом сообщалось в школе (да и не только в школе)? Какой образ мира формировали у них, в частности, учебники по гуманитарным предметам?
Возьмем для примера "Родную речь" и перечислим лишь некоторые темы произведений, читавшихся во 2-м классе: защита слабых, взаимопомощь, осуждение равнодушия, народ как монолитная сила, которая и кормит, и ограждает от зла, армия, которая не даст в обиду своих граждан и, в особенности, детей, Родина-Мать. В данном случае неважно, сколько в этом было правды, а сколько ложного пафоса. Важно другое: у детей создавалась защитная аура, и возникало чувство, что общество не даст им пропасть. Иными словами, у ребенка было множество внешних психологических опор.
Что мы имеем сейчас? На что может опереться ребенок в новой реальности, которая, как теперь модно говорить, "центрирована" на личной свободе? Если он из бедной семьи, то исключительно на самого себя. Следовательно, опора у него только одна, и притом внутренняя.
Активное желание попробовать свои силы, а затем и опереться на них возникает у людей позже - в юности. Даже для подростков это, в основном, демонстрация, а окажись они полностью предоставлены самим себе, без поддержки взрослых - и угроза психического срыва практически неизбежна. Но ребенок при опоре только на свои силы не может нормально развиваться по одной простой причине: этих сил еще слишком мало. Их надо накопить. А если весь интеллектуально-психологический ресурс будет уходить на самосохранение, что тогда останется на развитие?
Опасности "свободного полета"
В душе такого ребенка поселится, прежде всего, чувство оставленности, растерянность, обида, страх. Потом придут озлобленность, агрессия, цинизм. Это тоже своеобразное накопление ресурса - только отрицательного, ведущего к психическим искажениям. Показательно, что среди детей, просящих милостыню (то есть, рассчитывающих исключительно на свои силы), лишь 6% может быть признано психически нормальными. Психологи собирали данные и по более благополучным категориям детей. Статистика тоже неутешительна. 70-80% школьников страдают теми или иными нервно-психическими расстройствами, причем наблюдается выраженная тенденция роста неврозов, психозов и прочих подобных заболеваний.
Проблемы, но его ли?
Расчет, что у нас будет как на Западе - дескать, ребенок, усвоив с детства, что бедность - это "его проблемы", будет лишь активнее пробиваться наверх, - представляет собой очередную химеру. Мы склонны считать вслед за рядом крупных философов и культурологов, что конкурентность не есть доминирующая черта русского характера. А наша работа с детьми-невротиками многократно убеждала в том, что жизнь в соревновательном режиме для их психики просто губительна. К таким детям неприменима логика, что самый простой путь - это путь прямой. Поясним на примерах.
Казалось бы, чего проще: ответить, как тебя зовут? Но это просто для ребенка с устойчивой психикой. А нервный ребенок может дать самую парадоксальную реакцию: закрыть лицо, спрятаться за спину матери или под стол, зарыдать и выбежать из комнаты. То есть, вроде бы страшась людского внимания, он своим поведением как раз это внимание привлекает. Или, предположим, уроки. Сколько мы видели детей, которые способны все сделать за полчаса, но тратят на это целый вечер, лишая себя прогулки, телевизора, доводя до исступления родителей!
Не надо обольщаться...
Не надо строить иллюзий: большинство детей из числа малообеспеченных будут психологически неспособны на длительный, упорный труд и довольствование малым в сочетании с предприимчивостью и гибкостью, - а именно это необходимо в рыночных условиях для достижения "маленького личного счастья в укромном уголке", к которому призывают авторы новых гуманитарных учебников. Тем более что "укромный уголок", во-первых, нынче недешев, а во-вторых, современные установки, реклама и проч. формируют как идеал образы, ассоциирующиеся вовсе не со скромным достатком, а, по выражению Осипа Мандельштама, "с бандитским шиком". Социологи, занимающиеся проблемами молодежи, уже отмечают огромный разрыв между реальными возможностями молодых людей и уровнем их притязаний, и этот разрыв с ростом социального расслоения будет только увеличиваться.
Поэтому представим себе судьбу множества сегодняшних детей. Самые слабые постараются уйти от реальности в алкоголизм, наркоманию, бродяжничество. С соответствующим качеством труда и потомства.
Более шустрые и честолюбивые будут всеми способами завоевывать "место под солнцем". Но опять-таки не честным трудом и пуританским образом жизни! Образ "советского карьериста" памятен многим. Но декларируемые в советские времена принципы: честность, взаимопомощь, презрение к подлости, - хотя бы отчасти сдерживали карьерный "энтузиазм". Нынешние же установки - попутный ветер для карьериста. Лицемерие, эгоизм, продажность, способность на любой подлог - эти и многие другие столь же "приятные" качества расцветают пышным цветом.
Реально и то, что традиционно называется кривой дорожкой, - уход в криминальный мир. Уход от социальных проблем в школьном образовании не смягчит, а значительно усугубит эту картину. Связь здесь самая непосредственная. Учитель, отгораживающийся от борьбы с несправедливостью, в ситуации русской культуры автоматически выбывает из списка порядочных людей, и утрачивает право и возможность влиять на ребенка. А у детей и подростков, тяготеющих к криминальной среде, потребность в авторитете гораздо выше, чем у детей обычных. Кто не верит, пусть перечитает хотя бы "Педагогическую поэму" Макаренко. Тут совершенно естественно актуализируются криминальные авторитеты, которые, с готовностью предоставляют ребенку и внешние опоры, мафиозные клише "семьи", "клана".
"Операция" без ведома...
Еще раз подчеркнем, что по трем описанным нами путям пойдет не жалкая горстка людей, а большие социальные группы. Ясно, что это не будет способствовать оздоровлению общества в целом. Уже сейчас профессионалы отмечают рост депрессий, агрессивности в детской среде Психический дискомфорт ведет к ухудшению общего здоровья, к развитию сердечно-сосудистых, онкологических, легочных заболеваний. Так что "больной", которому наш политический консилиум решил сделать без его ведома серьезную хирургическую операцию, не выздоровел. Но и не помер. В общем, ничьих надежд не оправдал. И его теперь придется долго и за дорого лечить. А он еще периодически впадает в буйство и норовит хватить кого-нибудь по голове.
В суровых "предлагаемых обстоятельствах" учитель мог бы сыграть амортизирующую, а следовательно, стабилизирующую роль. Для этого надо "всего лишь" остаться русским интеллигентом, и восставать против несправедливости. Тогда хотя бы одна, но очень важная внешняя опора у ребенка из бедной семьи будет. В "России, которую мы потеряли", дело именно так и обстояло. На стороне обездоленных была вся русская классика, а учитель, насколько мог, служил ее проводником.
Если же разговор о бедности, о социальном неравенстве и, главное, возмущение этим неравенством будет в школе табуироваться, если ребенку дадут понять, что ПРО ЭТО не говорят (благо тема секса растабуирована, и "свято место" пустует), то у него появится дополнительный и очень сильный источник невротизации. Хорошо еще, что до сих пор работают в наших школах учителя "старой закалки", и есть надежда, что именно они смогут помочь бедным детям, той части молодежи, что захочет и будет искать выход, отвечающий ее архетипическим культурным представлениям о норме, о нравственной полноценности. Молодые люди прочитает русскую классику, и они, живущие на рубеже третьего тысячелетия, совсем не так, как их родители, осознают Короленко и Тургенева, Некрасова и Куприна, Толстого, Горького, Чехова и многих-многих других русских писателей-классиков... Вот тут-то и будут обретены те самые опоры, которых вовремя не дала жизнь. Но это будут уже не просто опоры, а нечто динамичное, заряженное и заряжающее энергией. Так всегда бывает, когда человек долго чего-то жаждал и, наконец, получил. (В технике есть даже термин - "активная опора".) Через головы тех, у кого язык повернулся сказать маленькому "маленькому человеку": "Это твои проблемы", молодым людям протянут руки настоящие Учителя. И скажут: "Нет никаких ТВОИХ проблем, а есть наша общая боль, общий позор. И Общее Дело".
P.S.
Мы хотели на этом закончить, а потом вспомнили один эпизод. Дело было под Рождество. Нас пригласили на представление, которое показывали приехавшие в столицу провинциальные школьники. Все вроде бы было прекрасно: о детях позаботились, их приобщили к культуре, устроили им праздник, привезли в столицу. Словом, все было, как раньше, только показывали они уже не литературно-художественный монтаж со стихами Барто и Михалкова, а Рождественский вертеп. Тоненькие детские голоса славили Рождение младенца Христа, а растроганные зрительницы поспешно доставали из модных сумочек носовые платки. Но нам что-то мешало испытать запрограммированное умиление. Скоро мы поняли, что именно. Когда мы шли к подвальчику, где происходило действо, подъезд к дому был забаррикадирован иномарками. Это была одна реальность. А когда в зале погас свет, софиты выхватили из темноты совсем другие картины: худые и бледные лица детей, ноги, напоминавшие макаронины.
Педагоги искренне считали, что внесли свой скромный вклад в возрождение России, в уверенности, что жизнь, в которой соседствуют две такие реальности, незыблема. Они признали, что каждому свое, и в этой подлой ситуации учили детей покорности, бездумному воспроизведению не ими написанного сценария.
Что ж, лучшего рождественского подарка чиновники получить не могли...
Образцовые индивидуалы