Это нервное, взволнованное письмо удивило даже журналистов нашей редакции, привычных ко многим перепетиям человеческих судеб: очень уж о неожиданном, нетипичном случае рассказывалось в нем...
"Никогда никуда не писала, - как бы просит прощения за слишком взволнованный тон Ольга Викторовна Шеклова, - а сейчас не могу не поделиться своим горем. Слезы навертываются на глаза, пишу, наверно, плохо, не обессудьте... Дело в том, что я теряю сына. Учится мой Валера в восьмом классе. До пятого учился на "отлично". Потом успеваемость стала ниже: "4" и "3". Ну, а в седьмом классе, когда к ним пришла молодая учительница русского языка и литературы Марина Петровна Зарецкая, все пошло под откос. После года неладов стряслась беда: сын дал учительнице пощечину. Тут и началось: педсовет в школе, где все учителя меня осуждали за плохое воспитание сына, милиция. Потом была комиссия по делам несовершеннолетних, и вот результат - сын поставлен на учет...
М. П. Зарецкую из их класса убрали (потом на нее многие родители жаловались), но мне от этого не легче. Сына я после той истории с пощечиной побила. Видно, прав Сухомлинский в том, что "руку отца и матери направляет учитель". Он отдалился от меня, стал прогуливать уроки, учится очень плохо, в школу ходить совсем не хочет. Меня вызывают постоянно на родительский комитет и все срамят, ругают...
Дома-то я отношения с сыном постепенно наладила, а что касается школы - скандал; он возненавидел школу и все в ней воспринимает в штыки. Подскажите, как мне помирить сына со школой, не оставаться же ему из-за несчастного случая неучем?"
О МНОГОМ думала я по дороге к Ольге Викторовне.
О кощунственности, нравственной недопустимости случившегося: ученик поднял руку на учителя - дикое событие, смысл которого противоречит всем человеческим нормам. И о том, что суть этой истории ускользнула, возможно, от погруженной в свои обиды и заботы матери. О слепоте родительской любви, которая весь мир застит.
Надо сказать, этот мой гневный пыл подостыл довольно быстро по приезде, вернее - сменился гнетущим недоумением. Когда я познакомилась с Мариной Петровной, со всей прямотой и жесткостью встал вопрос: как могут быть такие учителя?
- Марина Петровна,- попросила я Зарецкую,- расскажите, пожалуйста, у вас были конфликты с учениками, разногласия с родителями - как вы все это объясняете?
- Клевета и завистники! Какие у вас факты? - спросила она деловито.
"Факт" из множества имевшихся мне вспомнился свежайший: рассказ разгоряченного десятиклассника, которого при многочисленных свидетелях Марина Петровна назвала "дебилом" и "недоноском". "Главное, ни за что!" - недоумевал обиженный.
- Вот и клевета! - обрадовалась Зарецкая.- У меня таких слов и в лексиконе нет! Я могу сказать,- начала перечислять она, загибая пальцы,- "придурок", "баран", "скотина"... Ну, конечно, я понимаю, что бываю иногда излишне раздражительной.- Оживление, вызванное, видимо, радостной возможностью поговорить на привычном языке, спало. Ирина Петровна приняла вид пристойно-сдержанный и успокоила: - Но в последнее время я намного лучше себя веду...
Хуже и лучше - это как?
В 7-М "Б" классе, где Марина Петровна начала свою преподавательскую деятельность, она вела себя так: слова "бесстыжий", "идиот" и т. д. были нормальной, устоявшейся формой в ее обращении с учениками. А подчас она даже использовала в разговорах с ребятами непристойные, не подходящие для публикации выражения и сравнения. Не останавливалась и перед физическими мерами воздействия: вытащить школьника из-за парты, дать подзатыльник - пустяки.
Характерно, что гнев свой она зачастую направляла не на действительного виновника беспорядка в классе, а на первого, кто подвернется под руку. "Ну, разберись, кто виноват,- рассуждали в разговоре со мной ребята.- Разберись, а тогда обзывайся!" Представляете, какими униженными и оскорбленными надо себя чувствовать, чтобы соглашаться с унижениями - лишь бы они были "по поводу"!
Валера Шеклов стал для учительницы козлом отпущения. Нервный, обидчивый мальчишка от постоянных придирок и издевательских замечаний в его адрес ("Ты же безотцовщина,- говорилось елейным, увещевающим голоском,- по тебе же колония плачет! Знаешь, кто в колонии попадает чаще всего?") за год такой жизни превратился в озлобленного, издерганного звереныша. И если просто оскорбления он все-таки переносил, то прямая напраслина его потрясла.
"Он такой-сякой", - живописала мальчишкины грехи Зарецкая его матери. В том разговоре с матерью Валеры учительница поставила последнюю точку: "И вообще, он назвал девочку нехорошим словом!" Это слово, отчетливо выговоренное Мариной Петровной, из эстетических соображений я не привожу.
- Впечатление было такое,- вспоминает присутствовавшая при этом классная руководительница Валеры, - будто его чем по лбу стукнули: то стоял, слушал, обиженный, конечно, а тут - затрясся весь! Глаза вытаращил, слова сказать не может, потом как закричит: "Неправда! Вы сейчас неправду сказали!" Он, было, на нее бросился, его мать удержала...
Когда взбудораженный мальчишка привел к Марине Петровне в учительскую ославленную ею на всю школу девочку (в конечном счете о причине инцидента узнали все) и та сказала, что ничего подобного ей Шеклов не говорил и вообще он такими словами не ругается, Валера решительно потребовал от Марины Петровны: "Теперь вы передо мной извинитесь!"
- Это перед тобой-то?! Иди отсюда, скотина,- "миролюбиво" посоветовала учительница. А потом, когда уже на ее возмущенные крики "Скотина! Скотина!" сбежались учителя. Преступление свершилось. А мальчишка, который дал учительнице пощечину, по их же воспоминаниям, не убегал, не сопротивлялся, на упреки не отвечал - вообще стоял "онемевший" и "как мученик". Ну и, конечно, милиция, педсовет, постановка на профилактический учет в инспекции по делам несовершеннолетних. С этого момента виновность Шеклова в имевших впоследствии место кражах в школе всегда предполагалась. Правда, подозрения не подтверждались, но им давали ход: ведь уже числится в "неблагонадежных"...
НУ А КАК расценивать утверждение Зарецкой, что она в последнее время переменила стиль отношений с учениками в "лучшую сторону"? Только исходя из меры ее способности к улучшению. Когда у человека к двадцати пяти годам складывается такой стереотип поведений, такая система общих взглядов, из ее границ не выйдешь; можно только там, в этих границах, и крутиться. Это хорошо чувствуют и ученики, и родители.
И все-таки теперь Марина Петровна "ведет себя лучше", в смысле - умнее, расчетливее, по принципу "разделяй и властвуй". В предыдущем своем классе она перессорилась со всеми учениками и родителями.
Из нового класса на Марину Петровну жалоб не поступало, это подтвердила и директор школы. А родители свое молчание объяснили мне так:
- Лучше молчать. Заклюет! Ребенка заклюет, что самое страшное!
Родители сходятся на мысли: "Главное - ее не трогать! Иначе на ребенке отыграется!". И это действительно при желании легко сделать: оценка по поведению в руках классного руководителя и "четвертная" по предмету.
- Что ей стоит,- бесхитростно разъясняла мне одна родительница,- будет шпынять до тех пор, пока в заправского хулигана не превратит: он же у меня не святой, она ему грубость - так ей можно, она в своем праве, а он хулиганит, значит...
Выходит, Зарецкая отстояла, выбила себе право хамить. "Я, - разглагольствует она на родительских собраниях, - езжу в такую даль на работу (ездит она, по масштабам местным, действительно долго, целый час), сижу с вашими остолопами..." - и родители "переваривают" все это.
ОТВЕЧАТЬ злом на зло плохо: агрессивная готовность ответить обидчику в любой момент его же оружием, как черта характера, неприятна в человеке. Но вдвойне опасна привитая подросткам (а теперь и родителям!) смиренная готовность принять зло, покориться ему. Вот - итог деятельности Зарецкой в школе.
Такие учителя - пощечина самой идее воспитания, самой гуманной из всех форм человеческой деятельности. Но расцвести, распуститься таким "махровым цветом" они могут лишь на фоне общего неблагополучия, бескультурья, неинтеллигентности - пусть в смягченных, скрытых формах, недоброжелательности общей атмосферы школы. А наличие хотя бы одного такого учителя неизбежно снижает уровень коллектива в целом.
- Как вы терпели все это? - задала я прямой вопрос директору школы,- пытались ли наконец, называя вещи своими именами, избавиться от Зарецкой?
Таких попыток, как выяснилось, не было. Не потому, что не было желания их совершить ("Грубый, очень грубый человек Марина Петровна,- вздыхают учителя,- в школе ей, конечно, не место..."). А потому, что школа практически беспомощна в борьбе с горе-учителем, хотя формально такая возможность существует. Можно, признав по результатам аттестации учителя "не соответствующим занимаемой должности". Но в том-то и дело, что существует такая возможность именно формально: критериев несоответствия педагогов занимаемой должности нет. Они не разработаны. Должно произойти что-то вопиющее: или все ученики получат двойки по предмету, который ведет данный учитель, или случится уже такое нерядовое ЧП, чтобы суд, куда уволенный учитель, как правило, обращается, не восстановил его на работе. Кстати, как показывает практика, суды восстанавливают подавляющее большинство уволенных учителей. А "просто" грубость, "просто" хамство, "просто" явная неспособность учителя быть учителем не являются достаточным основанием для увольнения. Абсурд?
Ударить учительницу - поступок, конечно, гадкий. Хотя, как заметил один из старейших, тридцать лет проработавший в школе, учителей, поступок этот имеет и оборотную сторону: "Она убивала в нем дух, и мы молчали; стоило ему поднять руку на плоть - подняли шум..."
А КАК Валера сам оценивает свой поступок? Самым искренним образом - положительно.
- Мне, конечно, влетело,- объяснял он мне, - но зато другим ребятам легче: она теперь смотрит, кого можно обозвать, а кто и сдачи даст.
Шеклов ходил по школе героем, потому что и его одноклассники, и друзья-приятели, и просто сочувствующие из других классов тоже оценивали его поступок положительно.
- Ну а что, - с редким единодушием заявил мне Валеркин класс, - она стала малость потише. Такие, как она, только силу и понимают!
- Есть же какие-то и другие способы... - попробовала возражать я.
- Мы целый год на нее жаловались, - загалдели мальчишки и девчонки, - докладные на нее директору писали! И родители приходили, жаловались! На нее никакой другой управы нет!
- Ребята, - не отступала я, - вдумайтесь: вообще, в принципе, разве можно ударить женщину? ("Учительницу" я уж не стала говорить наученная горьким опытом. "Какая она учительница!" - презрительно отзывался каждый из подростков, с кем пришлось разговаривать.) Класс дружно и весело захохотал, будто я удачно пошутила...
Как-то не по себе от этого. Есть, видимо, такая граница в человеческих отношениях, перейти которую нельзя, не утратив права не то что на уважение - на отношение к тебе как к человеку. Марина Петровна такую границу перешла. Постоянно унижая, оскорбляя подростков, она взращивала в их душах зло, пусть даже приемлемое пока как средство борьбы с дурным человеком. "Есть люди, по отношению к которым можно все, допустимы любые средства" - вот вывод, вынесенный ребятами из этой истории, нравственная зарубка, загладить которую будет далеко не просто. А стереть ее надо, иначе в нашем обществе прибавится людей, разделяющий утверждения сомнительной этической ценности: "с хамами надо обращаться по-хамски", "на зло отвечать злом". И огрубляется, и опрощается душа человека. В этом, на мой взгляд, одно из ярко-негативных последствий деятельности Зарецкой в школе.
Новинки образования: на уроке учат играть в наркоманов. И не только...