Я - учитель, "учителка", как иногда называют меня малыши. Целый день - уроки, вечером дома - тетради. Изложения, сочинения, диктанты... А до и после школы - домашняя работа. Стараюсь, чтобы сын поставил мне за нее пятерку.
В общем - дел невпроворот. Но иногда хочется отложить все в сторону и записать что-то очень важное. То, что можно доверить только собственному дневнику. Конечно, это опять о них, детях, моих учениках...
За многие годы дневники превратились в тома, а маленькие заметки - в истории из жизни.
Сегодня я хочу ими поделиться. Может быть, мои наблюдения будут полезны родителям. Тем, кто вместе со своими детьми переживает горести и радости школьных буден.
История 1.
Мамин сын
ВИТЯ Р.- мальчик больной и много пропускает. Он заикается, ответ обдумывает долго, отвечает медленно, односложно. Учителя его стараются к доске не вызывать. И написанное Витей трудно расшифровать: буквы точно наползают одна на другую.
Я - новый учитель в этом классе, но вижу достаточно, чтобы понять: Витю одноклассники не жалуют, к нему несправедливы, несмотря на его покладистый характер. В лучшем случае к нему относятся с легким пренебрежением, в худшем - с откровенной враждебностью. Он одинок, хотя вокруг него происходит все время какая-то подозрительная возня: это злые глупцы (есть и такие в классе) исподтишка издеваются над мальчиком. Витя так не хочет одиночества, что готов принять даже этот суррогат общения со сверстниками.
Детскую жестокость часто объясняют нравственной инфантильностью. Но бывает она и закономерной реакцией на несправедливое распределение благ. Я говорю о хорошей оценке, которой в школе поощряются умения и старание учащихся. Завысьте оценку слабому ученику за усердие - и класс великодушно одобрит сей гуманный порыв. Можете занизить отличнику: "Для тебя это - слабо!" - и вашу суровость простят. Но если вы будете годами кому-то натягивать оценки ("рисовать", как грустно шутят сами учителя) и при этом ссылаться на самые-самые уважительные причины, это надоест нашим главным судьям - ученикам.
Так было с Витей. Его жалели учителя. Однако вряд ли жалость так долго выражалась бы в завышенных оценках, если бы не Витина мама. Эта женщина с волевым характером, кандидат технических наук, преподаватель вуза, все свободное время посвящала своему единственному сыну, больному от рождения. Писались диктанты, переписывались рабочие тетради, уже проверенные учителем, чтобы подать их следующий раз уже без ошибок. Мама штудировала "Детскую энциклопедию", переворачивала горы дополнительного материала, чтобы написать первосортное сочинение (сын переписывал). Читали вместе художественную литературу (сын пересказывал). Готовились также ответы на вопросы, заданные учителем в классе. Отвечала мама, сын переписывал. Листочки эти с ответами засчитывались как устный ответ. Чей? Считалось, что Витин. Мама сумела убедить учителей, что только она может верно оценить своего сына, что только дома он рассказывает прекрасно...
Кончалась первая четверть восьмого класса, и стало понятно, что новые учителя не хотят оценивать умную маму вместо ее слабого сына. Тройки по математике, физике, химии, английскому языку (вперемешку с двойками) никак не вязались с притязаниями Витиной мамы на четверки.
В первый свой визит она мне еще улыбалась. Правда, сухо, натянуто.
- Вот, я принесла сочинение,- сказала она мне.- Витя снова заболел.
Я приняла тетрадь, хотя могла бы и не делать этого: сочинение было классным, а Вити тогда не было. Мама постаралась - обе темы приготовила.
При анализе сочинений я не удержалась, сказала Вите мягко:
- Постарайся в следующий раз написать самостоятельно. Пусть, хуже, но сам, ладно?
Что тут в классе поднялось!
- Он всю жизнь так! Ему мамочка все пишет! По всем предметам! - кричали наперебой.- За что ему пятерки ставят?! Несправедливо!
Конечно, несправедливо. И гуманизм здесь ни при чем. В этом меня убедил второй визит Витиной мамы. На сей раз она уже не улыбалась. Витя получил за два диктанта двойки. На контрольную работу он попал случайно. Обычно он не приходит, когда учителя заранее сообщают о ней.
Она долго изучала грубые ошибки в работе сына с таким видом, словно я сама их наставила.
- Странно,- сказала, наконец. - Витя всегда был грамотным мальчиком. Он не мог сделать такие ошибки. У прежнего учителя он имел твердую четверку.
- Давайте позанимаюсь с Витей дополнительно, - предлагаю я.
- Он в этом не нуждается,- слышу в ответ.- Ему нельзя заниматься после уроков. У него щадящий режим. Он занимается со мной.
Тогда она и рассказала о многотрудных своих стараниях. Но чем дальше говорила, тем непонятней становилось: выходило, у больного ребенка скорее изуверский режим, чем щадящий. Но во имя чего?
- Он не должен отличаться от других детей! - пояснила мама.
Я пробовала рассказать о Витином одиночестве в классе, которое меня волнует. И ведь одиночество это - не фатально, его можно преодолеть, положение исправится. Были у меня конкретные предложения, но Витину маму эта тема не трогала, ее другое волновало:
- Я не хочу, чтобы у сына была четверка по литературе, а о тройке по языку не может быть и речи! Он эти предметы знает и любит.
Во взгляде женщины была теперь откровенная враждебность, словно по моей вине сыну ее грозила еще одна неизлечимая болезнь. Пытаясь утешить ее, я допустила страшную ошибку - посмела сравнить Витю с собственным сыном, который тоже у двух врачей на диспансерном учете стоял, много пропускал и аттестат с тройками получил, не поступал никуда. Работать пошел озеленителем, о биофаке мечтает...
- Но мой сын должен получить хорошую специальность! Он будет поступать в... (Она назвала весьма престижный вуз.) Он не может работать физически! Он от физкультуры освобожден! Он умный мальчик! Способный!
Мои попытки вернуться к Витиным отношениям с классом она досадливо пресекла:
- У него есть друг - это я. Больше ему никто не нужен. А троек вы ему больше ставить не будете. Иначе учтите: я не остановлюсь!
И она не остановилась. Многое пришлось пережить и мне, и школе. Только не школа меня волнует, а Витя.
Где был этот мальчик в то время, когда его мама названивала влиятельным друзьям, прося помощи, и остальным родителям класса, требуя поддержки в борьбе со мной? Неужели рядом? Неужели слышал, как его мама "открывала всем глаза"? Может, потому он и ходил с опущенной головой, а в ответ на пятерку за выученный стих с жалкой улыбкой сказал мне "спасибо"?
А что делал Витя после родительского собрания, на котором его мама страстно всех убеждала, что методика преподавания русской литературы, содержание уроков по этому предмету и личность учителя весьма сомнительны? На всякий случай Витю в те дни не пускали в школу. Значит, он видел, как его любящая мама вдохновенно трудится над протоколом, редактируя его в нужном свете и размножая, чтобы вручить людям всех высоких инстанций? Как видел он и победительный блеск ее глаз после походов "туда"...
Не слишком ли много впечатлений для ребенка, не имеющего ни собственных убеждений, ни собственного голоса?
История 2.
Приключения всезнайки
...Он появился в нашем доме, когда сын перешел в девятый класс. Типичный Всезнайка из мультика: в очках, рассеянный, немножко странный.
- Понимаешь,- объяснил мне сын, - над ним все в классе смеются. Он такой умный, по-взрослому рассуждает, если учитель вызовет к доске, точно старичок. Пацаны таких не любят. Раньше его все время били. А теперь - пусть попробуют!
Вскоре мы привыкли к странностям Павлика. А может, они просто исчезли. Ведь ему нравилось у нас в доме. Мальчикам было хорошо вместе. И я радовалась, слушая, как вдохновенно Павлик объясняет моему лодырю любимую свою математику или физику, и как мой с не меньшим пылом говорит о любимых своих писателях и книгах. Они играли в шахматы, спорили о музыке, о школьных делах и мировых проблемах, втягивая и нас, взрослых, в свои дебаты. Слушали магнитофон, учились играть на гитаре по самоучителю...
Двери нашего дома не закрывались: к нашим мальчикам потянулись одноклассники, и хотя Павлик немного ревновал сына к ним, потихоньку он оказался в самой гуще класса. А через год "затурканного" вундеркинда уже не узнать было.
Но особенно скрепляли союз проверки, которые устраивала им жизнь: наш сын два раза в году побывал в больнице, Павлик тоже угодил туда один раз, и оба ни дня не пропустили без поездки к другу в любую погоду.
К чему я так подробно? Чтобы подчеркнуть, что это было не приятельство, а дружба, обоюдно полезная, и мне казалось, оснований для особых тревог у родителей Павлика не было. Конечно, мой сын - не отличник, но парень неиспорченный, неглупый, начитанный.
У меня, конечно, возникали вопросы. Например, почему это мальчики после уроков идут всегда к нам, а не к Павлику, у которого тоже есть отдельная комната? И почему ему так не хочется уходить домой вечером? И почему его мама, скромная женщина с перепуганным бледным лицом, бессловесная на родительских собраниях, норовит после них удрать поскорее, чтобы не столкнуться со мной?
Однажды Павлик не пришел в школу, и сын поехал к нему. Вернулся мрачный.
- Павлика не застал,- сказал он мне, - зато с бабушкой поговорил. И знаешь, что она мне выдала? Ты, говорит, хитрый, хорошо устроился! Приобрел себе бесплатного репетитора! А Павлик, бедный, из-за тебя стал учиться хуже!
Этот случай вынудил Павлика рассказать другу о ежедневных баталиях с мамой и бабушкой. Странно разуверившиеся в людях (о причинах я ничего не знала), они пытались доказать Павлику, что дружбы нет и быть не может. А есть лишь меркантильные, корыстные соображения, заставляющие искать Полезные связи ("бесплатное репетиторство"). Что в этом мире существует одна ценность: хороший вуз и научная карьера после него. А значит - музыка, друзья, спорт, чувства, все отвлекающее от отличной учебы должно быть сметено с дороги! Павлик не хотел принимать эту убогую, унылую философию и каждый день рвался из родного дома.
Я считала, что Павлик сгущает краски (или сын передает неточно), но однажды по дороге домой после родительского собрания мне удалось поговорить с мамой Павлика. Речь зашла о классном конфликте, в который нельзя было не вмешаться честному человеку. И Павлик не остался в стороне, Как и мой сын.
- Ну, зачем было вмешиваться? - убивалась женщина.- Только отношения с классным руководителем испортят.
- Ваш Павлик - человек неравнодушный, и не мог он мимо несправедливости пройти...
- Но ему же аттестат получать! Что он - не может годик какой-то помолчать?
Расставаясь со мной, мама Павлика попросила выпроваживать сына не позднее девяти, а то она так волнуется, так волнуется... Я наивно полагала, что получила разрешение на дружбу Павлика с моим сыном. Однако домашние атаки на Павлика продолжались. Нервы его не выдержали, и он, человек по натуре честнейший, стал лгать. Маме - что больше к нам не ходит (у других бывает, на комсомольском собрании, на субботнике и прочее), а нам - что в их доме все спокойно.
И однажды наступил день, когда не только ложь обнажилась, но и стали явными (пока только для меня) потери, что понесла мама Павлика.
Оставалось два часа до поезда, на котором Павлик должен был уехать в Москву, чтобы поступать там в один замечательный вуз. Пора было уходить, но Павлик медлил, и я с тревогой заметила, что и он, и мой сын возбуждены. Значит, выясняют отношения. Последнее время Павлик все чаще ревновал моего общительного сына к одноклассникам.
Я куда-то торопилась. Вернувшись через два часа, обнаружила забытый Павликом ключ от квартиры (рассеянным этот мальчик так и остался). А еще через полчаса раздался какой-то панический звонок в дверь. Я увидела на пороге заплаканную маму Павлика.
- Где мой сын? Он не пришел на вокзал, пришлось продать билет! Через два дня у него собеседование в институте, а он не пришел! Что случилось!
Я показала ключ, призналась, что мальчики были взволнованы...
- Вы что-то знаете, но скрываете от меня! - крикнула женщина.- Какие могут быть у них разговоры, если Павлик давно уже не дружит с вашим?! А вдруг его уже нет в живых?! Надо куда-то бежать!
Я предложила сходить к однокласснику, живущему близко. С ним наши ребята виделись чаще, чем с другими.
- Теперь вы убедились, что это была плохая дружба! - продолжала свое мама Павлика по дороге.- Из-за нее у сына в аттестате всего две пятерки (я невольно ужаснулась), да и тo он получил их только потому, что перестал к вам ходить (я удивилась снова). Надо было эту дружбу насильно разорвать в самом начале!
- Но это жестоко,- не выдержала я.- Как можно не иметь друга?
- Я всю жизнь прожила без подружек и не умерла! Вот не поступит он теперь в институт, узнает, кто прав был!
Одноклассник встретил нас без улыбки.
- Мы вас ждали на вокзале, - сказал он маме Павлика,- а вы не пришли. Были там я, Павлик, его отец и (он назвал моего сына).
- Слава богу! - крикнула облегченно мама Павлика.- Значит, он жив! Бегу домой!
Мы смотрели на нее, ничего не понимая. Так по чьей же вине не состоялась поездка?
- Ты так ничего и не поняла? - устало сказал мне дома сын.- Все это спектакль был, ты просто, не знаешь ее. Она билеты сдала за два часа до поезда. Мы-то все вовремя на вокзал пришли, а ее нет и нет.
- Ничего не понимаю... Но одно мне ясно: ты отвлекал Павлика от учебы. Мама его пожаловалась, что у него всего две пятерки в аттестате, остальные четверки!
- Все наоборот,- спокойно ответил сын, - Две четверки - по физкультуре, и военке, как обычно. Впрочем, сама завтра у Павлика спросишь.
На следующий день я спросила Павлика про другое:
- Как же тебя мама к нам отпустила - после вчерашнего?
Он покраснел внезапно до слез и ответил, заикаясь от сдержанного возмущения:
- А я сейчас не у вас, я в универмаге, И буду в нем до полдевятого.
- Павлик! - рассердилась я.
- А вы хотите, чтобы я этой женщине,- он махнул в сторону дома своего, - правду говорил?!
- Павлик! Ты о ком так? О маме?!
- Она еще себя прекрасной матерью считает! - крикнул он уже в гневе.- Эта женщина, которая всю жизнь мне лжет, которая, которая...
Он убежал в комнату моего сына. Я была бессильна перед его огромной обидой на Мать.
Наверное, все утрясется, не исчезнет любовь к матери, самому родному человеку на земле. Но вот с уважением как быть? С доверием? Павлик-то найдет себе отдушину (нашел уже), а каково ей, Матери, замкнувшейся на сыне и работе, переносить неминуемое отчуждение?..
Равнение на папу!