Говорят, война - самый сильный наркотик. Вернувшись из зоны боевых действий, человек вскоре замечает, что его тянет обратно. У кого-то это происходит от недостатка адреналина, у кого-то в силу личных причин. Но, так или иначе, тоска по войне охватывает всех - и солдат, и офицеров, и журналистов, и даже мирных жителей. Но если профессиональные военные умеют избавляться от этого ощущения, то люди неискушенные очень часто и надолго попадают в эту психологическую ловушку.
СЛОВО "доброволец" сейчас звучит как-то странно. Воюют за деньги, а доброволец приравнивается здесь к наемникам. Хотя и настоящие бескорыстные добровольцы в Чечне есть. С двумя из них мне довелось встретиться на одной из баз ВДВ, расположенной недалеко от Аргунского ущелья.
Георгий и Сергей - тридцатилетние здоровяки. У каждого есть семья. Они сидели на лавочке около солдатской палатки и чистили картошку к ужину.
Мы познакомились, разговорились.
- Как вы - преуспевающие москвичи - здесь вообще оказались?
Г.: У меня все началось с переутомления. Я десять лет не был в отпуске. Нужна была какая-то разгрузка. Вместе с другом прошел курс боевой подготовки в ВДВ, подписали контракт и поехали сюда.
С.: А я сам десантник, от мозга до костей, так что здесь я в своей тарелке. Попросился в Чечню, когда увидел по телевизору, как погибают мальчишки. Сразу решил лететь.
- Как вы с населением здесь общаетесь?
С.: Нормально. Ненависти к людям нет. Но мы понимаем, что они нам не друзья. Я, например, русских подонков за свою жизнь видел намного больше, чем чеченцев.
Г.: Мы просто не привыкли верить незнакомым людям. Как здесь, так и в Москве. Но "духи" сами заставили нас прийти сюда. Никто же не заставлял их убивать и воровать людей, угонять скот и т. д. Они сами нас спровоцировали.
- Вас лично?
Г.: Нашу армию. Что до нас, то мы здесь выполняем интересную мужскую работу. Можно сказать, отдыхаем.
Романтики и авантюристы здесь не задерживаются. Классический пример. Приехал сюда знакомый. Повоевать. Видавший виды взрослый человек. Все шло отлично. Но он каждую ночь орал благим матом. Видите ли, установка "Град" ему спать мешала. Я ему говорю: "Не ори по ночам, солдат будишь". А он мне в ответ: "Ребят, я все понимаю, но ведь так громко! Спать мешает". Уехал.
- Если для вас это не авантюра, то что?
Г.: Изучение тактики разведгрупп. Опыт пригодиться может. Мы оба телохранители, понимаешь.
- Но все это ведь можно пройти и на гражданке?
С.: А зачем нам платить за это пять - десять тысяч долларов? Чтобы бегать по подмосковным лесам? Здесь реальные боевые условия. То, что мы получаем здесь, ни за какие деньги не купишь.
- А как родные отнеслись к вашему решению?
Г.: Я им сказал, что еду в Уральские горы на учения. А жена взяла и позвонила в штаб узнать, почему так долго учения идут. Там ей все и рассказали, что это за учения и где они проходят.
Кстати, теща сразу обо всем догадалась.
С.: Я просто оповестил родных и уехал.
Г.: Конечно, за свою жизнь страшно бывает, но это контролируемый страх. Он только на пользу. Волю закаляет и не дает расслабиться.
Здесь у всех страх пропорционален умению воевать. Рабочее состояние головы - главное. Конечно, случайность подстерегает повсюду, но и она дозирована. Как и на гражданке.
Автомобиль ведь - самый опасный вид транспорта. Но тем не менее никто не прощается с родными, садясь за руль. И абсолютно все превышают скорость. А спроси у них, почему они это делают, ответят просто: "Нравится". Вот и нам здесь нравится.
С.: Я всем говорю, что живу на войне. Хотя здесь нет ничего хорошего. Кровь, грязь, лишения. Но только здесь я понимаю, что жив. И все зависит только от моего желания жить. Вот баню себе построили. Знакомые бизнесмены подарили нам видеомагнитофоны, телевизоры, спутниковый телефон. Спасибо им за это большое. Чем не цивилизованная жизнь?
- И домой совсем не тянет?
Г.: Тянет всегда и всех. Просто стараемся об этом не думать. Тоска заедает только во время монотонной работы. Пилка дров, например. Еще - если сидишь в какой-то яме двое суток под дождем. Вот тогда и проклинаешь все на свете. Но это нормальная психологическая реакция на неудобства. Когда согреешься, все подобные мысли пропадают.
Да и вообще, подобные мысли не обсуждаются...
- А что обсуждается?
С.: Женщины. Все разговоры о них. Спросишь у любого за соседним сугробом, о чем он думает. Ответ один: "О бабах". А что у него в голове было за секунду до этого, он уже и сам не помнит.
- А как солдаты к вам относятся? Вы хоть и рядовые, но сами постарше их будете...
Г.: Нормально. Как к старшим. Мы, правда, им это не навязываем, но они ребята-то умные... Если мы начнем перегибать палку, нас просто уважать перестанут. Бояться будут, но уважение к себе этим не привьешь.
Здесь же негде спрятаться от окружающих. Все человеческие слабости на виду. Именно поэтому все независимо от звания ведут себя нормально.
Мы - рядовые. И требования к нам такие же, как и ко всем. Никто добровольцам руки не целует.
С.: Видишь, мы и готовим солдатам иногда. Я им песни пою по вечерам, если настроение есть. Жора книги и фильмы пересказывает. Что им особо нравится, Жор?
Г.: "Плутовство, или Хвост виляет собакой".
С.: Вот... Конечно, и подзатыльники им вешаем, но только на заданиях, чтобы не расслаблялись. Они же как дети. Возьмут и заснут на дозоре от усталости или о доме задумаются. Дашь ему пинка хорошего, накричишь - и все. Хватит. Не дурак, понимает, что здесь не в прятки играем. Никаких обид - это нормальные правила поведения на войне.
- А офицеры что о вас думают?
Г.: Мы стараемся их не напрягать. Если надо помочь в организационных моментах - помогаем, конечно. У них проблем хватает. Если у лейтенанта жизненного опыта меньше, чем у нас, всегда подсобим. Причем все без обид. Нам солдаты советы дают. Они и офицерам дают, если для общего дела нужно. Лишь дураки свои амбиции показывают. Любая мелочь может спасти кому-то жизнь.
С.: Вообще нам здесь хорошо. Отличные командиры. В одной нашей роте два Героя России. Здесь все как одна семья, друг за друга держимся и помогаем.
- Все знают, что люди на войне меняются. Что с вами произошло?
Г.: Укрепились те моральные принципы, которые в нас вызревали. Добросовестность, например. А еще происходит отторжение всей этой суеты, которая творится на гражданке. Помню, когда проходил медкомиссию в Москве, встретил загоревшего почти до черноты парня. Спрашиваю: "Откуда?" - "Из Таджикистана. Обратно хочу". - "Почему? " - " Приехал домой. Походил пару недель. Смотрю - дурики какие-то все здесь. Носятся, как бестолковые. Поеду-ка я назад, думаю. Вот, подписал контракт на полгода. Пока достаточно. А там поглядим" .- Как после Чечни адаптируешься к мирной жизни?
Г.: Неделю ходишь, как отмороженный. Никак не понимаешь, почему танки по городу не ездят. "Зеленку" (в смысле парки и скверы) обхожу стороной. На всякий случай. Но после хорошей сауны и массажного кабинета все становится на места.
- А как же грех убийства?
С.: Это составная часть нашей работы. Только это не убийство, а "ограничение противника в движении". Застрелить беззащитного - это убийство. Наш противник - профессионал, воюет не первый год. И мы, и он идем на это сознательно.
Г.: А моральный порог убийства мы уже на старой работе переступили.
С.: Правда, были два случая. Дострелили двоих тяжелораненых арабов. Но они тоже не будут нас лечить в подобной ситуации...
В бою, стреляя, никакой моральной нагрузки не испытываешь. Основная мысль - не дать себя расслабить. Ты стреляешь - по тебе стреляют. Обдумываешь все потом, дома. А в бою срабатывают только логика и навыки. Анализ - это как похмелье. Так же, как и понимание причины своего приезда сюда.
- И все же вы, наверное, не только из-за молодых ребят, отдыха и повышения профквалификации приезжаете сюда?
Г.: У меня начались сбои на работе. Надо было заполнить время.
Но истинная причина открывается позже.
- Уход от проблем?
Г.: Нет.
- Перевод проблем в другую плоскость?
Г.: Скорее всего да.
- Но ведь проблема остается.
С.: Остается, но решается потом легче. Со стороны всегда виднее. Разлука и стресс помогают определиться. У каждого из нас целый набор причин, из-за которых мы приехали в Чечню. Но это не поиск гибели или еще что-то в этом роде. Ты посмотри: подавляющее большинство добровольцев и контрактников на этой войне - люди нашего поколения. Те, кому в начале девяностых было по двадцать - двадцать пять лет. Нас воспитывали совсем в другой стране, по-советски. И тут - раз. За один день все изменилось.
Мы не были готовы к подлости, обманам и прочей грязи, которая всплыла на поверхность чуть ли не за неделю. Мы стали не нужны обществу. И эта нереализованность, видимо, и толкает меня, Жору и многих наших ровесников к поездке на войну, которая, по большому счету, - не наша игра.
Слово редактора (13.04.2003)