"Она - непонятное, и потому - явление.
И при этом - не имеющее аналогий".
Альфред Шнитке
Известного композитора с мировым именем Софию ГУБАЙДУЛИНУ советская власть не жаловала: в 70-80-х годах в СССР её произведения не исполнялись. В 1992 г. она уехала в Германию. В Москве теперь бывает редко. Раз в год.
- ПО СЕМЕЙНОМУ поводу, вспомнить с близкими мою умершую дочь Надежду в её день рождения... Прошлой весной умер и мой муж, и теперь я живу в одиночестве. Но не чувствую себя одинокой - есть друзья, вокруг очень хорошие соседи. А здесь, в Москве, всегда испытываю потребность в общении, ведь живу среди иностранцев уже столько лет. И любые встречи с людьми здесь оказываются всякий раз для меня такими... сущностными.
- Москва уже не воспринимается как ваш дом?
- Я 40 лет прожила в Москве, могу считать себя москвичкой. Но тянет в мою германскую деревню, только там получаю то эйфорическое состояние, которое необходимо для творчества - от природы. В Москве нет этого, нет необходимой сосредоточенности. Большой город, где накапливается столько злой энергии, где уже невозможно смотреть на звёзды - они закрыты фонарями. У меня в деревушке (на самом деле это часть маленького городка Аппен) две улицы с одноэтажными домами и дальше - поле. И я могу каждый день бывать в этом поле, где трава, цветы, лес, облака, а вечером - абсолютная тишина.
- Если вам так мила деревня, почему бы не пожить в российской глубинке?
- Думаете, что я не пробовала? Пробовала в 80-х. На другой же день пришли разбойники. Самые настоящие. Российская деревня - это криминал, агрессия. И в том, что я уехала в Германию, решающую роль сыграло то, что благодаря знакомым представилась возможность жить там в деревне. У меня очень мощная связь с природой, с лесом, с деревьями - только так могу сочинять. Живя в Москве, я садилась в трамвай и уезжала гулять в Лосиноостровский парк, но потом и это стало опасным. У меня появился бытовой, уличный страх. И конечно, невозможность исполнения моей музыки, когда моё имя вычёркивали из уже готовых программ, порождало отчаяние, полную безнадёжность в профессиональном смысле.
- Вы никогда не устаёте от музыки?
- Никогда. Могу устать от каких-то бытовых, жизненных проблем, но от музыки - никогда. С ранних лет меня посетила звуковая мания. Мне очень хотелось слышать, как звучит мир, и я придаю очень высокую ценность этому слышанию, потому что на звуковом представлении о мире можно высоко взлететь - духовно, душевно, в воображении. Подобный взлёт придаёт совершенно другое измерение жизни. Ведь в жизни как происходит движение времени: от события к событию, то есть горизонтально. А когда человек слышит мир звуков или воспринимает художественно, например через поэзию, живопись, рождается другое движение, по вертикали. Это очень важно для меня, понимаете? Время не астрономическое, которое измеряется часами, а то, которое возникает у человека в момент восприятия искусства. Вертикальное, сущностное время появляется или в религиозном сознании, или в сновидениях, или в искусстве, дающем человеку возможность взлететь.
- Вашу музыку называют авангардной...
- Мне не нравится слово "авангард", оно имеет некий милитаристский оттенок. Я не хочу, чтобы меня относили к какому-нибудь течению, направлению, ограниченному идеологическими или эстетическими пристрастиями. Мне хотелось бы подчиняться только своей собственной интуиции.
- Вас упрекали в том, что вы пишете "не для народа"...
- Публика, аудитория - понятие многослойное. Принято считать: вот есть делатель, художник, и есть народ, для которого мы пишем. Но это не так. Народ - ещё более сложное понятие, состоящее из многих и многих понятий, и просто - из очень многих живых, реальных людей. И если думать о том, чтобы соответствовать той или иной группе населения, неизбежно окажешься в хаосе. Художник вообще не должен думать о том, чтобы соответствовать. Нужно оставаться самим собой. А публика бывает талантлива и бездарна. Вот на недавнем моём концерте в Консерватории она была изумительна! Столько в Москве оказалось у меня талантливых слушателей, они были так открыты, так очевидно нуждались именно в такой музыке, готовы воспринять новое, незнакомые вещи, и поблагодарить. Ко мне подходили люди, говорили хорошие, высокие слова. Московская публика оказалась невероятно талантливой. Это событие, это чудо!
- И это удивительно на фоне общего агрессивного бескультурья.
- Да, идёт общее наступление на культуру, и именно - очень агрессивное! Упрощение, снижение культуры, культ развлечения, удовольствия, понимание искусства как развлечения, средства попировать, расслабиться, отдохнуть: "Вот я пришёл - развлекайте меня!" Антикультурная волна захлёстывает и даже может затопить нас. И тогда качество человечества может измениться в худшую сторону. Необходимость чего-то противоположного в этом дисбалансе ещё более ощутима. И здесь я надеюсь на молодое поколение. У меня есть надежда, что процесс наступления на культуру, а он идёт во всём мире, этот культ удовольствия, ведущий к бессмыслице, притормозится. Без стремления к высокому, к вневременным, внебытовым впечатлениям вы превращаетесь в нечто одномерное, в животное. Этому нельзя научить, это можно воспитать. Но должно быть желание. У меня был такой случай: в конце 80-х в Москве, когда было очень трудно прорваться к слушателю, мне вдруг дали для концерта Колонный зал Дома союзов! Но билеты распространили бесплатно по предприятиям. В результате кто ждал концерта, туда не попал - билетов не продавали. Зал оказался заполнен наполовину. И вдруг - колоссальный успех! Люди говорили, что никогда не были на таких концертах и не знали даже о них, а пошли, потому что бесплатно, из любопытства, за компанию. А в результате - такое впечатление для них! И для меня.
Везунчик Репин