В ПРОШЛОЕ воскресенье раздается у меня звонок в дверь. Открываю. На пороге женщина стоит в платке павловском, в ватнике и на каблуках. Губы накрашены, глаза подведены, а отглажено все так, будто не ватник это у нее, а наряд свадебный. Здрасьте, говорит, мне бы Машу.
- Маша, - говорю, - это я.
- А я к вам от Ивана Сидоровича приехала, который прошлый год картошку привозил, помните?
- Никто, - говорю, - нам вообще-то картошку не привозил, но раз приехали - заходите. Чай будете?
- Да чаю, - отвечает, - мне особенно не нужно. Я тут так денька два переночую, поживу, тебе помогу.
Я вздохнула - ну что поделать, раз уж впустила.
- У меня вообще-то дела есть, ну да ладно. Живите...
- Э-э, - обрадовалась гостья, а сама чай с блюдца так аппетитно прихлебывает, с подвываниями, - я тебе просто так надоедать не стану! Я тебя оплакивать приехала.
- Как, - удивилась я, - за что же меня оплакивать?.
- Э-э, девка... Жисти-то не знаешь! Умная умом, а жисть мимо ходуном на колесах едет. Тебе вона сколько лет?
- Двадцать восемь, - отвечаю.
- И где, - спрашивает, - жисть твоя? В двадцать восемь уже, знаешь, как говорится? "Когда девчонка молодая, усяк хотит ее любить. Когда девчонка пожилая, усяк хотит ее забыть..." Так что время самое пришло тебя оплакивать.
- За что же оплакивать-то меня, живую? Хорошо в газете работаю. Статьи пишу, по театрам хожу. Живу - радуюсь.
- Э-эх, - горько вздыхает Татьяна Васильевна (уж познакомились за чаем), - это разве жисть? Насмешка одна, а не жисть для девки. Ни штанов на вешалке, ни носков на столе, ни туфлей мужицких у порога. А туфель мужицкий - он к добру, он к стене тебя прислонит, он тебе жисти научит. Э-эх, - печально продолжила она, - все это потому, девка, что некому тебя оплакивать. У нас в деревне, знашь, как оплакивают? Идешь по дороге - со всех углов стон несется. Мужик стон заслышит - и скорей бежать к дому, бабу нанизывать. Ну, - говорит, - ладно. Пошли в светлицу, оплачем тебя для зачину по-черновому.
Прошли в комнату. Взглянула она на рояль (у меня рояль стоит).
- Вона что у тебя вместо плача в квартире-то! Ох, девка бедная! Одна чернота у тебя вместо плача! Ну садись рядушком, и за мною слова повторяй.
И заголосила:
- Яко рябинушка чернобровая одиноко в поле стоит, так и я одна- одинешенька по тропочке иду, ветер в спину;
Яко горница светлая без людев пустует, солнце мимо проходит, так и я в темноте одинокая у крыльца гуляю;
Яко печь без дров холодна как лед, так и я не согрета, не приголублена на полати лежу, заслону нету;
Как огурчик несъеденный в банке завалялся, так и я одинешенька без перцу в омуте бултыхаюсь;
Яко былиночка на дороге ненужная, ногой бессердешной топчима, так и я жистью в землю втопчуся, следочка не оставлю...
- А чего молчишь? Или неправду пою? Ты на себя-то оборотись, о жисти-то призадумайся! А как призадумаешься - пуще моего выть станешь! По ночам оплакивать будешь себя и на работе. Вона на работе обучи девок - и войте вместе. Вместе все веселей...
Вот они теперь удивляются, чего я все время под нос бормочу, когда статьи на компьютере набираю. Все потому, что сами о жизни еще не призадумались, а я уже про нее все поняла. Не оплачешь - не видать тебе счастья...