Заводя разговор о московском купечестве, рискуешь нарваться на карикатурно утрированный образ. Если купец, то обязательно богатый и жадный. Желательно толстый и малообразованный. Самодур. Ну и, разумеется, всплывает классическое "не обманешь - не продашь".
"Сотни" на три столетия
МЕРИТЬ всех бизнесменов дореволюционных времён одним аршином примерно так же допустимо, как нынче сравнить алкаша, толкающего моток краденой проволоки на цветмет, и владельца солидного металлургического предприятия. Вроде бы формально и тот и другой занимаются продажей металла, но есть нюанс, причём весьма ощутимый. Точно так же дела обстояли и тогда, когда ещё не было России, а существовало только Великое княжество Московское.
Немного отставая от традиционно торгового Новгорода с его знаменитой купеческой корпорацией "Ивановское Сто", московские купцы в XIV в. тоже решили объединиться. И сделали это всерьёз и надолго - "Гости", "Суконная сотня" и "Сурожская сотня" продержались на Москве больше 350 лет. Первые занимались крупной оптовой торговлей внутри страны и повсюду за рубежом, "суконники" поддерживали партнёрские отношения с Западом, "сурожане" специализировались на Персии и крымских городах, имея генеральное представительство в нынешнем Судаке, который тогда назывался Сурожем. На первый взгляд наша система почти полностью совпадает с аналогичными европейскими корпорациями. Но есть важное отличие - в Московском княжестве центральной идеей была государева служба. И купцы, входившие в "сотни", несли все тяготы и лишения этой самой службы практически наравне с боярами и дворянством. Более того, у купца, даже если он был выходцем из незнатного рода, имелась возможность продвинуться по социальной лестнице - так, казначеями московских великих князей неоднократно становились купцы-сурожане. Да и знаменитые боярские роды Ховриных, Головиных и Траханиотовых тоже в прошлом имели купеческие корни.
Конечно, это не могло не отразиться на московской деловой этике. Если на Западе преобладала тупая в общем-то идея набивания мошны, при которой все средства считались приемлемыми, то государева служба оставляла не так уж много лазеек для хитростей и подлостей.
Элитное подразделение
СОБСТВЕННО купцов было на Москве не так уж и много. Незадолго до упразднения "сотен" насчитывалось всего около 250-300 человек, носящих это гордое звание. Петровская реформа, заменив "сотни" гильдиями, ничего особенно нового не дала. Устав Главного магистрата 1721 г. распределил "регулярных граждан" на три категории в зависимости от капитала. Элита - купцы I и II гильдии, а все остальные скопом записывались в "подлые люди". Третья гильдия появилась только спустя 20 лет. Вот в неё-то как раз и хлынул поток беспринципных купчишек и торговцев. И немудрено: величина объявленного капитала для желающего записаться в первую гильдию составляла 10 тыс. руб., во вторую - 1 тыс. руб., а в третью - всего 500 целковых. А с капитала кроме всех прочих налогов надо ведь было ещё платить в казну гильдейский сбор - 1,25% ежегодно. Так что основную массу московского купечества составляли третьегильдейщики, шурующие с теневыми капиталами, - в разные годы от 90 до 95%.
Совсем не то представляла собой купеческая элита. Стержнем её были старообрядцы знаменитых древних фамилий - Морозовы, Солдатенковы, Хлудовы, Рябушинские, Постниковы, Третьяковы, Сабашниковы. Даже отношение к богатству в их среде было на нынешний взгляд диким: "Бог даёт богатство в пользование и потребует по нему отчёта". Соответственно честность и принципиальность в купеческой среде традиционно ценились выше любого богатства. Классический пример - промышленник Четвериков, разыскивавший кредиторов своего отца, чтобы отдать им долг за сделку 30-летней давности. Купцы влиятельных фамилий всегда интересовались происхождением капитала своих партнёров по бизнесу. Если капитал был нажит с помощью хоть тени криминала, с таким человеком дела вести избегали. Более того, формально законный способ наживы - ростовщичество и финансовые операции - тоже считался "грязным", и финансисты стояли в купеческой иерархии на последнем месте. Считалось, что слово финансиста слишком легковесное, а сам он склонен к обману и спекуляции.
Словом "честным, купеческим" дорожили ещё больше, чем капиталами. В нашу эпоху с девизом "без договора нет разговора" правила тех времён кажутся какой-то первобытностью. Тем не менее многие крупные сделки заключались купцами на словах. И в этом был смысл. Например, за нарушение долговых обязательств могли наказать только штрафом. Но за нарушение честного купеческого слова полагалось изгнание из гильдии и пожизненный позор. Наследник старого московского купеческого рода благотворитель Николай Алексеев как-то поймал на слове некоего скоробогатея, похвалявшегося: "Поклонись мне при всех в ноги, и я дам миллион на больницу". Кругом стояли люди, и Алексеев, ни слова не говоря, поклонился купцу. Больница была выстроена.