ЕСЛИ классическая литература, по словам Пушкина, "вышла из гоголевской" "Шинели", то вся современная российская фантастика - из романов братьев Стругацких. "Трудно быть богом", "Пикник на обочине", "Понедельник начинается в субботу" и прочее зачитывали до дыр, растаскивали на цитаты. Борис СТРУГАЦКИЙ - самый известный из отечественных писателей-фантастов. И в то же время - самый неизвестный, поскольку ведет замкнутый образ жизни, не терпит вопросов "сугубо личного свойства", никогда не выступает по телевидению (таков его принцип). Его среда обитания - питерская квартира на улице Победы.
Домосед
- Я ДОМОСЕД. Слыхали про такое? Из квартиры выхожу, как правило, только в магазин, аптеку, на заседание какое-нибудь, на котором присутствовать обязан, очень редко - просто прогуляться. Мне дома хорошо, а вне дома - плохо. Точнее, так: мне нигде не бывает так хорошо, как дома. Я даже гостей предпочитаю у себя принимать, а не в гости ходить.
- Вы как-то сказали: "Со мной не случалось ничего иррационального, кроме удивляющей меня почти мистической везучести..."
- Да, но в опасных событиях, которые случались со мной, не было ничего чудесного! Просто их было много. Я должен был умереть во время блокады от голода. Меня и маму спасло то, что отец и брат эвакуировались, оставив нам свои карточки на февраль. Потом (уже в марте) на меня напал так называемый кровавый понос - инфекционное заболевание, опасное даже для взрослого и упитанного человека, а мне было 8 лет, и я был дистрофик: верная, казалось бы, смерть. Но у соседки по лестнице (тоже, кстати, чудом выжившей!) случайно оказался пузырек бактериофага, и я остался жить. В селе Ташла, где научился плавать, я тонул. Когда лодка перевернулась, меня вытащили дружки. Много позже были два случая в горах, когда я должен был сверзиться с большой высоты, но - каким-то чудом обошлось... Нетрудно подсчитать, что вероятность выжить была у меня невелика - что-то вроде одной миллионной. Разве не чудо?
- Что заботит вас больше всего?
- Здоровье и смерть. Понимаю, что звучит банально и грустно, но это так: здоровье и смерть - мое, моих друзей, моих близких. Старость, увы, не радость.
Диссидент
- В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Стругацких ясно обозначено отношение авторов к "тайной полиции"... При этом вы весьма благожелательно отнеслись к Путину. Но ведь он из того же ведомства.
- К "ведомству" я и сейчас отношусь с большой настороженностью. Но далек от мысли, что принадлежность к секретной службе, Церкви, армии или Академии наук стопроцентно определяет нравственный и мировоззренческий потенциал человека. Мне нравится почти все, что говорит наш президент: он высказывается как либерал, как реформатор и последовательный демократ. Но некоторые его последние действия настораживают: "старый новый гимн", скажем, или "операция НТВ", проведенная в самых лучших традициях, когда уши власти над схваткой, без всякого сомнения, торчат, но придраться к законности происходящего нет никакой возможности... Признаюсь, мне очень не хочется разочаровываться в Путине. Я понимаю, что он человек своего времени, специфической биографии и убеждений, но он мне симпатичен, и, наверное, именно поэтому я готов (все еще) рассматривать его действия не как "злонамеренные", а всего лишь как "неуклюжие" - неуклюжие попытки навести пресловутый "порядок": поставить на место зарвавшихся олигархов, сплотить народ вокруг неких ценностей. Короче говоря, "сделать как лучше".
- Что должен сделать Путин, чтобы ваш кредит доверия ему оказался исчерпан?
- Это должны быть очень уж резкие и совсем уж неуклюжие поступки. Я думаю, он никогда их себе не позволит. Так что разочарование наступит (если наступит) незаметно: вдруг обнаружится, что нечем дышать. Идеологическое удушье. На ТВ больше нет программ, не вызывающих глухого раздражения, в газетах и журналах - однообразная и беспросветная идеологическая жвачка.
Я вспоминаю, как сходила на нет первая оттепель конца 50-х - начала 60-х. Съезд, пленум, передовица в "Правде", "историческая встреча руководителей партии с творческой интеллигенцией" - каждый раз мы понимали: ага, сейчас отпустило... а сейчас вот снова взяли за горло. Теперь так не будет - если будет. Теперь будет медленно, постепенно и почти незаметно. Если и в самом деле нас хотят направить по китайскому пути.
- Вы в таком случае готовы стать диссидентом, как Солженицын?
- Очень не хотелось бы. Годы уж не те. Но, может быть, придется. Только вряд ли "как Солженицын". Для этого надо хоть немного быть Солженицыным, а это - человек-уникум, один на пять миллиардов. Нет, будем диссидентствовать помаленьку, как в старые недобрые времена.
- А эпизод с "наездом Доренко"?
- Темная и явно некрасивая история...
- Как вам вообще это социальное явление - "информационный киллер"?
- Я, как и вы, не люблю их. Но готов относиться к этому как к неизбежному злу. За все хорошее - всегда! - приходится расплачиваться. За свободу слова мы расплачиваемся, в частности, информационными киллерами. Три соображения, однако, примиряют меня с ними. Во-первых, они зачастую тоже несут немножко правды. Во-вторых, на них есть управа - суд. И это ограничивает беспредел. И наконец, их в любой момент можно выключить.
- В апреле скинхеды отметили день рождения Гитлера. Почему власти к ним лояльны?
- При чем здесь власти? Фашистская язва разъедает наше общество с незапамятных времен. Еще в 60-е ходили слухи о процессах над "коричневыми". Сторонников диктатуры (железной руки, костяной ноги и ежовых рукавиц), а также дремучих националистов в России всегда было предостаточно, их и сейчас хватает.
Царь, бог, червь и раб
- РАБОТАЯ над вторым "самостоятельным" романом, вы ощущаете себя полноценным писателем без соавтора Аркадия Стругацкого?
- В аналогичной ситуации д'Артаньян сказал: "Я гасконец, когда мне везет". Соответственно я ощущаю себя полноценным писателем, лишь когда перечитываю удачный только что написанный текст. Тут "я царь, я бог". А когда ничего не получается (и день, и два, и неделю подряд), тогда "я червь, я раб" - безнадежный, бесчувственный и беспросветный обрубок старого бревна.
- Кто-то заменяет вам брата - хотя бы отчасти?
- К сожалению, никто. И это, безусловно, важнейшая из причин, почему я пишу так медленно и трудно.
- Как вам творчество наших модных писателей? Например, Б. Акунина? Читающая публика визжит от восторга...
- Я отношусь к нему более спокойно. Большой эрудит. Выдумщик. Мастер сюжета. Неудивительно, что он нравится широкой аудитории. Но почему от него в восторге высоколобая критика - это меня действительно удивляет.
- Вы признались, что последние лет 10 почти не читаете иностранной фантастики. Почему?
- Думаю, что просто "объелся" ею. Мы испытывали голод по зарубежной фантастике на протяжении десятилетий, и когда она широким потоком хлынула на прилавки в конце 80-х, мы жадно и радостно бросились читать... чтобы обнаружить (с некоторым досадливым недоумением), что на самом-то деле 90% ее - чушь, муть и лабуда.
Астрономией - увы! - я тоже перестал заниматься (даже для собственного удовольствия) 10 лет назад. Не хватает ни времени, ни азарта. Ибо ясно уже, что ничего серьезного не успеть, да и отстал я сильно от мирового уровня, навсегда.
- Помнится, вы говорили, что десять заповедей Моисеевых ("не убий", "не укради"...) не предназначены для рода Homo sapiens.
- Увы. Это печально, ибо пророчит нам столетия безнравственности, но факты не обойти. Не заложены заповеди в наш генотип, а значит, волосатая обезьяна, сидящая внутри нас, всегда будет склонна убивать, воровать, прелюбодействовать. Посудите сами: большинство заповедей либо никак не "обоснованы" системой инстинктов Homo sapiens, либо вообще противоречат основным инстинктам продолжения рода, поиска пищи и самосохранения. Так что обезьяна наша не приемлет их и принять не может по определению, как кошка не способна усвоить простейшее правило - мыть руки (лапы) перед едой. "Это еще зачем?" - спросит она и будет по-своему права, ибо инстинкт требует от нее мыть лапы после еды.
- Но это осуществимо в принципе - жить по ним?
- Теоретически - конечно. Практически - дьявольски сложно и даже, может быть, опасно.
Сказка становится былью 
Александр Розенбаум: «Я желаю цензуры!»