РУССКИЙ писатель Виктор АСТАФЬЕВ не нуждается в представлении. Он по-прежнему ждет свою "царь-рыбу", внимательно следит за жизнью. Об этом и говорили с ним на берегу Енисея "аифовцы" неподалеку от его родной Овсянки.
- Я ЧУВСТВУЮ себя отставшим от времени, - говорит писатель. - Только теперь я представил 20-е годы, разрыв между народившейся молодежью и теми, кто их поднимал. Я уже был грамотным после первого класса, а моя бабка не умела читать. А сейчас колоссальный разрыв между поколениями я ощутил на себе. Чувствую, что не вписываюсь в современность.
Да и все мои сверстники 1924 года - Василий Быков, Женя Носов - тоже плохо уживаются сейчас. И я плохо уживаюсь. Много, много чужого и непонятного вокруг меня.
Поэзия и пьянство
- Как вы считаете, что погубило советскую литературу?
- То, что погубило многих наших поэтов. Пьянка. Только вчера мы выпустили книгу Аркадия Кутилова, я очень рекомендую ее прочитать. Он родился в Иркутской области, в деревне. Начал писать рано. Поэзия очень сильная, на уровне Рубцова. Аркаша пил, пил, семью потерял, опоры какие-то потерял, попал в тюрьму, закончилось все тем, что однажды в центральном сквере Омска в грязи нашли труп бродяги. Увезли в морг, и никто долго не мог его узнать. Узнали бичи. Он написал массу стихов, они теперь утеряны.
- У вас есть надежда на молодых, что из них вырастут писатели вашего уровня?
- Даже лучше. Миша Кураев из Петербурга, еще ряд других ребят. Очень много хорошей поэзии, особенно женской. Как только в обществе какое-то замешательство, провал, то наша русская баба начинает подставлять плечо. Поэтесс-баб сейчас много очень хороших.
- Виктор Петрович, вы читаете газету "Аргументы и факты"?
- Газета хорошая, очень разнообразная. Хорошо, что она почти вся построена по принципу беседы с читателем. До этого никто не снизойдет. Только диктовать привыкли: вот так, а не иначе. Начали немного раздражать хохмы на второй полосе. Это все-таки дешевка. Но думаю, что без дешевки, без хохмачества газета тоже не газета, будет слишком серьезной.
Она сразу откликается на очень острые проблемы. Главное, читатели ее тормошат, вопросы задают неожиданные. Следует незатянутый ответ. Это очень важно. Писать старые советские статьи, полполосы на полосу - это удел "Литературки". Она у нас стала, как старая, беззубая старушка, которая сидит на завалинке в деревне и что-то шамкает. Что шамкает, о чем - уже и не поймешь. Литературой как таковой давно не занимается. А если занимается, то только той, которая есть в Бостоне, в Израиле, и Бродским.
Бродский, может быть, и хороший человек, поэт, я не возражаю. Но когда вся литература сводится только к нему? Допустим, юбилей Есенина даже не замечается. Если вы будете в Барнауле, в Челябинске, зайдите в библиотеку и у студентов спросите, кто такой Есенин. Вам не только скажут, но начнут еще и стихи читать с ходу. Спросите, кто такой Бродский? Вам десятый скажет, что это поэт. Попросите прочитать чего-нибудь из него - ничего не прочитают.
Чеченские уроки
- Как вы думаете, возродятся какие-то коммунистические идеи?
- Они и не умирали. Они в каждом из нас сидят. Хомо советикус.
- Виктор Петрович, как вы относитесь к сегодняшней войне, которую мы ведем в Чечне?
- Да так же, как и к той. Единственно, что положительное, чеченцы учат наших воевать. А то где-то сидит Генштаб, по телевизору вещает генерал-полковник, маршал Сергеев все время летает туда-сюда. А в Чечне - на одной ноге Басаев и какой-то однорукий Хаттаб, еще несколько командиров, которые противостоят огромной армии, всем нашим напыженным, напыщенным генералам, и учат нас воевать. Хвалю за это чеченцев, что учат. Потому что нас застала врасплох война с Финляндией, Германией - хватит. А тут, может быть, насторожатся маленько. Все эти генеральские поселки, построенные в Подмосковье, - это же недаром. Я посмотрел, из чего ребята в Чечне стреляют, и думаю - что такое, миномет знаком? Оказывается, минометы образца 1944 года...
- В своей биографии В. Путин говорит, что молодым человеком работал в разведке, а Солженицына не читал. Это не тревожит?
- Меня - нет. Хотя это, конечно, ненормально.
- Но он же президент!
- Брежнев вообще ничего не читал и расписывался с трудом. Под его именем выходили книжки.
Отвратительные.
- Как вы относитесь к Солженицыну?
- Очень хорошо. Сейчас он выступал в Румянцевской библиотеке перед читателями. Я об этом читал в "Литературке". Здорово мужик рассуждает, он еще здоровый, крепкий, мысли работают.
- Мы к нему обратились как к писателю по поводу текущего момента. А он сказал, что будет писать книжки и некогда ему размениваться на эти оценки.
- Всяк прав по-своему. В 80 лет он имеет право кому-то и отказать. И я отказываю очень многим, особенно телевидению. Александр Исаевич был у меня в деревне, заезжал. Мужик он крутой, в отличие от меня - мямли. Он сказал: "Никто во двор не входит. Закройте ворота, мы будем разговаривать с Виктором Петровичем". Я так сказать не могу. И мы с ним пообщались 3 часа.
Не хочу так жить!
- Вы, писатель с мировым именем, живете в маленьком домике на задворках цивилизации. Не обидно?
- Знаете, у меня есть знакомый летчик, командир Игарского отряда. Бравый, крепкий мужик. Классно летает. Я бывал у него в гостях. У него "жигуленок", трехкомнатная квартирка в блочном доме. В квартире ничего особенного нет. Я ему говорю: "Витя, ты нетипичный начальник". Он мне ответил: "Я хочу спать спокойно. Меня вполне устраивает эта жизнь. Никому я не завидую". Так что честные, добрые люди есть, и они все живут отстраненно.
Вот у нас в Овсянке нижний конец нашего села раскупили и понаставили вилл, коттеджей. Зимой там никто не бывает. Летом то девицы какие-нибудь, то начальники. Один из них надумал ходить нагишом. Но в деревне же это не принято. Идет голый, волосатый мужик. И моя соседка ему сказала: "Как вам не стыдно?!" Он ей: "Это тебе должно быть стыдно".
Я купил здесь небольшой домик, 28 метров: горница, маленький кабинетик и кухня. Меня он вполне устраивает. Те, кто покупал дома до 86-го года, были совсем другими. Обязательно приходили познакомиться, на улице кланяются друг другу. Сейчас эти "морды" едут в машинах. Они меня ненавидят за то, что я живу не так, как они. А я не хочу так жить.
Асфальтовый век русской литературы
- Традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете?
- Хочу написать повесть для ребят. Напишу про собаку. У меня был пес - здоровый, лохматый. Охотился со мной. На роду, видно, у русского писателя написано: написать про первую любовь, про корову, про медведя и про собаку. Про корову я написал, про любовь тоже. Осталось про собаку.
- Как вы пишете?
- Рукой, как же еще! Я и на машинке-то не умею, не то что на компьютере.
- Вы знаете, что такое Интернет?
- Нет. Для меня Интернет зоопарком представляется. Если уж Солженицын сказал, что ничего не понимает! Человек образованный, все знающий, в Америке жил...
- Зато наши молодые писатели, которые детективы и фантастику пишут, они понимают.
- И слава Богу. Им надо вписываться в это время. А время-то новое. Мы как-то не заметили, как вступили в новый "асфальтовый" век. Нынешние писатели - ребята городские. Большинство выросло в "хрущевках" или в коммуналках. Гуляли на асфальте, в лучшем случае в песочнице, загаженной собаками. И из этого материала они должны создать новую литературу. Им традиции не помогут, как нам. За нами были Тургенев, Лесков, Бунин. Я думаю, что мы не унизили ни их, ни литературу. Деревенскую прозу в Америке называли феноменом своего рода. Нигде в мире нет, а в России возникло такое направление. Во всяком случае, 20 книг в этом сборище есть очень интересных.
- А такие экстравагантные писатели, как Пелевин, Петрушевская...
- Этим ребятам надо будет о новом времени писать. В асфальте пробивать дырку, как той травинке. Натаптывать свою тропу. Это очень сложно. Поэтому я их не ругаю. Это зачаток того, из чего должна родиться новая литература. Может быть, потом Пелевина анафеме предадут. Но сейчас он делает свое дело. Самое главное - наступил благодатный период, когда не мешают. Прозу того же Пелевина я читать не могу. Но на мне свет клином не сошелся. Значит, он соответствует какому-то слою общества, вкусам, их мировоззрению. И пусть работает. Это его выдумка, его фантазии. Порой отдает шизофренией, но почти каждый второй хороший писатель был шизофреником.