Эрнста НЕИЗВЕСТНОГО представлять не надо. Выдающийся скульптор, философ, бунтарь, не по своей воле покинувший Родину и навсегда связавший с ней осуществление многих творческих замыслов. В связи с ними художник в эти дни приехал в Москву. Но эта беседа состоялась в Нью-Йорке перед отъездом.
- С 1978 г. ты живешь в Нью-Йорке. Приехал сюда сформировавшимся человеком. И поэтому каким-то образом меняться с точки зрения концепции или стиля своего творчества не просто не желал, но и не мог.
- Но в Америке я получил и огромные возможности. Первое - очень ценное для художника - чувство безопасности. Потому что, работая в России в те времена, я практически рисковал свободой, частично - жизнью и уж во всяком случае на 100% тем, что мои работы будут уничтожены, что и было сделано перед моим отъездом. Поскольку здесь подобное не грозило, худшее, что предвиделось, - непризнание.
Когда-то меня спросили: неужели ты ни за что не благодарен советской России, Советскому Союзу? Тогда я не мог объективно ответить на этот вопрос. Я никогда не был озлоблен, потому что озлобление считаю уделом рабов. Хозяева никогда не бывают озлоблены. Они могут быть недовольны. Я был не то что недоволен, но оценивал Россию с позиции человека, которого притесняли. Поэтому я сказал, что благодарен советской власти за то, что она меня приучила оценивать жизнь тюрьмой и войной, научила спать голой грудью на асфальте и выносить холод и надругательства. Поэтому трудности Америки мне кажутся детским пикником на лужайке.
- Но твоя концепция искусства далека от американской. По существу это концепция русского авангарда и европейского классического искусства.
- И, несмотря на это, Америка, обладающая совершенно другими чертами и обликом искусства, если и не приняла меня в том объеме, в каком я бы этого хотел (и это естественно), все-таки позволила работать и безбедно жить. У меня две мастерские, квартира в Нью-Йорке. В СССР я не имел таких возможностей.
- Ты единственный русский мастер по обе стороны границы, чей персональный музеи возник еще при жизни.
- В Швеции был такой человек - Астли Ниллен - из довольно обеспеченной семьи, традиционно занимающийся выпуском книг. Приехав в Советский Союз, он увидел мои работы и купил серию иллюстраций к Данте. Затем дал ряду шведских и вообще скандинавских газет интервью о мечте своей жизни - работать с художником Эрнстом Неизвестным. Он попросил меня организовать выставку в своей галерее в лесу. С точки зрения моих друзей, это было безумие - начинать карьеру на Западе в таком малоизвестном и темном месте.
Но успех превзошел все ожидания. Потом выставка переехала в самое престижное место для Скандинавии - в Тильскую галерею в Стокгольме. А после этого возникла идея строительства моего музея. Так он и был создан. Это трехэтажное здание, которое я за свой счет и за счет Астли Ниллена набил своими работами. Последствия были совершенно неожиданными. Этот музей был включен во всеевропейскую туристскую программу. Жители деревни, поначалу сопротивлявшиеся созданию музея, опасавшиеся, что посетители будут вытаптывать прекрасную траву, купаться в реке и этим испортят быт местного населения, стали в конце концов моими друзьями. Музей дал многим возможность получить работу в открывшемся ресторанчике и на автостоянке для туристов. Благодаря ему я стал действительным членом Шведской королевской академии. А мой друг и его директор получил звание лучшего гражданина Швеции, которое дается раз в четыре года за особые заслуги перед правительством Швеции и шведским народом.
- А какие у тебя сейчас связи с постсоветской Россией? Я слышал о проектах в Сибири...
- Первый раз я поехал в Россию совершенно сознательно, отказавшись от всяких официальных приглашений, с американской политической делегацией. Это было в 1989 г. Я был включен в делегацию сенаторов и крупнейших советологов от довольно консервативного крыла республиканской партии, к которой я себя причисляю. Республиканцы мне ближе демократов по своему отношению к жизни. Они считают, что духовное и материальное процветание покоится на личности и чем больше личность имеет свобод, тем больше прогрессирует и общество. В мире было поставлено два гигантских эксперимента, когда коллектив управлял личностью: это фашизм и коммунизм. Чем все это закончилось, мы знаем. А третий эксперимент был связан с анархо-синдикализмом, с неуправляемым живым процессом жизни, в котором личность, даже и с издержками, имеет шанс саморазвиться. И вот этот эксперимент свободного общества, поскольку рухнуло два несвободных, доказал мне, что личность обладает энергией, равной атомной. И подавлять ее - преступление.
Размышляя о соотношении уровней и степеней свободы и несвободы в двух обществах, я пришел к выводу, что в советской системе Моцарта убивают из-за того, что знают, что он Моцарт. А в системе свободного рынка Моцарта убивают не за то, что он Моцарт, а потому что не знают, что он Моцарт. Тут большая разница.
Что касается творческих проектов, связанных с Россией, - это работа над тремя монументами "жертвам тоталитарного сознания".
- Последний твой проект, кажется, связан с Одессой.
- Мысль о том, что всякие религиозные общественные движения якобы начинаются с движения материального, с моей точки зрения, глубоко ошибочна. Но, как ни странно, демократы и все обновленцы в России продолжают так думать. А история говорит о том, что все движения родились с параллельным рождением объединяющего мифа. Идея христианства родилась из основополагающего христианского мифа. То же самое происходило с мусульманской идеей, с идеей коммунизма и фашизма. Всюду имел место этот объединяющий миф. Ленин не был дураком, когда окруженная со всех сторон и подыхающая, истекающая кровью советская власть осуществляла план монументальной пропаганды. Он пытался создать советскую мифологию, в чем был большим умницей. Еще до прихода Гитлера к власти было создано мощнейшее, пускай дьявольское, мифотворчество, включающее знаки, обряды, шествия, жесты, поступки. Мы беспомощны перед любым мифотворчеством, даже той же жалкой "Памяти". Поэтому я предложил создать хотя бы в скульптуре новый облик современной монументальной пропаганды, разработал пакет проектов. Один из них - "Золотое дитя" в Одессе. Суть его состоит в том, что монументальное искусство надо вернуть к человеческим чувствам.
Нью-Йорк.
Взял интервью Александр ГЛЕЗЕР.
Эрнст Неизвестный: "И хлеба, и зрелищ"