ПОМНЮ огромное чувство стыда за руководителей-старцев нашей страны. Поэтому, видимо, не стоит говорить о моем восторге, когда пленум ЦК КПСС избрал Генеральным секретарем молодого члена Политбюро Михаила Горбачева. Я испытывал небывалый подъем. А какими все мы стали смелыми!
Еще в 1972 году мы, небольшая группа курсантов Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища, пытались создать "истинную марксистско-ленинскую партию". Но после нескольких тайных заседаний разошлись под благовидным предлогом: мол, нужно многое изучить.
Но теперь - другое дело. Казалось, что уже ничто нас не заставит вернуться в ужасное прошлое. Казалось...
НО ГРЯНУЛО 13 марта 1988 года. И снова страх сковал всех. Помню, что после партийного собрания кафедры, на котором выступил против статьи Н. Андреевой, я почувствовал вокруг себя пустоту. Один из коллег-преподавателей, когда уже никого не было вокруг, сказал: "Ты выступил против ЦК, ведь "Советская Россия" - орган ЦК". К счастью, очень скоро наступило 5 апреля того же года. Передовица "Правды" с критикой письма Андреевой от 13 марта сделала меня популярным. Тот же преподаватель говорил мне: "Чего же ты мне ничего не сказал? Сам знал, а меня не предупредил".
Я с огромным энтузиазмом стал посещать различные "тусовки" неформалов. Но военному человеку, а тем более преподавателю Военно-политической академии, делать это было опасно.
Действительно, кто-то доложил начальству. Пришлось выкручиваться под тем предлогом, что, мол, собираю материал для книги. Кстати, мне удалось с помощью замечательного редактора из "Московского рабочего" Софьи Александровны Митрохиной действительно издать первую книгу о неформалах, авторами которой стали тогдашние неформалы, а сегодня известные политики, политологи: С. Станкевич, В. Лысенко, А. Шубин, Б. Кагарлицкий, М. Малютин и другие.
УВЛЕЧЕНИЕ неформалитетом не осталось незамеченным и для органов военной контрразведки. Меня приглашали, беседовали, предлагали "сотрудничество". Беседовать я был готов с кем угодно, но "сотрудничество" меня не прельщало. Я так и заявил об этом моему вербовщику. Он сказал, что я ничего не понимаю в жизни, что многие неформалы, с которыми я общаюсь, давно уже работают на органы в интересах Родины. Я ответил, что у меня свои собственные представления об интересах Родины. Надо сказать, что после такого достаточно откровенного разговора меня оставили в покое, хотя и предупредили, что как только меня заметят среди неформалов, то отправят из Москвы на Дальний Восток. Выручил начальник кафедры Н. Чалдымов, который заступился и сказал, что я действительно пишу книгу о неформалах, что такая книга необходима для более полного понимания процессов, происходящих в обществе.
НАИБОЛЕЕ счастливым для себя считаю 1988 год. Накануне XIX партийной конференции в обществе "царила атмосфера пиршества свободы. И я лично жил ожиданием огромных перемен.
Пушкинская площадь явилась для меня своего рода университетом. Здесь впервые столкнулся в непримиримом споре с представителями "Памяти". Здесь я слушал (но не вступал в полемику) Валерию Ильиничну Новодворскую. Зато долго спорил с ее соратниками: А. Грязновым, А. Элиовичем и другими. Здесь я познакомился с Николаем Шульгиным, оригинальным мыслителем, с которым мы написали несколько статей для журналов "Горизонт", "Век XX и мир", ежегодника "Хронограф" и других изданий. Об этом прекрасном времени я написал пьесу-хронику "Прощай, "Гайд-парк" на Пушкинской!", которая была опубликована в "Хронографе-90".
В АКАДЕМИИ жизнь тоже бурлила. Преподаватели, почувствовав ослабление контроля, стали на своих лекциях высказывать крамольные мысли о "социализме с человеческим лицом", о профессиональной армии, о необходимости общепартийной дискуссии и тому подобных вещах. Я осмелел настолько, что уже открыто доказывал с позиций "материалистической диалектики" преимущества многопартийной системы. Видимо, за эту черту переходить было нельзя, и мною занялась партийная комиссия академии.
Сначала никакого страха я не испытывал. Помню, я приводил целую систему доказательств, опираясь на все основные и неосновные законы диалектики. Получалось стройно и логично. А понятия "онтологических" и "гносеологических" оснований придавали моим размышлениям определенную "научность". Увы, мой расчет оказался неверным. Членов политкомиссии абсолютно не интересовали никакие системы доказательств. Снова страх где-то в глубине души начал было проявлять свою активность. Но я сказал ему - подожди! В конце концов, не зря же я изучал столько времени марксизм- ленинизм. Великие классики на разных этапах своей жизни высказали столько замечательных и прямо противоположных идей, что мне не составило особого труда привлечь их на свою защиту. Мои судьи тут же бросились проверять приводимые цитаты. Теперь они были в панике. Но длилась она недолго. И я услышал изумительные слова из арсенала 30-х годов - а как это совпадает с линией партии?
Потом были выборы в народные депутаты СССР; первый Съезд; выступления Андрея Дмитриевича Сахарова, других членов межрегиональной депутатской группы; выборы в народные депутаты РСФСР. Я избирался в Киевском районе Москвы, который ранее в Верховном Совете РСФСР представлял М. С. Горбачев. Так что в определенном смысле считаю себя его преемником.
Потом еще неоднократно приходилось преодолевать страх и выдавливать из себя раба. Тбилиси, Баку, Вильнюс, августовский путч 1991 года, вооруженный мятеж октября 1993 года. Наконец, необъявленная война в Чечне...
ЧТОБЫ на Сенатскую площадь в декабре 1825 года могли выйти несогласные, необходимо было иметь поколение непоротых дворян. Я смотрю на современных молодых людей, которые за десять лет не познали чувства страха и раболепия перед власть имущими. Они наивно полагают, что политика их не касается. Может, это и правильно пока. Но когда замаячит перспектива не столько Кавказского хребта, сколько омывания сапог в Индийском океане, а для этого понадобятся миллионы солдат, тогда наше молодое "непоротое" поколение преодолеет апатию и найдет в себе мужество прийти к избирательным урнам, выдавливая из себя раба лености.
10 НОЯБРЯ Л. КАГАНОВИЧУ, СОРАТНИКУ И. СТАЛИНА, ИСПОЛНЯЕТСЯ 97 ЛЕТ. Слова Кагановича, пленка "Репубблики"