МЫ ПУТЕШЕСТВОВАЛИ по струистой Душкачанке, берущей начало в неведомой таежной глуши и сбрасывающей свои воды в самый северный угол Байкала. Стоял июль - пора тамошнего цветочного беспредела. Свет луны придавал таинственность окружающему безмолвию. Его нарушила сидящая на корме красавица Лелька.
- Слышь, паря, заворачивай к берегу. Там, я знаю, агромадный стог сена. В ем и побалуемся.
Я ошалел от неожиданности, а Лелька принялась торопливо расстегивать на груди пуговицы своего потрепанного платья. Когда сквозь вырез обнажилась ее грудь, меня захлестнула жгучая волна желания. Одним махом скинула Лелька свою одежду и предстала в первородном виде.
- Смотри, какая я, - сказала она самодовольно.
Но вместо зовущей живой плоти передо мной вдруг возникла холодная мраморная статуя. Лунный свет подчеркивал совершенство ее форм. И темное плотское желание уступило место чистому восхищению прекрасным.
- Ты че скукожился, - торопила Лелька.
- Да замолчи ты! - выдавил я и налег на весла. Стрыжок круто отвернул на село Душкачаны. Молча мы шли до Лелькиного дома, у крыльца она тихо сказала: "Не пойму я: такой здоровый ты парень, на медведя ходил, а тут..." - и разрыдалась.
Вот, собственно, и все. Не сумел я тогда объяснить Лельке, что телесная красота дарит истинную любовь только в полном единстве с красотой духовной. Да и понять ли это дикой таежной Венере! Но не выходит она у меня из сердца.
В. Соколов, Санкт-Петербург.
Не родись красивым, а родись великим