Считается, что у русской книги немного шансов быть бестселлером на Западе. Его книга о Николае II стала в 1991 г. международным бестселлером. Еще говорят, что современная пьеса не может сейчас собирать полные залы. Его спектакль в Театре сатиры "Поле битвы после победы принадлежит мародерам" идет, как в прежние времена театрального бума. Известно, что "говорящая голова" утомляет нас на телеэкране уже через пять минут. Его "голова" в передаче "Загадки истории" заставила нас вспомнить о временах Ираклия Андроникова.
Речь идет об Эдварде РАДЗИНСКОМ.
О СЕБЕ
СВОЮ первую пьесу на современную тему я написал в 19 лет, и ее поставил ТЮЗ. Но с какого-то времени меня стали волновать вопросы, которые я не мог вложить в современную пьесу вроде "104 страниц..." И вдруг я понял, что, если завтра умру, останется драматург, которым на самом деле я не был.
И тогда я начал писать пьесу "Беседы с Сократом". Я взял Сократа, потому что от него ничего не осталось. Он ничего не говорил, что было бы достоверно известно, и ничего не записал. Там просто взята модель: пророк уничтожает себя, потому что его мысль не может остановиться. Жрец, исповедуя пророка, начинает его ненавидеть за эти изменения. Поэтому жрецу надо пророка убить, чтобы обожествить. В пьесе не было никакой политики, но ее делали политической. А тема была глубже. Это была история о человеке, который открыл любовь к ближнему и понял, что разум без любви мертв.
Пьесу не выпускали долго... Сначала был процесс Синявского и Даниэля, потом скандалы с Солженицыным и Сахаровым. И каждый раз в стране оказывался кто-то, кто для властей претендовал на роль Сократа. "Сократ" был первой пьесой, под которой я мог абсолютно подписаться.
На премьеру (шел 1975 г.) я решил позвать Сахарова, поскольку спектакль долго не разрешали из-за него. Он почти опоздал. В ряду, где было его место, сидели председатель Гостелерадио Лапин, Генеральный прокурор, министр финансов и т. д. Если спектакль долго запрещали, то на него высокое начальство шло и даже с семьями...
Я думал, они "не заметят" Сахарова, станут от него отворачиваться и т. д. Но они радостно приветствовали: "Здравствуйте, Андрей Дмитриевич!"
Тогда я по-настоящему оценил один старый анекдот. Умер Сталин. Журналист пытается узнать, как он жил, и приходит к банщику. Спрашивает: "Как он жил?" -"Да как все: любил в баньке попариться". - "А потом?" - "Ну как все: пивко, рыбка". - "Ну а потом?" - "Да опять как все - и ну ругать советскую власть".
Я понял тогда, что наше общество не станет египетской пирамидой, рассчитанной на многовековую неподвижность. С этого момента я начал заниматься историей. Начал ходить в архив и писать романы.
"НИКОЛАИ II. ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ"
25 ЛЕТ параллельно с пьесами я занимался книгой о последнем русском царе. Казалось, столько уже написано о зверствах большевиков, что рассказать еще об одном зверстве было не столь важно. Но эта книга не об убийстве, а о прощении. Царь и его семья были религиозны, с ними был Бог, поэтому они смогли принять смерть достойно. А вот несчастные большевики в сталинских тюрьмах были всегда одни. Они жили как в камерах-одиночках. Именно поэтому мало кому из них удалась достойная смерть, которая для политика иногда важнее жизни. Для меня царь был человек, которого я хорошо чувствовал, понимал и любил. Это был "решительно нерешительный" человек, упрямый в своей нерешительности. Его трагедия состояла в том, что он не мог сказать "нет" в лицо. Он предпочитал молчать, а человек верил, что царь с ним согласился.
Скоро выйдет пьеса. Она будет называться "Последняя ночь последнего царя". Я сделал ее документальной. Команда актеров будет сборная: Михаил Ульянов, молодой актер Евгений Миронов, актриса Петера Штайна - Лямпе, Николай Збруев и другие.
ТРИ ЦИВИЛИЗАЦИИ ЗА 80 ЛЕТ
ПАРАЛЛЕЛЬНО с этим я делал книгу о Сталине. Полтора года просто не поднимался от стола. Для меня это оказался абсолютно непознанный персонаж. Начиная с даты его рождения, которая тоже была сфальсифицирована, и до самой его смерти я ничего про него по-настоящему не знал. Я надеюсь, это будет первая подробнейшая биография Сталина. В книге я не давал ему оценок, а пытался понять его действия. Почему этот человек истребил коленопреклоненную партию? И что это ему дало? К сожалению, хотим мы этого или не хотим, но дело Сталина в нас живет и будет жить еще долго. Иосифу Виссарионовичу удалось вывести особую породу людей, именуемую "гомо советикус"... И все наши вожди в нас по-прежнему живут: и Никита Сергеевич, и Леонид Ильич. Каждый из нас - большое и печальное кладбище вождей.
И еще, мы действительно героическая страна. За 80 лет в ней сменилось две цивилизации целиком и наступила третья. Первая - царская, с религией, со своей литературой, с обрядами. Большевизм - вторая цивилизация. Со своей религией, литературой, своими обрядами. Теперь наступила третья. И люди должны к этому привыкать. Причем люди, воспитанные первой цивилизацией, должны были принять вторую цивилизацию, а к старости - еще и третью.
Чиновничество еще со времен Ивана Грозного воспитано на началах "кормления" и взяточничества. Николай тоже боролся со взяточничеством, но потом "сломался": лучше пусть будет умный взяточник, чем болван, который взяток не берет. Здесь ничего нельзя сделать. Колеблемся между Европой и Азией.
ПРО ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ
В ПРИНЦИПЕ я рассказываю о том, о чем не написал пьесы, но над чем не смог перестать думать. Или наоборот, то, о чем я уже писал когда-то. Была, например, передача о монахе Диего де Ланда.
Это сценарий, который я написал в Мексике. Чаадаев - это пьеса, которую я хочу написать всю жизнь. Но самое главное, я должен не знать точно заранее, что я буду рассказывать. Я должен определить лишь героя. Когда начинается передача, я зрительно вижу того, о ком рассказываю. И все умозаключения по поводу разгадки загадок у меня приходят во время передачи. Поразительно, но вдруг начинаю реально видеть персонаж, почти забывая про все.
Я всегда рассказываю о людях и событиях, которые знаю досконально. И никогда о вещах, о которых мне нужно еще что-то почитать перед передачей. Тогда не выйдет. Для того чтобы у вас была вера в меня, я должен сам пережить этот период. Про Тараканову я рассказывал, прежде написав о Таракановой. О Моцарте я рассказал, напечатав до этого повесть о Моцарте.
История - вещь для меня совершенно пленительная. Там я встречаю людей, которые мне интересны. Их мысли мне забавны. Разговор, после которого мне не надо принимать химдуш, обогащает душу. История Сталина - это история моего отца, начала моей жизни. Николай - это история конца того века и начала этого. Меня интересовали отдельные люди, достаточно загадочные.
Это сродни с актерским делом. Я видел, как Андрей Миронов, выходя из театральной уборной, превращался в Дон Жуана. Он играл в моей пьесе "Продолжение Дон Жуана". Он стоял один на большой сцене, где спектакль уже закончился, и с ним что-то происходило. Он был один на сцене, а я был единственным зрителем. Он корчил себе рожи и становился Дон Жуаном. Он ловил какой-то звук, который делал его другим. Это уже точно был не Миронов - он явно с кем-то вступал в контакт.
О ТАТЬЯНЕ ДОРОНИНОЙ
ПРО ДОРОНИНУ смешно говорить, что она хороший человек или плохой. Она просто великая актриса! И ее надо смотреть на сцене... Помните, что случилось с Пугачевой несколько лет назад - все газеты обсуждали, правильно ли она поступила, обидевши администратора в Ленинграде, и как это аморально. Помните: вся страна этим занималась. Я тогда написал письмо в газету, которое, естественно, не напечатали, о том, что возмутительна сама идея обсуждать поступок актрисы, которая дарит вам радость.
Доронина - очень возвышенный человек, и все, о чем она думает, никогда не было связано с бытом. Это человек, живущий вне быта, живущий только сценой, только искусством, читающий все последние книги. На нее никто не может влиять, даже она сама...
Доронина из простой семьи. Когда мы были вместе, никаких домработниц не было, она делала все сама. "Звезда" должна была сама ходить в магазин и покупать продукты, готовить, стирать. Такова история почти всех наших звезд. Нынче я ее не всегда понимаю. Путаюсь в ее общественных взглядах. Но про нее много ходило вранья, в том числе и в газетах. Самое ужасное: я знал, что это вранье, но ничего об этом не писал... Была история с замечательной актрисой Георгиевской. Татьяна ее любила, помогала ей. У той были большие проблемы, она пила. Дорониной не было в Москве, когда Георгиевская умерла. То, что про Доронину потом написали, было чудовищно. Это произвело на нее сильное впечатление. Все актрисы ранимы, но Доронина особенно. И писать, не зная об этом, граничило с преступлением.
И СНОВА О СЕБЕ
Я ЖИВУ вне среды. Есть такая формула: "Войди в келью, чтобы услышать мысль свою". По ней я и живу, так мне легче. Есть люди, которых я люблю, но и с ними могу по году не видеться. Я стараюсь быть один, я никогда не был в группе. Мне очень трудно, например, подписывать коллективные письма. "У собаки есть хозяин, а у волка есть Бог".
Олег Табаков: "На нас жизнь не кончается"