Примерное время чтения: 9 минут
135

НАШЕ ИНТЕРВЬЮ. У меня всегда был билет в Москву

В течение семи лет Андрей Кончаловский работал в Америке, и мы мало что о нем знали, хотя слухов о его отъезде и пребывании "там" было достаточно. И вот впервые нынешней осенью в Москве состоялся ретроспективный показ фильмов, снятых режиссером за эти годы: "Возлюбленные Марии", "Поезд-беглец", "Дуэт для солистки", "Застенчивые люди". А в ближайшее время Андрей Кончаловский предполагает начать съемки новой картины уже на "Мосфильме".

Эта беседа состоялась в дни приезда режиссера в Москву на ретроспективу своих лент.

КОРР. Андрей Сергеевич, вам не кажется этаким чудом, что вы, советский режиссер, снимаете в Голливуде, приезжаете в Москву на ретроспективу своих фильмов?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Примерно пять лет назад я не мог и представить, что доживу до такого момента. Буду показывать здесь, в Москве, фильмы, снятые в Америке, и одновременно "Историю Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж", картину, двадцать лет пролежавшую на полке. С одной стороны, это действительно можно воспринять как чудо, а с другой - как вполне нормальное явление, потому что те процессы, которые происходят сейчас в стране, находят отражение и в кинематографе. Многие режиссеры получают возможность снимать за рубежом. И это нормально. Нормально, когда тебя не спрашивают: "А ты вернешься?" Бертолуччи, например, живет в Лондоне, снимает свои картины в Китае, но от этого не становится менее итальянским режиссером.

Конечно, если проецировать мою судьбу на судьбу любого другого советского режиссера, в какой-то мере она исключительна. Мне повезло, скажем, больше, чем Андрею Тарковскому: когда стало совсем невмоготу, как человек, женатый на иностранке, я смог уехать туда, где жила моя семья.

КОРР. И это, насколько известно, явилось препятствием для съемок фильма о Рахманинове...

КОНЧАЛОВСКИЙ. Совершенно верно. В Госкино мне тогда сказали: "Возвращайся и начинай работать". Я ответил: чего, мол, возвращаться, если я вот тут сижу перед вами. "Нет уж, - говорят, - ты все-таки возвращайся". - "В каком смысле? Сменить место прописки? Но у вас же снимают чешские, югославские режиссеры", - упрямился я.

Словом, на таких условиях я работать отказался. Это было в 1983 году. Но два года назад переговоры возобновились. Сейчас дорабатываю сценарий, и мне не напоминают об отсутствии московской прописки.

КОРР. Давайте вернемся к тому моменту, когда вы приняли решение уехать. Помните, у Галича: сказалось куда как мудро себя объявить в отъезде". Но мы знаем, как он потом сожалел об этом. А как вы себя ощущали?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Понимаете, в чем дело: я не эмигрировал, а уезжал к жене и сыну. Это существенная разница. Болезненности и надрыва не было, потому что я мог остаться и продолжать снимать фильмы. То, что "Сибириада" вышла на год позже, а "Асю Клячину" запретили - не повод для того, чтобы воспринимать жизнь трагически. Но я не мог примириться с тем, что мой ребенок в Париже и, чтобы увидеться с ним, я должен брать в райкоме характеристику, что я морально устойчив и политически грамотен. Я хотел общаться со своей семьей когда захочу и сколько захочу.

Моя ситуация или ситуация, скажем, Александра Галича, Андрея Тарковского - непохожи. С Андреем я общался и могу сказать, что он был мнительным человеком.

Мне жаловаться было бы глупо, у меня же всегда был билет в Москву. А ощущение человека, который может вернуться, - нечто невероятное там. Тем более, когда я понял, что с моим пребыванием за границей смирились, я успокоился совершенно.

Хотя первые несколько лет я практически просидел без работы и единственное что делал - пытался объяснить, кто я такой. Одни принимали меня за какое-то официальное лицо из Москвы, другие - за агента КГБ, третьи спрашивали, как я убежал из России. Словом, эмигрировавший режиссер им был понятен, я - нет.

По этой причине снимать мне не давали. Во Франции я сделал четыре сценария, но ни один из них не был принят. Кстати, "Реку Потудань" Платонова впервые попытался экранизировать там же. Приехав в Америку, я три года потратил на то, чтобы доказать, что умею снимать кино.

Я же им был неизвестен. Когда я называл себя, мне говорили: "Да-да, вы, кажется, режиссер из Турции..." Я долго зарабатывал деньги тем, что читал в университете лекции по кинодраматургии.

КОРР. В Америке вы сняли четыре картины. Как складывалась их прокатная судьба?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Я думаю, что мои фильмы своей эмоциональной структурой больше отвечают нашему зрителю, нежели американскому. Американцы не любят никакой двусмысленности, полутонов, смешения жанров. У них комедия должна быть комедией, герой - героем, плохой человек - плохим. Не может быть, например, плохой и хороший одновременно, на чем как раз и строится европейская и русская культура.

Поэтому практически все мои картины в Америке провалились. В Европе хорошо прошли "Возлюбленные Марии", "Поезд-беглец". "Дуэт для солистки" имел успех в Аргентине, что касается "Застенчивых людей", то картина, получив приз на фестивале в Каннах за лучшую женскую роль, не была принята и понята зрителем. Американская критика устроила мне разнос, назвав ее оскорбительной для американцев, хотя фильм этот не столько об Америке, сколько о России. Я задумал его в Сибири. Первоначально замысел складывался из посыла: как можно, скажем, американской женщине объяснить, что такое русская женщина, как они поймут друг друга? Рациональное начало я сталкивал с эмоциональным. Быть свободным и любимым - иллюзия, за которую мы держимся, тогда как одно исключает другое.

КОРР. А как вы считаете, имеют ли шанс пробиться к американскому зрителю картины, снятые у нас в стране, на нашем материале?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Я думаю, что сделать это будет исключительно трудно, даже несмотря на сегодняшнее оживление интереса к нашему кинематографу. Трудность в том, что американцы привыкли к стремительным картинам, а наши очень медленные, длинные. К тому же американцы воспитаны с предубеждением ко всему русскому. Преодолеть это сложно. Нас видят через определенную призму стереотипов. Это легко понять по фильмам: киносказка "Москва слезам не верит" пользовалась в Америке огромным успехом, а сугубо русские произведения - тот же Тарковский, хоть в нем и есть традиция Бергмана, и русская боль, - увы, не был там так принят. Процесс слияния, взаимопроникновения культур очень сложен. Но и на это нужно работать.

КОРР. Но как случилось, что на Западе не знают даже крупнейших мастеров советского кино?

КОНЧАЛОВСКИЙ. В свое время мы потеряли возможность выйти на международный экран, например, с помощью звезд советского кино. Не будем забывать, что зарубежный зритель любит смотреть звезд. На элитарные, философские картины ходят далеко не все. Десять лет назад я написал письмо в Госкино, где говорил о катастрофическом положении пропаганды нашего киноискусства на Западе. К сожалению, и теперь мало что предпринимается, чтобы изменить положение. Был упущен шанс сделать звездой международного экрана Татьяну Самойлову. После фильма "Летят журавли" актрисе предложили контракт на шесть картин, но у нас ее не отпустили. То же произошло с Людмилой Чурсиной.

Когда письмо пришло в Госкино, меня вызвал Ермаш и сказал: чего, мол, ты беспокоишься, все нормально. Сейчас вот Бондарчук поехал снимать в Югославию... И вообще в "Союзэкспортфильме" все в порядке.

КОРР. Живя и работая за границей, художник творит в условиях иных культурных ценностей, языка, национального сознания. Повлияли ли они как-то на ваше творчество, индивидуальность русского режиссера?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Относительно себя хочу сказать, что все, что во мне было русским, русским и останется, и я смогу выражать только то, что меня волнует. Пластический язык уже меняется, о чем я сожалею, но философия остается той же.

На съемках "Сибириады", скажем, пока в одном павильоне четыре часа ставили свет, в другом спокойно можно было снять еще один фильм. В Америке я забыл о нашей русской неторопливости. Там на площадке едва успеваешь перевести дыхание, как все уже готово к следующему эпизоду. Скорость чудовищная, надо быть готовым каждую секунду выдавать новые идеи, чтобы картина двигалась. Безусловно, это повлияло на мой язык, поскольку я уже не имел прежней свободы.

Там все диктуют деньги. А когда стоимость производства чудовищно высока, надо крутиться, успевать.

Есть люди, которые настолько плотно укоренились в российской действительности, что гибнут за рубежом. Есть более открытые по характеру, по складу люди - они могут найти себе применение. Это очень индивидуально. Герцен создал себе в Европе филиал России, он и жил Россией и для нее. Набоков, наоборот, не жил прошлым, как бы отрезал его от себя, но... дал Россию - Западу... И та, и другая позиции оказались продуктивными.

КОРР. Сейчас возвращаются забытые имена. На ваш взгляд "человека оттуда" и одновременно "отсюда" - что следует переиздать, издать?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Позднюю прозу Ивана Шмелева, автора известного у нас "Человека из ресторана", романы Фридриха Горенштейна. У нас его почти не знают. 20 лет назад в "Юности" были опубликованы его рассказы. Он писал сценарии с Тарковским, со мной - сценарий фильма "Раба любви". Тихий, ушедший в свой мир человек. Думаю, на него еще просто не обратили внимания. Тут, а не там. А он - над схваткой. И упорно держится этой позиции.

КОРР. И последний вопрос: что вы собираетесь ставить, снимать?

КОНЧАЛОВСКИЙ. Помимо фильма о Рахманинове, рок-оперу по "Преступлению и наказанию" Достоевского, которую хотели бы включить в репертуар два театра: "Ленком" и студия Марка Розовского. Задумал картину о судьбе семьи, проживающей отрезок времени с 1938 года по год смерти Сталина. Герой представляет собой одного из тех людей, которые ни в чем не сомневались.

Беседу вели Р. ВАЛИТОВА и Е. ГОЛУБОВСКИЙ.

Смотрите также:

Оцените материал

Также вам может быть интересно