Уникальную операцию, длившуюся шесть часов, провел доктор медицинских наук, профессор, директор Всероссийского центра глазной и пластической хирургии (г. Уфа), хирург высшей категории, почетный консультант Луисвиллского университета (США), международный член Американской академии офтальмологии, дипломированный офтальмолог Мексики, член Международной академии наук Эрнст МУЛДАШЕВ.
Как все начиналось
В 1972 году Эрнст Мулдашев заканчивает Башкирский медицинский университет и собирается работать на кафедре анатомии, но... При существовавшей в те годы жесткой системе распределения важно было не то, к чему лежит душа, а то, куда пошлет партия. Мулдашеву предлагают три других варианта на выбор, ни один из которых его не устраивает. Трудно сказать, как сложилась бы судьба "отца" первой в мире операции по пересадке глаза, если бы не директор Института глазных болезней профессор Габдулла Кудояров. Увидев, в каком смятении пребывает вчерашний выпускник, Габдулла Хабирович сказал: "Знаешь что, Эрнст, приходи работать ко мне". Поскольку других предложений не предвиделось, Мулдашев соглашается: "Хорошо, приду". А вечером в "анатомичке", где, как всегда, сидел и препарировал его друг, ставший впоследствии одним из ближайших соратников и помощников, Рафик Нигматуллин, он произнес такую фразу: "Все рухнуло, Рафик, я иду в глазной институт, буду подбирать очки". Шел тогда, напомню, 72-й год. А уже в 1973 году молодой доктор Мулдашев блестяще проведет свою первую операцию по пересадке аллопланта.
Чужой саженец
До 1973 года, когда Эрнст Мулдашев провел первую операцию по пересадке аллопланта, его предшественники сталкивались с двумя на первый взгляд неразрешимыми проблемами: во-первых - тканевой несовместимостью, иными словами, пересаживаемая ткань иногда отторгалась организмом, и во-вторых - традиционно трансплантат пересаживался по так называемому ортотопическому принципу, то есть пораженная ткань заменялась точно такой же донорской тканью. На место помутневшей роговицы пересаживалась донорская роговица, поврежденная склера заменялась донорской склерой и т. д. Рассказывает заместитель директора по научной работе Всероссийского центра глазной и пластической хирургии Рафик НИГМАТУЛЛИН:
- Решить эти две проблемы нам помогли исследования, начатые еще в студенческие годы. В первую очередь мы отошли от принципа ортотопии и научились, не нарушая анатомической целостности донора, использовать при операции на глазах самые различные ткани. После чего начали бороться с тканевой несовместимостью. В конечном итоге нам удалось отработать технологию, которая снимает иммунную реакцию. Изучив, как организм борется, что он в первую очередь пытается экстрагировать, мы те этапы иммунной реакции, которые происходили с трансплантатом после пересадки, образно говоря, "перенесли в пробирку". Но самое главное и интересное - наш трансплантат, который мы назвали аллоплантом, не просто выполняет функции утраченной части органа, он еще стимулирует регенерацию, или рост, собственных тканей.
- А как возникло само слово "аллоплант"?
- Мы долго думали, как назвать наши трансплантаты, и придумали: "алло" в переводе с латыни - чужой, "плант" - саженец. Вот и получилось - "чужой саженец". Емко и красиво. А главное - отражает суть.
Таким счастливым я его никогда не видел
Мулдашев зашел в операционную и вскоре вышел оттуда в довольно удрученном состоянии. Ведущие хирурги, коллеги окружили его, и он сказал: "Передо мной пронеслись все этапы операции. Я все их проанализировал и понял, что не смогу сегодня сделать эту операцию. Не готов". Снял перчатки и ушел... Было это за несколько дней до 28 января.
- Операция длилась более шести часов. Можете себе представить, каких сил, нервов, внутренней энергии это потребовало от хирурга? - делится своими впечатлениями Рафик Нигматуллин. - Однако таким счастливым я Мулдашева никогда прежде не видел. Вообще, я считаю, он шел к этой операции всю жизнь. Вспоминаю его слова, сказанные, когда мы только-только начинали работать в офтальмологии, только-только приступили к разработке первых трансплантатов: "Когда-нибудь мы придем к тому, что будем пересаживать глаза". Тогда мне это показалось фантастикой. А у него эта мысль подспудно зрела. Интересно то, что Мулдашев по своей натуре человек очень открытый, он любит обсуждать с коллегами свои новые идеи, задумки, а вот об этой операции практически ни с кем не говорил, он ее пережил внутри себя.
- Как вы думаете, почему стало возможным, что операция по пересадке глаза впервые была проведена в России, а не на Западе?
- Я знаю, как в других странах подходят к новым технологиям. В Америке, например, никто на себя не взял бы ответственность. Они делают что-то новое только тогда, когда успех гарантирован на все сто процентов.
- Значит, у нас рисковать можно?
- В данном случае слово "риск" я бы даже не хотел использовать. Да, Мулдашев иногда производит впечатление человека, способного на риск, однако на самом деле это очень взвешенный, критически оценивающий каждый свой шаг хирург. Порой приезжают пациенты, которых направляют к нам на операцию из других городов, а он посмотрит и говорит: "Нет, здесь можно обойтись без операции". То есть это человек, который просто так за нож никогда не возьмется.
- Готовы ли вы к тому, что сейчас весь мир ринется к вам перенимать опыт?
- Вы знаете, весь мир к российским технологиям не повернется, во всяком случае, в одночасье. Сегодня ни для кого не секрет, что существует некая мода на американские технологии.
Монополия американской медицины в мире очевидна. Это жесткий рынок, куда американцы нас просто так не пустят.
- Разве может быть сферой чьих-то интересов медицина? Ведь речь идет о здоровье людей, а не о нефти, не об оружии...
- У меня тоже были такие чистые помыслы до тех пор, пока я впервые не выехал за рубеж. Я думал, что вот мы расскажем своим коллегам-врачам о том, чего нам удалось достичь, они послушают нас и все хорошее возьмут, внедрят у себя. Ничего подобного. Никто с нашими технологиями нас за рубежом не ждет. Возьмем, к примеру, такое заболевание, как диабетическая ретинопатия - кровоизлияние в сетчатку при диабете. Существует огромная фармацевтическая индустрия, производящая препараты, худо-бедно улучшающие состояние больного. И вдруг в России разрабатывается метод, который позволяет, прооперировав больного, раз и навсегда избавить его от этой болезни. Внедрить эту технологию на Западе - значит закрыть огромное количество фармацевтических предприятий. Да эти монстры, располагающие огромными средствами, если мы хоть на йоту посягнем на их интересы, проглотят аллоплант и не поперхнутся.
- Но ведь, я знаю, многие иностранцы, которым бессильны помочь в их странах, приезжают лечиться к вам.
- Да, приезжают, но тут тоже есть проблема. Иностранцу, который приезжает к нам оперироваться, как правило, не оплачивают страховку. То есть езжай, конечно, лечись, если хочешь, но за свои денежки.
- Ну и Бог с ними, с иностранцами. Зато огромное количество потерявших зрение или слабовидящих россиян связывают все свои надежды с вашим центром. Можете вы объяснить этот феномен?
- Давайте представим человека, у которого острота зрения всего-навсего четыре сотых процента. Человек видит контуры предметов, ориентируется в пространстве, при определенной тренировке может даже узнавать знакомых людей. Однако уменьшись его зрение на одну сотую - и все, он потеряет это предметное видение. Беда в том, что эти злополучные четыре сотых процента долго не держатся, как правило, они довольно быстро скатываются в потерю предметного зрения. Один из пациентов, москвич, долго лечившийся в столице и наконец попавший к нам, произнес фразу, которая мне буквально запала в душу. Он сказал: "Я понял, что многие наши медики считают престижным заниматься лишь катарактой да аномалиями рефракции, когда результат виден сразу". В самом деле, представьте теперь человека с 50-процентным зрением. Его прооперировали - и вот оно, 100-процентное зрение. Все замечательно, красиво, хирург доволен, пациент счастлив. Но войдите в положение человека, у которого четыре процента. Ему этого чуда никто дать не может. Чтобы с четырех процентов зрение поднялось хотя бы до восьми, ой как много надо поработать. И хирургам, и нейрофизиологам, и психологам. Лечение может затянуться на многие месяцы, а то и годы. Это не та красивая операция, которую делают на конвейере. И оказалось так, что больные с пятидесятипроцентным зрением нужны всем, для них открыты двери всех ведущих центров и клиник страны. А где же ждут пациента, у которого критическое зрение? Очень часто тяжелые больные, приезжая к нам, говорят: "Я пытался лечиться у себя в городе и в Москву ездил, везде советовали: езжайте в Уфу, там с такими возятся". И я вижу в этом колоссальную заслугу Мулдашева. Причем даже не как выдающегося хирурга и ученого, а в первую очередь как человека, создавшего новую медицинскую, если хотите, психологию, краеугольным камнем которой является тезис - мы, врачи, должны работать и с очень тяжелыми больными. И даже в первую очередь с очень тяжелыми. Помочь слабовидящему, вселить в него надежду всегда было для Мулдашева делом профессиональной чести. Работая совместно с больным, добиться хоть маленького, но шага вперед. Сегодня один шажок, завтра еще один, а потом, глядишь, широкий шаг. А бывали случаи, когда он ничего не мог сказать больному, потому что не мог ему помочь. И тогда он говорил: "Не отчаивайтесь, мы продолжаем работать, и кто знает, может быть, в скором времени появится методика, которая даст вам шанс". Я считаю, что 28 января произошло то, что он многим обещал. Тысячи и тысячи больных получили шанс.
Я вижу свет!
Киевлянке Тамаре Горбачевой 37 лет. Левым глазом она не видит больше 20 лет, правым - 10 лет. У нее довольно редкое заболевание - увеит. Организм по каким-то причинам воспринимает свои собственные глаза как что-то чужеродное и начинает их отторгать. Что и произошло у Тамары. На протяжении многих лет она настойчиво и упорно приезжала в центр и неизменно слышала одну и ту же фразу: "Тамара, наука развивается, потерпи еще чуть-чуть...". И она терпела. Верила и терпела. И дождалась-таки самого счастливого дня в своей жизни.
- Тамара, ты сразу поверила, что тебе здесь помогут?
- Конечно. Вы видели Мулдашева? Разве можно ему не поверить?
- А как узнала об этом центре, о Мулдашеве?
- Прочитала статью в газете. Кажется, в "Аргументах и фактах".
- Как ты себя ощущаешь в первые дни после операции?
- Я могу сказать только одно: 20 лет мой левый глаз ничего не видел, а в пятницу ночью, сразу после операции, он увидел свет.
- Как это произошло?
- Когда Эрнст Рифгатович пришел ночью в палату посмотреть на глаз и я увидела свет, помню, что очень растерялась и воскликнула: "Ой, я вижу свет!" Свет был не очень яркий, но он был везде. Не в какой-то отдельной точке, а везде. А потом он меня немножко ослепил. На следующий день я уже видела свет в разной форме, столбиком, кругами, потом уже глаз сам стал искать источник света и находить его: окно в палате, лампочку. Это все пока трудно, непонятно и очень странно для меня.
Душа существует
Рассказывает директор Всероссийского центра глазной и пластической хирургии профессор Эрнст МУЛДАШЕВ:
- Пересадка глаза впервые в мире произведена. Во многом это состоялось благодаря аллопланту, технологию которого мы разрабатываем в нашем центре уже более 20 лет. Хочу подчеркнуть, что полностью пересадить глаз технически невозможно. Даже если бы нам это удалось, пришлось бы сшивать множество мельчайших сосудов, половина из которых неизбежно затромбировалась бы, и глаз бы просто-напросто умер. У нашей больной глаз уже вторую неделю живет. Если говорить прямо, глаз я собирал по частям, или по слоям. От донора были взяты роговица и сетчатка, все же остальное сделано из аллопланта, имеющего гарантированную приживляемость.
Был один очень принципиальный момент, над которым я долго размышлял перед операцией: даже если технически удастся операцию сделать, как чужая сетчатка восстановит связи со своим зрительным нервом? Только у лягушки ученым в настоящее время удалось добиться регенерации сетчатки. А у человека? В медицине существует понятие так называемых фантомных болей, то есть у человека, к примеру, ампутирована нога, а он чувствует боль в пятке. И я подумал, что у Тамары на месте исчезнувшей, отторгнутой организмом сетчатки должен был остаться вот этот тонкий энергетический фантом. Сетчатка донора, по логике вещей, тоже должна иметь свой тонкий энергетический фантом. Что произойдет при накладке одного фантома на другой? Скорее всего, складывание двух фантомов приведет к передаче зрительной информации уже на тонком энергетическом уровне. Такова была моя гипотеза. К сожалению, тонкую энергию в настоящее время практически невозможно измерить, поэтому доказать, верна гипотеза или нет, не проведя операцию, было невозможно. И я пошел на эту операцию. Ночью, когда мы с моим секретарем Татьяной после операции пришли в палату и я снял с Тамариного глаза повязку, первое, что она сказала: "Ой, как много света! Он идет отовсюду!" Я взялся за голову и подумал: значит, гипотеза по поводу фантомов тонких энергий верна?! Значит, все-таки идет передача зрительной информации в мозг через тонкую энергию, образно говоря, через душу?! На второй день Тамара стала видеть свет еще четче. На четвертый она уже определяла световые кружки разного размера. Как врач, как ученый я прекрасно понимаю, что регенерация, а именно врастание волокон пересаженной сетчатки в ее собственный зрительный нерв, не могла произойти за столь короткое время. Поэтому остается только одно объяснение: душа человека, дух существуют. Чего греха таить, в Бога-то мы особо не верим, даже если ходим в церковь, или в мечеть, или в синагогу. Мы просто выполняем ритуальный обряд. И только очень серьезные, крупные ученые, такие, как Казначеев, Акимов, Горяев, углубляясь в тайны человеческого организма и тайны природы, начинали истинно и искренне верить в Бога. Вот так и я поверил, после этой операции.
Будущее -за регенеративной медициной
- Эрнст Рифгатович, мне кажется, вы сейчас немножко лукавите. Я читал вашу книгу, написанную на основе результатов научной гималайской экспедиции, и думаю, что к Богу вы пришли задолго до этой операции. Однако раз мы заговорили о религии, хочу задать вам вот какой вопрос: сегодня медицина достигла такого уровня, что пересадкой сердца, почек, легких уже никого не удивишь. Сейчас благодаря вам к этой "компании" добавился глаз. Не случится ли так, что в недалеком будущем человека можно будет собирать по частям? И если да, будет ли это человек? И как тогда быть с душой?
- Мне думается, что собрать человека по частям вряд ли когда-нибудь будет возможно. Попробую объяснить, почему. Когда закапываешься в глубину биохимии, в глубину работы каждой молекулы, в глубину работы ДНК, то начинаешь понимать, что человек не организовался эволюционно из обезьяны. По той причине, что только 10 процентов информации хранится в ДНК. По данным таких ученых, как Петр Горяев и Георгий Тыртышный, 90 процентов информации хранится в голограммах и фантомах вокруг молекулы ДНК, представляющих собой, образно говоря, супермощные компьютерные программы, по которым идет сборка организма. Вокруг малейшей молекулы ДНК есть супермаленькие волновые коды, в которые заложена информация обо всем организме, информация о каждой его клетке, о каждой молекуле, о воде, которая внутри нас. Поэтому на вопрос, кто же создал эти супермощные и супермикроскопические волновые программы, ответ волей-неволей напрашивается простой - Бог. Это подтверждают как результаты наших научных исследований, так и результаты моих гималайско-тибетских экспедиций. Вы, кстати, правы - истинно и искренне верить в Бога я начал после этих экспедиций. В современной хирургии сейчас, к сожалению, преобладает так называемый механистический подход, когда на человека смотрят как на станок, который можно собирать и ремонтировать. А человек, он значительно более сложен.
- Есть ли альтернатива в современной медицине механистическому подходу, о котором вы говорили?
- Абсолютно убежден, что такой альтернативой является регенеративная медицина. В основе большинства заболеваний, особенно хронических, лежит так называемая дегенерация - медленное отмирание клеток. Разрабатывая концепцию регенеративной медицины, мы пришли к выводу, что дегенерацию можно победить только регенерацией. Приведу два примера. Представьте бабушку, болеющую старческой дегенерацией сетчатки. Три-четыре года - и она бесповоротно ослепнет. Чтобы этого не случилось, мы пересаживаем внутрь глаза аллоплант, запускаем регенерацию, и слепота бабушке больше не грозит. Второй пример. По следам гималайских экспедиций мы создали лабораторию, которую назвали "Аура". В этой лаборатории мы вводим жидкий или суспензионный аллоплант в акупунктурные точки, что позволяет лечить многие терапевтические болезни. Помню женщину, у которой была болезнь Альцгеймера - прогрессирующая атрофия коры головного мозга. Эта пациентка не могла смотреть телевизор, разучилась писать, читать, говорить. После того как ей несколько раз был введен в акупунктурные точки аллоплант, у нее восстановилась речь, она смогла самостоятельно позвонить по телефону, стала смотреть телевизор. Поэтому я убежден: будущее не за фармакологией и не за механистической хирургией. Будущее за регенеративной медициной.
- Вы привели пример с бабушкой, страдающей старческой дегенерацией сетчатки. После пересадки аллопланта развитие болезни удалось остановить. А может ли благодаря регенерации у нее повыситься острота зрения?
- Современная медицина, я об этом уже говорил, практически отвергает возможность регенерации сетчатки. В нашем центре имеется прекрасная супермощная аппаратура. Но даже такая точная современная аппаратура слаба, чтобы выявить, регенерируется сетчатка на самом деле или нет. И хотя в большинстве случаев после пересадки аллопланта у больных поднимается острота зрения, с точностью утверждать, происходит это за счет регенерации сетчатки или потому, что снимается токсический блок от продуктов распада, которые имеют место при дегенерации, мы пока не можем. Однако мы продолжаем проводить эксперименты и не теряем надежды, что все-таки даже такие высокодифференцированные ткани, какими являются мозг и сетчатка, окажутся способными к регенерации.
- Эрнст Рифгатович, последний вопрос: операция по пересадке глаза шла шесть часов и потребовала от вас огромного напряжения как душевных, так и физических сил, поэтому говорить о том, что такая операция в ближайшее время может стать повседневной, вряд ли уместно. И все же, можете вы хоть немного обнадежить страждущих?
- Пока операция слишком сложна. Я оперировал на высокой скорости, если бы не это, ушло бы, наверное, не шесть, а все десять часов. В науке есть такой принцип: все новое сначала проходит обкатку в узком кругу, потом выходит за пределы института, затем - за пределы страны, далее начинает распространяться по миру. Конечно, технология операции будет совершенствоваться, модифицироваться, существенно сократится время на ее проведение. Тогда можно будет думать о том, чтобы ее тиражировать. Вспомните, впервые пересадка сердца была произведена Клодом Бернаром давным-давно, больной прожил всего 17 дней, но тем не менее это было началом. А сегодня пересадка сердца - довольно обыденная операция. Так же, думаю, будет и здесь. Надеюсь, пройдет не так много времени, прежде чем операция по пересадке глаза станет рядовой.
1. Начало операции - пустая глазница. 2. Донорский глаз. 3-4. От донорского глаза отделяются роговица и сетчатка. 5-6. Из толстого, мощного аллопланта создается задняя часть каркаса глаза.
7. Непредвиденная неожиданность - внутри глаза оказался камень, минерализированный продукт многолетней слепоты. 8. Маленькая "кочерыжка" глаза, за которой - пустота. 9-10. Аллоплант в виде пленки помещается внутрь "кочерыжки" и частично выводится наружу, чтобы получился примерный объем глаза. 11-12. Сосудистые ткани затянуты внутрь глаза, подшита сетчатка, после чего пришивается роговица. 13. Вокруг роговицы из аллопланта делается дополнительный передний каркас. 14. Глаз закрывается конъюнктивой. 15. Внутрь глаза вводится гелеобразный аллоплант, восстанавливающий стекловидное тело. 16. Собранный глаз сразу после операции.
Хирурги станут не нужны?