"Златые пни моей весны"
ОСИП Вайсбейн жил, что называется, с порта - купить-продать. Маклер, одним словом. Семья - жена и пять человек детей. "Главное, что интересно, - говорил господин Вайсбейн приятелям, таким же мелким торговцам, - они все хотят кушать. И что характерно, каждый день и не по одному разу!"
...Ледя, его любимец, его младшенький, лежал на лестничной площадке под дверью соседа Горшберга. Но когда встревоженный отец склонился над ним, он еще плотнее прижался щекой и ухом к нижней щели и прошептал:
- Тише. Сейчас он опять...
Из-за двери послышались звуки скрипки.
Вспоминая свое детство, Леонид Утесов не без основания полагал, что фонограф соседа Горшберга в сочетании с изобретением оригинального способа слушания оказали особое влияние на всю его последующую артистическую жизнь.
"Папа тоже любил музыку, хотя и не лежал рядом со мной под дверью у Горшберга. Когда приходили гости, он ласковым тихим голосом говорил: "Ледичка, а ну-ка!" Я уже знал, что должен петь арию Ленского. В фонографе не очень четко были слышны некоторые слова, так я пел, как слышал: "Куда, куда вы увалились, златые пни моей весны?" И эти "пни" приносили солидный гонорар: за исполнение папа давал мне три копейки - для начинающего певца немалый гонорар. Правда, в то время я еще не знал, как разнообразно его можно истратить. Я еще ни о чем не мечтал".
Когда Леде исполнилось восемь лет, его определили в коммерческое училище Файга. Но грызть гранит коммерческой науки ему было совсем неинтересно.
Другое дело - музыка. Ледя играл в файговском симфоническом оркестре на скрипке, в оркестре народных инструментов - на гитаре и балалайке-пикколо. Но любимым занятием будущего народного артиста была песня. Он не пропускал ни одного занятия училищного хора, не говоря уже о выступлениях. Хор запевал:
Что же ты, соловушка,
Зерен не клюешь,
Вешаешь головушку,
Песни не поешь?
А Ледя отвечал:
На зеленой веточке
Весело я жил,
В золоченой клеточке
Буду век уныл.
"Особенность моего исполнения, - вспоминал Утесов, - заключалась не столько даже в манере пения, сколько в слезах, которые градом катились из моих глаз: мне было мучительно жаль соловья. Слушатели поднимались со своих мест, подходили к самой эстраде, восторженно и удивленно смотрели на рыдающего "соловья". А у меня тогда и мысли не было, что когда-нибудь пение песен на эстраде станет моей профессией..."
Увы, прогулы и хулиганские выходки (а Ледя был тот еще хулиган!) привели к тому, что в конце концов его вышибли из коммерческого училища. Вышибли с треском, без права восстановления. Он, кстати, стал первым и единственным, кого исключили за всю тридцатилетнюю историю училища.
Как Лазарь Вайсбейн стал Леонидом Утесовым
ОДНАЖДЫ Ледя Вайсбейн загорал на Ланжероне в компании одесских актеров. Рядом с ним растянулся на песке артист Скавронский, его давний знакомец.
- Слушайте, Ледя, хотите заработать два рубля?
Сумма была значительной, и Ледя быстро спросил:
- Скорее скажите, как это сделать?
- Сыграйте со мной миниатюру "Разбитое зеркало".
Ледя прекрасно знал эту нехитрую мимическую сценку. Офицерский денщик случайно разбивает большое зеркало. Входит офицер. Опасаясь наказания, денщик встает в раму и в точности повторяет все движения своего хозяина...
- Вайсбейн... - тем временем рассуждал Скавронский. - Никак не хочу обидеть вашего почтенного батюшку, но... Для любой другой профессии - пожалуйста. Но не для артиста. Что-то в "Вайсбейне" этакое... Старческое... В пыльном сюртуке и потрескавшихся штиблетах...
Мысль закрутилась. Ледя сразу решил, что нужно придумать такую фамилию, которой ни у кого нет.
"Я бы охотно стал Скаловым, но в Одессе уже был актер Скалов. Тогда, может быть, стать Горским? Но был в Одессе и Горский. Были и Горев, и Горин - чего только не было в Одессе! Но кроме гор и скал должны же быть в природе какие-нибудь другие возвышенности. Холм, например. Может быть, сделаться Холмским или Холмовым? Нет, в этом есть что-то кладбищенское - могильный холм... Что есть на земле еще выдающееся? - мучительно думал я, стоя на Ланжероне и глядя на утес с рыбачьей хижиной. Боже мой, утесы, есть же еще утесы! Я стал вертеть это слово и так и этак. Утесин? Не годится - в окончании есть что-то простоватое, мелкое, незначительное... Утесов? - мелькнуло у меня в голове. Да, да! Утесов! Именно Утесов!"
Так навсегда исчез Вайсбейн и родился Утесов. Тоже навсегда.
Что такое Утесов, я не знаю, но Одесса меня устраивает
ЗИМА 1921 года. В обшарпанном купе теплушки - духота, гам. Свирепая матерщина. Полки давным-давно спалили в печке. В самой середине - два молодых человека в красноармейских шинелях. Лицо одного из них вдруг начинает подергиваться, глаза округляются, и он пристально вглядывается в стоящего рядом мужика. Второй красноармеец, извиняясь, объясняет, ни к кому конкретно не обращаясь, что сопровождает в лазарет товарища, сошедшего с ума вследствие контузии. Гражданам просьба не волноваться: нож у больного он вчера отобрал, третий по счету, - где он их прячет, непонятно... И тут в купе начинается паника. Народ, толкаясь и давя друг друга, устремляется к дверному проему. Вскоре сумасшедший (его изображал Леонид Утесов) и его сопровождающий (Игорь Нежный, впоследствии директор Московского мюзик-холла) остались в купе одни. Они ехали из Одессы в Москву. Утесова давно не оставляло чувство, что в любимой Одессе все урожаи он уже снял. Необходимо было вспахивать новое поле.
Прямо с вокзала он направился в Теревсат - Театр революционной сатиры.
Главному режиссеру театра Давиду Гутману Леонид Осипович прямо с порога заявил:
- Я Утесов. Из Одессы.
- Что такое Утесов, я не знаю, - произнес Гутман, - но Одесса меня устраивает.
- А жить у вас есть где?
- У меня есть.
- А у меня что будет?
- А у меня будете вы.
И Утесов поселился у Гутмана.
Первый спектакль, в котором сыграл Утесов в Теревсате, назывался "У райских врат". Сюжет строился на том, что в раю появляется черт и принимается "разоблачать" его обитателей, включая самого Бога. То есть черт был революционером, Бог - реакционером. Почему-то это казалось публике особенно смешным.
Утесов, сыграв прогрессивного черта, переиграл всех остальных персонажей, как райских, так и адских, и наконец замахнулся на роль главного реакционера. Но тут взвился артист Н. Плинер, у которого это была единственная роль в репертуаре.
Через несколько дней после начала конфликта Плинер появился в кабинете главного режиссера и протянул бумажку, которую нашел в кармане своего пальто.
"Слушай, Плинер, - прочитал вслух Гутман, - если ты будешь продолжать играть нашего Господа, то через неделю будешь избит, а через месяц убит". Вместо подписи - череп с костями.
- Ну и что? - спросил Гутман.
- Как это что? - возмутился Плинер. - Я не собираюсь умирать.
И роль Бога отдали Утесову, который и был автором записки. Что и говорить, шутка не совсем добрая. Но любую шутку венчает финал. А финал оказался хорошим. "Вдоволь наигравшись, я открыл Плинеру правду и отдал ему его единственную роль обратно".
От друга Гутмана Утесов перешел в Московский театр оперетты. Затем перебрался в Питер, в "Палас-театр", тоже опереточный. Как у всякой восходящей звезды, у него появились недоброжелатели. Одни говорили, что он безголос, "поет бровями", другие - что выше эстрадного куплетиста ему никогда не подняться. Со свойственным ему неукротимым нахальством, безудержной пробивной энергией и личным обаянием Утесов придумывает представление, в котором главным действующим лицом будет он сам.
В представлении "От трагедии до трапеции", которое шло шесть (!) часов, он предстал перед зрителями сначала Раскольниковым из "Преступления и наказания", потом Менелаем из оперетты "Прекрасная Елена", затем трусливым одесситом в забавном скетче. Он пел куплеты и романсы, играл на скрипке и гитаре, выделывал акробатические сальто и читал Зощенко, танцевал с профессиональной балериной... Питерский театральный режиссер Г. Крыжицкий писал об этом представлении: "Это был даже не успех. Скорее, какой-то бешеный фурор, необычайная сенсация. Битком набитый театр. Публика неистовствовала, аплодировала, и галерка бесновалась, как в доброе старое время".
Схватил бога за бороду
ПОСЛЕ оглушительного успеха "От трагедии до трапеции" Утесова пригласили на гастроли за границу. Главное впечатление этой поездки - знакомство с джазом.
"Глядя на свадебную манеру поведения музыкантов, на их умение выделиться на миг из общей массы оркестра, предстать индивидуальностью, я подумал: вот что мне нужно сегодня. И, наверное, нужно было всегда. Музыка, соединенная с театром, но не заключенная в раз и навсегда найденные формы. Свободная манера музицирования, когда каждый участник в границах целого может дать волю своей фантазии. Именно в таком вот джазе, если, конечно, его трансформировать, сделать пригодным для нашей эстрады, могли бы слиться обе мои страсти - к театру и к музыке".
С этого момента Утесова полностью захватила идея создания своего джаз-оркестра. Ему удалось уговорить лучшего трубача Ленинградской филармонии Якова Скоморовского, с помощью которого были найдены тромбонист Иосиф Горшкович и контрабасист Николай Игнатьев. Всего в оркестре собралось десять человек: три саксофона (два альта и тенор), две трубы, тромбон, рояль, контрабас, ударная группа и банджо.
"Я требовал от них, чтобы они были не только музыкантами, но хоть немного актерами. Однако, если надо было сказать несколько слов, немного спеть, даже просто подняться с места, как тяжело они на это соглашались! Никогда не забуду, как милый, добрый Ося Горшкович ни за что не хотел опуститься на одно колено и объясниться в любви... даже не своим голосом, а голосом тромбона. Как он протестовал, как сопротивлялся, даже сердился, говоря, что не для того кончал консерваторию, что это унижает его творческое достоинство, наконец, просто позорит его".
Когда на первом же представлении этот трюк необыкновенно понравился зрителям, Горшкович стал упрашивать Утесова и в других музыкальных пьесах придумывать нечто подобное.
Первое выступление утесовского джаза состоялось 8 марта 1929 года. Сказать, что публика была в восторге, - ничего не сказать.
"Я знал успех, - скажет после выступления Утесов, - но именно в этот вечер я понял, что схватил "бога за бороду". Понял, что с этой дороги не сойду никогда".
"А ну давай не задерживай, бугай"
ОДНАЖДЫ после очередного выступления в гримерную к Утесову зашел тогдашний руководитель советской кинематографии Б. Шумяцкий и предложил снять фильм-спектакль.
Утесов выдвинул условие: сценаристом и композитором картины будут Н. Эрдман и И. Дунаевский. А вот кандидатуру В. Лебедева-Кумача как автора текста песен партийный функционер не захотел даже обсуждать. Он просто не знал такого поэта.
В результате поэтические назначенцы товарища Шумяцкого выдали следующий шедевр:
А ну давай поднимай выше ноги,
А ну давай не задерживай, бугай.
Остается только гадать, как Утесову удалось это пропеть?! Но в душе он, по образному выражению Бабеля, "затаил некоторое хамство".
"Хотя все уже было снято, пропето и записано, я тайно от всех встретился с Лебедевым-Кумачом и попросил его написать стихи, которые соответствовали бы характеру Кости Потехина. И особенно просил его позаботиться о рефрене - чтобы никаких бугаев! И он написал ставшие знаменитыми слова "Марша веселых ребят":
Нам песня строить и жить помогает,
Советский зритель еще не видел картины, а "Литературная газета" уже крепко ударила: мол, "Веселые ребята" в подметки не годятся прекрасному фильму "Чапаев". Композитор М. Коваль вопрошал: "Почему в наше время дебоширующие оркестранты, драчуны, возглавляемые лихим маэстро-пастухом, изображаются как коллектив "Дружба", как "веселые ребята", как люди, которые "с песней не погибнут никогда?" Поэт А. Безыменский обвинил создателей фильма в плагиате: якобы "Марш веселых ребят" похож на песню мексиканских повстанцев...
Вполне возможно, что Утесова с Дунаевским и Лебедевым-Кумачом затоптали бы всмерть, но... Фильм видел Сталин. И одобрил. И смеялся. А потому по зарвавшейся "Литературке" дала залп "Правда": "Чудовищное обвинение чуть не в плагиате режиссера Александрова и композитора Дунаевского ни на чем не основано и опровергнуто авторитетной комиссией ЦК профсоюза киноработников. Пора прекратить эту беспринципную травлю".
"Напрасно старушка ждет сына домой..."
ПЕРВОЕ почетное звание - заслуженный деятель искусств республики - Утесову присвоили в 1942 году. Джаз-оркестр РСФСР, так теперь именовался его коллектив, отправляется на Калининский фронт, где идут кровавые, затяжные бои за город Ржев. Немцы, узнав, что вблизи русской передовой линии появился популярный советский певец, начали крутить через мощные усилители "Раскинулось море широко..." в первоначальном, классическом утесовском исполнении. Причем не всю песню, а последний куплет:
Напрасно старушка ждет сына домой.
После чего немецкий пропагандист кричал:
- Рус! Слушай: "Напрасно старушка ждет сына домой..."
И пластинка крутилась вновь. Утесов был в ярости: "Вот сволочи! Какую песню портят, мерзавцы..." Ночью наши бойцы забросали вражеский блиндаж с усилителем гранатами. Немцы, не ожидавшие такого эффекта, крыли на чем свет стоит загадочную славянскую душу.
За время войны джаз-оркестр Утесова дал на фронтах более 500 концертов. Музыканты собрали деньги на два истребителя, которые с легкой руки Леонида Осиповича назвали "Веселые ребята".
9 мая 1945 года Л. Утесов с оркестром в полном составе выступали на площади Свердлова в Москве.
"То, что происходило в эти часы на эстрадах, не умещалось в понятие "концерт". Артисты были, скорее, запевалами веселья. Нас со всех сторон окружали люди с сияющими глазами - пели мы, пели они, вся Москва превратилась в поющий город..."
Терпел... ничего другого не оставалось
ОТГРЕМЕЛИ победные салюты, и вновь недоброжелатели и хулители принялись за Утесова. Чем только он не наполнял свои программы, какие только идеологически выверенные сюжеты не выстраивал! Все без толку. Но больнее всего ранили его критические стрелы, направленные против дочери Эдит. Казалось бы, что здесь такого - дочь выступает вместе с отцом. Зритель это любит. Зрителю всегда интересна личная жизнь артиста. Если у него есть дети, зритель хочет знать, кто они, и вообще их видеть. Пожалуйста - очень красивая девушка, пластична, прекрасно держится на сцене, удивительно артистична - училась в театральной студии Рубена Симонова, музыкальна. Что еще надо? Бог знает... И шпыняли отца: "Развели, понимаешь, семейственность. Терпите". И он терпел - ничего другого не оставалось. Надо было работать. И при этом сочетать свои собственные художественные устремления с партийными установками, например такой: "Не развлекательная музыка, а массовая, общественно-политическая песня, не танец, а уличный марш!"
В начале 50-х в оркестре ходили упорные слухи, что Л. Утесова награждают Сталинской премией. Но, увы, когда список награжденных был опубликован, его фамилии там не оказалось. Говорили, что сам Сталин в последний момент вычеркнул его и вставил кого-то другого.Так это было или не так, но с эстрады Утесов нет-нет да и вставлял: "Я никогда не был лауреатом, я всегда был только артистом".
НЕЗАДОЛГО до смерти Утесов поставил пластинку с песней М. Табачникова "Перевал" в собственном исполнении. Речь в ней шла о пройденной жизни и о том, что наступает время спускаться с достигнутых вершин. Он слушал самого себя и плакал, повторяя слова песни: "Ничего не копили для черного дня, не ловили, не рвали из рук. Наша совесть чиста, милый друг".
Еще будучи молодым человеком, Утесов ехал в Одессе в переполненном трамвае и вдруг услышал, что заплакала девушка - у нее вытащили кошелек. Утесов поинтересовался, сколько было в кошельке денег. Девушка ответила, что 20 копеек. Тогда он дал ей 20 копеек и попросил не плакать. Девушка успокоилась, но, выходя из трамвая, спросила Утесова: "Может быть, вы вернете мне и кошелек?"
После одного праздничного концерта, проходившего в Доме офицеров, Утесова пригласили на банкет. Как только он появился в зале, один из генералов, увидев его, воскликнул:
- О, Леонид Осипович! Сейчас он нам что-нибудь споет!
- С удовольствием, но только после того, как товарищ генерал нам чего-нибудь постреляет, - ответил Утесов.
На гастролях в Одессе к Утесову подошел пожилой еврей. "Леонид Осич, дорогой наш! Как мы вас любим, как вся Одесса с вас гордится! Хоть вы теперь в Москве, мы все про вас знаем, за всеми успехами следим! А какой у вас замечательный сынок - красивый, талантливый, просто чудо, весь в отца!" "Но у меня нет сына, - объясняет Утесов, - у меня только дочь, Эдит!.." "Ха, - воздел руки поклонник, - он мне будет рассказывать!"
При подготовке материала использованы фрагменты книги В. Акимова "Леонид Утесов"
Она, как друг, и зовет и ведет.
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет".
Ей скажут, она зарыдает...
Смотрите также:
В РОССИИ УЛИЧНЫХ МУЗЫКАНТОВ БОЛЬШЕ, ЧЕМ В ДРУГИХ СТРАНАХ. Музыка на улице 
Эдуард Хиль: жизнь бедного шансонье