"Немец пощадил, а этот убил..."
ВАЛЕРИЙ Владимирович Ободзинский, русский, родился 24 января 1942 года в Одессе, на оккупированной фашистами территории. Когда маленький Валерий начинал плакать, бабушка брала его на руки и качала, пытаясь успокоить, ходила с ним по дворику. Немецкого офицера, находящегося на постое в её доме, раздражал крик ребёнка. Он вышел во дворик, где прогуливалась бабушка с внуком, и ткнул пальцем в сторону ребёнка:
- Юде!
- Нет! - воскликнула испуганная женщина.
- Юде! - хищно улыбаясь, повторил немец и вскинул револьвер.
- Найн! Найн! - выкрикнула бабушка и, закрыв внука телом, стала неистово креститься, чтобы показать немцу, что она православная, что такого же вероисповедания её внук, и, умоляя о пощаде, упала перед офицером на колени.
Немец недоверчиво наблюдал эту сцену, но в конце концов опустил револьвер и нехотя вышел из дворика, благо мальчик, видимо отвлечённый происходящим, замолчал.
Много лет спустя Ободзинский, узнав, будучи уже известным певцом, что председатель Гостелерадио Сергей Лапин принял его за еврея и по этой причине приказал вырезать из уже отснятого "Голубого огонька", сказал: "Немец пощадил, а этот убил. Ведь без телевидения певец мертвеет. К нему теряют интерес композиторы, эстрадные администраторы, забывают зрители. Он есть, а его вроде нет, поскольку не видно на телеэкране".
"Вырасту - стану проституткой"
В ШКОЛЕ Валерию очень нравилась одна девочка. Звали её Сонька. Однажды она подошла к нему и напрямик спросила:
- Я тебе нравлюсь?
- Откуда ты знаешь? - удивился он.
Сонька расхохоталась:
- Ты так пялишься на меня, что трудно не догадаться, - а потом, сев рядом, спросила: - Ты умеешь целоваться?
- Умею, - соврал он, опешив от её вопроса.
- Ничего, я научу тебя, - пообещала она и слово своё сдержала. Сонька хищно впивалась в его губы, и он напрягался, чтобы ответить ей не менее страстно. Валерию нравились и смелость девушки, и её темперамент, показалось, что он встретил свою любовь. Написал Соньке трепетные стихи, хотел подарить ей, но... Вскоре увидел Соньку целующейся с другим парнем так же страстно, как прежде с ним. Поражённый её изменой, Валерий не мог уснуть всю ночь.
На следующий день на перемене он подошёл к Соньке.
- Что ты, Соня? Я видел тебя вчера в парке... С другим парнем...
- А я такая! - нисколько не смутившись, ответила Сонька. - Я вырасту и стану проституткой, классной проституткой. Чего пялишься? У каждого своё призвание. Ты станешь певцом, а я проституткой. Тоже буду приносить людям удовольствие!
- Что ты говоришь, Сонечка? Как так можно? - ужаснулся Валерий. - Я не допущу этого!
- Запросто! И не буду у тебя спрашивать разрешения. Ни у тебя, ни у кого! - с вызовом произнесла Сонька. - Разве ты не знаешь, кем была моя мама?
- Нет, - помотал головой Валерий.
- Так знай. Он была учётчицей на заводе. Работала нормально. Но началась война. Пришли немцы. Завод закрыли. Где работать? Чем питаться? Я стала опухать от голода. И тогда мама, моя милая мамочка, чтобы спасти меня, стала встречаться с немцем. Он приносил нам консервы, колбасу, хлеб. А потом пришли наши. Я радовалась, думала, что они действительно наши, а они выволокли маму во двор и повесили на высоком турнике, прикрепив к её груди дощечку с надписью: "Она спала с немцами". Я закричала от горя, от страха, а один из наших бросил мне: "Замолчи, сучье отродье. А то и тебя повешу". Это я - сучье отродье. Понимаешь? Я тогда не осознавала, что произошло, но люди, добренькие люди, когда я подросла, объяснили мне всё во всех подробностях. И смотрели на меня, и сейчас смотрят как на дочь проститутки. Меня никуда не примут. Ни в институт, ни в музыкальную школу, о которой я мечтала. Что же? Стану проституткой! И не простой, а богатой! Всем назло!
Валерий не раз вспомнил этот нерадостный разговор с Сонькой, ведь нечто похожее грозило и ему, родившемуся на территории, захваченной немецко-фашистскими войсками. Когда он собрался поступать в музыкальную школу, мама обречённо сказала: "Тебя не примут!" Но он всё-таки решил попробовать. Члены приёмной комиссии слушали его потупив взгляды...
Разумеется, его не приняли. И тогда Валерий решил: "Пойду работать в порт".
- На твоей спине никакой груз не уместится, - смеялись над ним грузчики, - ты нам лучше пой. Так от тебя больше прока будет! А мы впишем тебя в наряд!
Отец надоумил Валерия заняться пением в музыкальном кружке Дома моряков, но там разучивали песни совсем не те, что хотелось петь Валерию. Художественный руководитель Клуба моряков, в прошлом хормейстер армейской самодеятельности, пригласил Ободзинского в свой кабинет.
- Мой хор разучивает песню о Ленине. Нужен солист.
- Для какой именно песни о Ленине? - поинтересовался Валерий.
- "Ленин всегда живой".
- Слышал, - сказал Валерий, - это где "Ленин в тебе и во мне".
- Точно. Эта песня должна быть фирменной карточкой нашего ансамбля.
- Но я не чувствую, - покраснел Валерий.
- Чего?! - изумился худрук.
- Ну, этого.
- Кого "этого"?
- Этого. Кто должен быть во мне.
- Говори, не боись. Ленина, что ли?
- Ленина, - опустил голову Валерий.
- Странный ты юноша, - покачал головой худрук. - Витька, вор-форточник, чувствует. Но у него чересчур хриплый для этой песни голос. Он у нас занят в песнях одесского фольклора. Поёт "С одесского кичмана бежали два уркана". Между прочим, зря ухмыляетесь, юноша. Песня нравилась самому Иосифу Виссарионовичу, видимо, напоминала ему побег из туруханской ссылки. Значит, не чувствуете? Окончательно или ещё подумаете? Будете петь на фоне хора. Двадцать человек чувствуют, кто в них, а вы никак. Или притворяетесь?
- Для исполнения этой песни нужен бас, - примирительно произнёс Валерий, - по радио её поёт Марк Осипович Рейзен. Бас Большого театра! Народный артист СССР!
- М-да, пожалуй, ты прав, - несколько смягчился худрук. - Но где найти в Одессе Рейзена?
- На Привозе! Я знаю мясника по фамилии Рейзен! Честное слово!
Худрук посмотрел на Валерия как на сумасшедшего.
- А ты не буйный? - спросил он.
- Я - мирный, - улыбнулся Валерий, не идиотской, как ожидал худрук, а доброй и искренней улыбкой нормального человека.
- Всё-таки ты странный тип, - заключил худрук, - ну ладно, пой свою "Вернись" и "Скажите, девушки, подружке вашей", и прочую слякоть. Пусть люди немного расслабятся...
"Эти глаза напротив"
БЫЛ поздний вечер, когда Валерию позвонила жена Давида Тухманова - Таня Сашко.
- Вроде получается песня, - сказала она, - приезжай.
Валерий почему-то испугался, сам не зная чего. Наверное, его пугало предчувствие чего-то необычного и очень важного в его жизни. Поехал вместе с женой Нелей. Таня угостила их чаем. Чашка дрожала в руке Валерия. Его бил лёгкий озноб. Неля прежде не видела его в таком нервном состоянии и заволновалась.
- Что это с вами? Что-нибудь случилось? - спросила Таня. - Посмотрите друг на друга. "Эти глаза напротив..." Ничего в них не замечаете?
Валерий оцепенел от этого вопроса, а Неля растерялась и стала нервно теребить салфетку.
- Да не паникуйте, ребята, это моя жена пишет песню, - улыбнулся Давид, скептически посмотрев на Таню. - Это с ней бывает. Я уже привык. Нашла первую строчку: "Эти глаза напротив..." Я уверен, что ни один поэт в мире не догадается до такого. "Эти глаза напротив чайного цвета..."
- А разве не чайного? - сказала Таня. - Посмотри на Нелю, на её глаза.
- Но дальше: "Что это, что это?"
- А ты угадай, что именно, - спокойно вымолвила Таня, и вдруг Давид на мгновение ушёл в себя и стал медленно приближаться к роялю. Стоя, одним пальцем взял несколько аккордов...
- Сразу не догадаешься - что это. Не хватает нескольких строчек.
Таня задумалась: "Эти глаза напротив - калейдоскоп огней..."
- Уже лучше, - похвалил её Давид, - появляется поэзия. Постарайся, милая.
Таня молчит. Валерий по первым аккордам, взятым Давидом, почувствовал, что рождается необычная песня. И покраснел от напряжения.
- Ну, Таня! - торопит её Давид, видимо, уже найдя музыкальный образ.
- "Эти глаза напротив - калейдоскоп огней, эти глаза напротив ярче и всё теплей", - торжественно выводит Таня.
В работу над песней вовлечены все - и супруги Тухмановы, и Валерий с Нелей. Они ничего не подсказывают, только хвалят создателей песни:
- Хорошо! Очень! То, что надо! Лучше не скажешь! - и напевают вместе с авторами: "Эти глаза напротив - калейдоскоп огней, эти глаза напротив ярче и всё теплей. Эти глаза напротив чайного цвета. Эти глаза напротив - что это, что это?"
- Теперь понятно, "что это, что это?" - восклицает Давид. - Ты - гений, Танечка. Как у тебя дальше? "Пусть я впадаю, пусть, в сентиментальность и грусть, - воле своей супротив..." Подожди, Танечка! - Давид бросается к роялю. - "Воле своей супротив..." Прекрасно, дорогая! Теперь нужна кода! Вывод! Кульминация действия! "Вот и свела судьба, вот и свела судьба..." Ещё раз можно? "Вот и свела судьба нас..."
Валерию кажется, что он присутствует при рождении чуда. Мелодия и слова песни захватили его душу, рвутся наружу...
- А что же глаза?! - вздрагивает он, боясь, что из песни уйдёт тема глаз.
Выручает Таня:
- Только не подведи, только не подведи, только не отводи глаз!
- Ура! - кричит Валерий. - Именно - не отводи, смотри в глаза, в них - любовь!
Дождавшись десяти утра, они звонят на студию грамзаписи "Мелодия". Трубку поднимает начальник и, прослушав песню, разрешает записать её. Через несколько минут оккупированное весёлой четвёркой такси мчит по городу. Песню записывают на пластинку. Валерий настолько увлечён и захвачен ею, что удачно записывает песню с первого раза. Без единого дубля. Песня звучит по радио, летит по стране. В коридоре Радиокомитета устанавливают мешки с письмами слушателей, в них одна просьба - повторить песню "Эти глаза напротив".
"Нам зритель не указ"
ОДНАЖДЫ Фурцева приехала на подчинённый её министерству единственный в стране Апрелевский завод грампластинок.
Очутившись в помещении первого цеха, тщательно подметённого по случаю её посещения, она бросила небрежный взгляд на наполненный доверху пластинками большой картонный ящик. "Советские и зарубежные песни в исполнении Валерия Ободзинского", - прочитала она на обложке верхней пластинки. "Наверное, кто-то из молодых, из комсомольских выдвиженцев", - подумала она, направляясь вдоль цеха, заставленного ящиками с пластинками того же певца.
- Гоним Ободзинского! - радостно доложил директор завода.
- Какой тираж?
- Поболе миллиона. Кажется. Я сейчас выясню точно.
- Не надо, - побледнела Екатерина Алексеевна, поражённая цифрой тиража пластинок совершенно неизвестного ей певца. - Кто дал разрешение?
- Магазины попросили. Очень популярный певец. А записала фирма "Мелодия". Всё как положено, - оправдывался директор. - Так что, как быть? Какие будут указания?
- Никаких, - криво улыбнулась Фурцева, - я разберусь...
Фурцева позвонила в Управление культуры.
- Кто у вас выступает в Театре эстрады? Вы знаете? Некто Ободзинский!
По форме вопроса и строгому голосу министра начальник управления догадался, что она недовольна происходящим там.
- Поёт день? Два? Сколько?! - вопрошает Фурцева.
- Месяц, - признаётся начальник, - точнее, двадцать семь дней.
- Он лауреат? Народный артист? У нас Райкин столько не работает в театре!
- Понимаете, Ободзинский безумно популярен у зрителей, - оправдывается начальник.
- Нам зритель не указ. Мы должны воспитывать народ. Сократите число концертов Ободзинского!
- Сейчас свяжусь с театром и перезвоню вам. Доложу обстановку, - обещает начальник и спустя несколько минут дрожащим голосом сообщает о том, что почти все билеты на концерты Ободзинского проданы. Осталось двадцать - сорок билетов на самые последние дни. Начальник интересуется тем, что такое натворил певец, чем провинился, по какой причине надо снимать его концерты.
Фурцева в замешательстве и отвечает односложно:
- Надо.
В газете "Советская культура", органе ЦК, появляется обтекаемая, бездоказательная, но по тону негативная рецензия на концерт Ободзинского. "Что хочет сказать своими песнями исполнитель? К чему призывает? Чему учит? Изжеванная и навязчивая тема любви - вот чему отводит певец два часа своего пребывания на сцене", - заключает рецензент.
Было очень страшно
ИЮНЬ 1970 года запомнился Ободзинским как страшный. Валерия вызвали в КГБ.
Следователь. Фамилия. Имя. Отчество.
Ободзинский. Валерий Владимирович Ободзинский.
Следователь. Прежде судимости имели?
Ободзинский. Не имел. Ни прежде, ни сейчас.
Следователь. Теперь получите. А какой срок? Зависит от вас... Говорите прямо, не ловчите. У нас одесские штучки не проходят. Сколько вы заплатили за прописку?
Ободзинский. Ничего не платил.
Следователь. Упорствовать начали. Вместо сокращения срока получите на полную катушку.
Ободзинский. За что?
Следователь. Будто вы не знаете. Ни с того ни с сего не прописывают. У нас дураков нет. С какой стати вам дали прописку?
Ободзинский. Я был нужен коллективу.
Следователь. Вы? Кто вы такой?
Ободзинский. Артист высшей категории. Могу принести диплом.
Следователь. Тоже купили?
Ободзинский. Чего?
Следователь. Не разыгрывайте из себя идиота. Вы такой же певец, как я Александр Македонский.
Ободзинский. У меня есть пластинки.
Следователь (ко второму следователю). У тебя есть его пластинки?
Второй следователь. Нет.
Следователь. Хватит вилять, Ободзинский! Назовите сумму! Какой вы, к чёртовой матери, певец? У нас таких полно в самодеятельности. Вы никогда не пели в лагерном хоре?
Ободзинский. Не пел.
Следователь. Предоставим вам возможность. Хотите получить десятку?
Ободзинский. Не понимаю.
Следователь. Вам показать уголовный кодекс? Или... (Протягивает к носу Валерия огромный волосатый кулак. Встаёт. Принимает стойку боксера. Начинает разминаться. То же делает второй следователь.)
Второй следователь. А чего с ним чикаться? Давай сразу это... (Показывает на оголённые электрические провода.) Подключать?
Следователь. Подожди. Может, после шока он петь не сможет. Даже в лагерной самодеятельности. Впрочем, пожалуй...
Ободзинский. Я буду жаловаться.
Следователь. Кому? На нас? (Оба смеются.) В ваших интересах не ссориться с нами. Вы могли бы даже помочь нам...
Ободзинский. Как...
Следователь. Вокруг вас много разных людей... Братья-эмигранты... Кто приходит к ним? О чём они разговаривают? Вы же в курсе дела. Джаз - это очередной происк западных служб в нашей стране. Нас всё интересует... Вплоть до того, кто приходит на концерты джаза.
Ободзинский (понуро). Я певец...
Следователь. Вот и хорошо. Мы можем дать вам агентурную кличку Певец. Через некоторое время получите звание... И мы забудем, что вы давали взятку. Договорились? Пишите расписку, что готовы выполнять все наши поручения. (Подталкивает к Ободзинскому чистый листок бумаги.)
Ободзинский. Пошли вы... знаете куда?
Следователь (второму следователю). Уведи эту суку...
Вернувшись домой, Валерий признался жене:
- Было очень страшно.
Ободза
МОЖНО ли было вылечить Ободзинского от алкоголизма и наркомании? Можно, но его окружали не подлинные друзья, а люди, толкавшие в пропасть небытия.
Враги торжествовали: ещё совсем недавно Ободзинский был эстрадной звездой, а теперь опустившийся, никчёмный человек, и говорили друг другу не без ехидства и радости: "Хочешь увидеть картину? У меня в передней на матрасе спит пьяный в доску Ободза".
Собутыльниками становились случайные люди, не узнававшие в человеке, стоявшем с ними рядом у пивной стойки, ещё совсем недавно популярного певца. И ночевал у кого получится, где придётся.
Ободзинский исчез со сцены. Пропал. Словно канул в воду.
Но нашлась в стране женщина, бывший администратор, работавшая с певцом-эмигрантом Рубашкиным, вернувшим в Россию забытую и когда-то очень популярную среди воров песню "Чубчик кучерявый", который "вьётся на ветру...".
Случайно узнав, что кумир её юности певец Валерий Ободзинский прозябает, работает сторожем на галстучной фабрике, ночует где придётся, эта женщина поселила певца у себя. То, что не сделали другие, знающие судьбу Ободзинского, более влиятельные и обеспеченные люди, совершила Анна Есенина. Она не только приютила его, но и помогла ему издать свой диск, заставила поверить, что творческая жизнь его ещё не закончена. Увы, петь прежние свои хиты Валерий не мог, хотя голос звучал хорошо, но внешность певца, располневшего и даже обрюзгшего, резко контрастировала с содержанием его песен юной любви. Он понял это...
Замечательный поэт-песенник Леонид Дербенёв, не признанный властями в период своего творческого апогея, трижды (!) не принятый в Союз писателей, решил помочь Ободзинскому, предложил писать для него песни, но Валерий после недолгого раздумья отрицательно покачал головой:
- Поздно уже...
ВАЛЕРИЙ Ободзинский умер 26 апреля 1997 года, на пятьдесят шестом году жизни. Во время отпевания в храме священник сказал: "Он умер под Пасху. А это значит, что с него сняты все грехи".
В продолжениии: Валерий Ободзинский не просто пел про любовь, он ее проповедовал →
При подготовке материала использованы фрагменты из книги В. Стронгина "Валерий Ободзинский. Отлучение от песни". Издательство "Центрполиграф".
Баловень судьбы (08.09.2004)