25 лет назад я служил в армии. Помню, как нас, молоденьких салажат, до одури муштровал на плацу толстомордый сержант Уткин. Километры, десятки километров мы наматывали по кругу строевым шагом и при этом должны были во всю глотку орать неимоверно популярную тогда песню "Не плачь, девчонка", которую исполнял Эдуард Хиль. Если бы кто только знал, как мы ненавидели тогда и наш плац, и нашего сержанта, и эту чертову песню...
И вот прошло столько лет, я сижу перед Эдуардом Анатольевичем Хилем и рассказываю ему эту историю. Он смеется. По-доброму, весело, от души.
- Да-а, не от вас первого слышу об этом. Зато сейчас, когда эти ребята, которым чуть за сорок, приходят на мои концерты, они обязательно просят исполнить "Не плачь, девчонка". И поют вместе со мной, и у многих слезы на глазах...
Кровь на зеленой траве
- ЭДУАРД Анатольевич, на днях, 4 сентября, вам исполнилось 70 лет. От лица всех читателей нашей газеты поздравляем вас с юбилеем. А беседу нашу хотелось бы начать с истоков, с вашего детства. Вот рос маленький мальчик, рос и...
- Осознанно помню себя в начале войны. Мне тогда было шесть лет. Немцы наступали, и всех детей (тогда не было брошенных, как сейчас) отправляли глубоко в тыл. На всю жизнь запомнил: кровь на зеленой траве. Очень много было раненых: безногих, слепых, безруких. Их, так же, как и нас, малышей, везли в глубокий тыл. В дороге нас почти не кормили, даже вода была не каждый день, и эти израненные солдаты делились с нами своими пайками. Потом когда приехали на станцию Беково Пензенской области (в одном из флигелей старого господского дома обосновалась детвора, в другом - госпиталь), мы, 5-7-летние мальчишки и девчонки, "отплатили" им: устраивали самодеятельные концерты, пели, танцевали, читали стихи...
Однажды я нашел авторучку, и она взорвалась у меня в руке (как потом стало известно, немцы не гнушались разбрасывать подобного рода "игрушки"). Меня привели в госпиталь - два пальца буквально болтались на честном слове. И тут я увидел, как одному матросу перепиливали ногу. Двое держали за руки, двое за ноги, еще один влил ему в рот стакан спирта - и... жуткий звук пилы. Это не фильм ужасов, я все это видел своими глазами. А вдоль длинной шеренги коек шел главный врач и отдавал распоряжения: этого на операционный стол, этот сейчас умрет... Заметил меня: "Ну, что же делать, раз так случилось, сейчас отрежем пальчики". И тут я поднял такой крик: "Не дам резать пальцы, и все тут!" - что врачи отступили. Не было ни обезболивающих, ни бинтов, разорвали какую-то простыню, перебинтовали, и каким-то чудом все обошлось...
Потом тех, кто был постарше и кому на следующий год идти в школу, перевели под Уфу. Там я узнал, что такое настоящий голод. Мы все мечтали заболеть: бегали босиком по снегу, ныряли в ледяную прорубь (больным давали сахар и белый хлеб), но никто почему-то так и не заболел. Всем без исключения снились довоенные белые французские булочки. Почему именно они - бог весть.
Когда меня нашла и приехала забирать мама, я был дистрофиком и не мог самостоятельно двигаться. 25 километров до станции она несла меня на себе. Мама привезла с собой конфеты, шоколад, печенье. А я взглянул на всю эту роскошь, и единственное, что смог прошептать: "А хлеб у тебя есть?"
По дороге на станцию мы встретили древнюю-древнюю бабушку. Она подошла к маме и сказала: "Милая, не плачь, была бы кожа да кости, а жирок нарастет". И налила мне стакан парного молока. Впервые в жизни я попробовал парное молоко. Многое тогда для меня было впервые: молозиво - молоко из-под коровы, которая только-только отелилась, жаренные на сале драники... Всем этим меня откармливали в деревне Беленки Смоленской области, где жили мои дедушка с бабушкой...
Прорезался голос
В 1946 ГОДУ опять был страшный голод. Ели лебеду, ботву от свеклы и морковки... Доходило даже до людоедства. Столько лет прошло, а я до сих пор не понимаю - как же так: в сорок шестом - кошмарный голод по всей стране, а в сорок седьмом отменяют карточки. Как-то это все у меня не согласуется. Может, какие-то запасы делали, не знаю...
Закончив школу, я послал дяде, который жил в Ленинграде, несколько своих рисунков. Он показал их знакомому художнику, и тот сказал: способности есть, пусть приезжает и поступает в Мухинское училище. Я приехал, но... оказалось, что учиться надо семь лет, а дяде, предоставившему мне жилплощадь, и без меня было очень трудно - своя семья большая. Так что не мог я на столько лет сесть ему на шею. И поступил вместо Мухинского училища в полиграфический техникум, близко к рисованию, к краскам, зато учиться не так долго. В свободное время я ходил во Дворец культуры - у меня вдруг прорезался голос. Мне очень нравилась классика, а там шло несколько оперных спектаклей: "Русалка", "Евгений Онегин", "Травиата". Я пел в хоре, а потом стали доверять даже маленькие партии. На одной из репетиций на меня обратил внимание профессор консерватории Иван Иванович Плешаков, который сказал: "Молодой человек, вам непременно надо поступать в консерваторию". Ну, думаю, раз непременно - надо попробовать. Окончив техникум, пришел в консерваторию и встретил Ивана Ивановича, который меня сразу узнал. Короче, проблем с поступлением не было. Правда, приняли сначала на подготовительное отделение, поскольку у меня не было музыкального образования. А тут подоспел очередной призыв в армию. Прихожу в военкомат, а мне говорят: иди и учись спокойно. Хрущевское сокращение армии стало для меня подарком судьбы.
Еще один подарок - заведующий кафедрой Евгений Григорьевич Ольховский. С первых его уроков я понял, что такое настоящая школа. Это был действительно мастер высочайшего класса, певший в свое время с Шаляпиным и Собиновым. Кстати, через много лет, когда в консерватории отмечали его столетие, я вел праздничный концерт, и приехали его ученики, некоторым из которых было за 80. Как они пели! Как чисто звучал их голос! Вот что значит школа.
Отменить концерт по болезни - большого ума не надо, а вот петь, будучи больным, так, чтобы никто не догадался, что ты болен, может далеко не каждый. Этому как раз и учил Ольховский.
"Какие романсы? Какая классика? Только эстрада!"
ДИПЛОМНАЯ моя работа - Фигаро в "Севильском цирюльнике". Защитившись, я готовился к конкурсу им. Мусоргского - это, кстати, один из самых моих любимых композиторов. Но тут Ленконцерт, в котором я работаю с 1954 года по сей день, предложил мне поездку в Германию, выступать перед частями нашей армии. Концерты очень хорошо принимали, пришлось задержаться, и на конкурс я опоздал. Дико расстроился. И вдруг товарищи из Ленконцерта мне говорят: "Через неделю в Москве состоится конкурс артистов эстрады - поедешь туда". А я к эстраде тогда относился как-то так... Несерьезно. Другое дело - классика. Может быть, и не было бы эстрадного певца Эдуарда Хиля, если бы я не попал на концерт Клавдии Ивановны Шульженко. Я смотрел на нее из суфлерской будки (помог один из приятелей), даже несколько раз дотронулся до ее платья. Но главное, я был просто ошарашен тем, как не очень молодая женщина с не очень сильным голосом заворожила весь зал.
И я поехал в Москву. Андрей Петров, писавший тогда музыку для кинофильма "Путь к причалу", дал мне ставшую потом знаменитой песню. Я записал, наверное, больше 40 вариантов, а Петрову все не нравилось. Он говорил: "Эту песню надо почти сипеть, почти хрипеть. Представь, что у тебя нет голоса..." Наконец, когда уже действительно ничего от голоса не осталось и я прохрипел: "Если радость на всех одна"... он остался доволен: "Вот-вот, так и надо".
С этой песней я стал лауреатом конкурса артистов эстрады 1962 года. А когда вернулся в Ленинград, мне сказали: "Ну какие теперь романсы могут быть? Какая классика? Только эстрада!"
Король советской эстрады
- ЭДУАРД Анатольевич, лет тридцать назад вас называли королем советской эстрады. А сейчас не видно, не слышно...
- А Магомаева вы часто видите? А Синявскую? А Нестеренко вы слышите? Он поет в Австрии. А Володя Атлантов? Я его в Америке встретил, потрясающе поет! Сережу Захарова не показывают, Сережу Рогожина, Люду Сенчину... Ни они, ни я не можем состязаться с нефтяными магнатами, оплачивающими телеэфир своих девушек.
С началом перестройки у нас попытались создать новую культуру: новые песни, новые исполнители, шоу-бизнес появился... А прошло несколько лет - и смотрите: "Старые песни о главном", сначала первая часть, потом вторая. Значит, не такими уж плохими были старые песни, если о них вспомнили, если даже раскрученные-перераскрученные шоу-бизнесмены стали их петь. Сейчас, когда меня приглашают на концерты, люди обязательно просят: "Спойте "Человек из дома вышел", "Как провожают пароходы", "Моряк вразвалочку", "Потолок ледяной". Кстати, этот "потолок" мы с Ханком пробивали года четыре. Нам говорили: плохая песня. Но потом, как это часто бывает, пришел новый редактор, услышал и говорит: "Вот это песня, вот такие нам и нужны".
- Ваш успех не в последнюю очередь, наверное, заслуга авторов песен, которые вы исполняли?
- Безусловно. Мне посчастливилось работать с Аркадием Островским, Оскаром Фельцманом, Александрой Пахмутовой, Марком Фрадкиным, Яном Френкелем, Александром Колкером, Георгием Портновым, Владимиром Шаинским. Кстати, забыл в начале нашей беседы сказать: когда Владимир Шаинский предложил мне исполнить песню "Не плачь, девчонка", она мне не понравилась. Исполнил один раз по радио - и забыл. А потом начался обвал. Пришлось звонить Володе и просить выслать ноты.
- Думаю, не ошибусь, если предположу, что вы были любимчиком властей. Вас не зажимали, не преследовали. Пластинки выходили миллионными тиражами. Да и вы, по-моему, всегда лояльно относились к власти.
- Я всегда считал, что артист должен быть в оппозиции к власти. Но оппозиции нормальной, не злобной. А что касается любимчиков, расскажу одну историю. Как-то на концерте в Звездном городке Юрий Гагарин попросил меня спеть песню "Как хорошо быть генералом". Я стал петь, и вдруг все генералы, сидевшие в первых рядах, как по команде, поднялись и покинули зал. На следующий день меня вызвали в Политуправление армии и сказали: "Никому не позволено обижать советских генералов, даже Хилю". И запретили мне на целый год выступать. Прошло некоторое время, и на одном из приемов я встречаюсь с Гагариным. Он спрашивает, как у меня дела, и я рассказываю ему эту историю. Юра пошел в Политуправление и объяснил, что эта песня не о наших генералах, а о натовских... "Ах, о натовских!" - обрадовались в Политуправлении. И опалу с меня сняли.
Шоу-бизнес - это обман
- У ВАС репутация певца с высокой музыкальной и сценической культурой. Как вы реагируете на нынешнюю российскую поп-культуру? На все эти кошмарные "муси-пуси" и "джаги-джаги", исполняемые к тому же под фанеру?
- Ну что же тут поделаешь? Да, есть безголосые хрипуны. А музыку пишут даже те, кто не знает нот.
Вообще шоу-бизнес - это обман. Не хочу перечислять фамилии этих артистов, они у всех на слуху. Я их не ругаю, сейчас время такое. И в бизнесе есть такие люди, и в экономике. Я называю их двоечниками и троечниками. Раньше таких близко бы не подпустили ни к одной филармонии. Сейчас они сумели объединиться. Это одна большая тусовка. Люди получили доступ к деньгам, они должны насытиться: квартиры, машины, виллы, яхты, заграница... А дальше-то что? Думаю, что скоро это закончится.
Кстати, богатые люди очень редко на свои так называемые корпоративные вечеринки приглашают тех, кто петь не умеет, а лишь открывает рот. Другое дело, если у них дискотека, тогда можно и "Блестящих" позвать, и каких-нибудь "Сметанок-Сливок".
Я однажды в Париже принес на телевидение минусовые фонограммы - на них записана только музыка. Мне говорят: нет, нам нужен живой аккомпанемент. Объясняю: петь-то буду я сам. Они: это понятно, но все равно приведите гитариста или баяниста. В самом деле, у них шоу-бизнес не такой, как в России, он живой. Не может ведь выйти чтец или какой-то рассказчик и открывать под свою фонограмму рот. Так и певец. Там такие номера не проходят. Искусство ведь рождается сиюминутно. Так, как вы спели сейчас, вы уже больше никогда не споете. Может быть - лучше, может быть - хуже, но не так.
В Израиле был такой случай. Я выхожу, приветствую зал на иврите, и тут поднимается одна женщина и говорит: "Товарищ Хиль, скажите, пожалуйста, вы будете петь живьем или как?". Спрашиваю, что значит "или как"? "Ну, вы будете рот открывать и дым пускать? А сзади будут голые девочки скакать?" Давайте так сделаем, - отвечаю, - я начинаю куплет, а припев поете вы". Зал был в шоке. Видно, давно не слышали живого исполнения.
Люблю тыквенную кашу
- ВЫ С ЖЕНОЙ прожили в любви и согласии 46 лет. Как вам это удалось?
- Любовь.
- Тогда расскажите, как познакомились.
- Познакомились в консерватории. Я пел в "Евгении Онегине" партию Зарецкого, а Зоя танцевала. Потом мы вместе оказались на гастролях. Однажды на пляже я увидел, как она сидела на камушке, обхватив колени и подставив лицо солнцу. Я не удержался, подкрался сзади и поцеловал ее. Зоя ужасно возмутилась: "Вы что! Как вы смеете?!" Спустя два месяца мы поженились...
И Зоя стала ездить со мной. И это опять был подарок судьбы. Она стала моим режиссером, учила меня двигаться (все-таки бывшая танцовщица), чтобы я не просто стоял на сцене столбом...
Поскольку жена всегда была рядом, ни в каких историях с поклонницами я замешан не был.
Я понимаю, что, когда на работе зрелые мужчина или женщина постоянно видят молодых и красивых коллег, возникает соблазн. На этот случай есть один рецепт. Пусть он или она придет домой, разденется и беспристрастно посмотрит на себя в зеркало. И все пройдет.
А если говорить о секрете нашего счастливого брака, он, наверное, в терпимости друг к другу. У нас нет так называемого главы семьи. Мы все решаем сообща. Конечно, у каждого свои вкусы, к примеру, гастрономические. Жена обожает борщ, а я - тыквенную кашу. Она знает, что я очень люблю это блюдо, и часто его готовит. Мне кажется, умение сделать человеку приятное, пусть даже в мелочи, это и есть искусство жить вместе.
Нести добро
- РАЗ УЖ мы заговорили о секретах, какие-нибудь секреты молодости у вас есть? Может быть, правильно, по науке питаетесь? Сейчас это модно.
- А зачем? У меня есть знакомые долгожители, я знаю, как они питаются: и едят, и пьют все что душа пожелает, правда, в разумных пределах. Понятно, что если одними жирными сладкими булками питаться, ничего хорошего не будет. А мои знакомые, которым уже по 85 лет, еще на девчонок заглядываются. И выглядят хорошо, не болеют, не знают, что такое одышка или давление. Правда, это смахивает на анекдот: "Приходит старенький дедушка к врачу. "Доктор, мой сосед, которому намного больше лет, чем мне, говорит, что встречается с молодой девушкой..." - "Ну и что? И вы говорите..."
И все же, все же...
- Не курите?
- Раньше курил, еще когда пацаном был, в детдоме. Потом бросил, когда стал петь.
- И не пьете?
- Почему? Я люблю коньяк, виски. Другой раз могу и самогон выпить.
А вообще внутреннее состояние человека отражается на лице, в глазах. Особенно у христиан. Человек старается поделиться с другим человеком своим внутренним состоянием, своей душой, своим добром. Люди должны нести добро - учит наша православная религия. Если мы будем жить по такой заповеди, уверяю вас, у нас сердце будет теплее и глаза светлее... Вот в этом, на мой взгляд, и заключается главный секрет здоровья и долголетия.
- Официально вы десять лет на пенсии. Как сегодня живет пенсионер Эдуард Хиль?
- Я получаю пенсию две с небольшим тысячи рублей. Практически вся пенсия уходит на оплату квартиры. Но я не могу, прожив всю жизнь в трехкомнатной квартире, переехать в однокомнатную или в коммуналку. Мне, правда, думается, что государство могло бы и не драть с меня такие деньги. Мне кажется, что, получая на протяжении многих лет 19 рублей за сольный концерт, когда билет стоил три рубля, а залы были забиты битком, я с государством полностью расплатился. Есть, на мой взгляд, некоторая несправедливость. Но, опять же подарок судьбы, я еще могу работать. Иногда даже в ночных клубах пою, на дискотеках, куда приходят молодые, не боюсь. И мне приятно от них слышать: "Ой, какие прикольные песни! Под них танцевали наши мамы и бабушки".
Я выхожу на концертах и говорю: "Кто хочет со мной спеть? Пожалуйста, на сцену!" Однажды вышла бабушка 92 лет и говорит: "Милый, я первый раз вижу живого артиста!" Вышли еще несколько человек, пожилых женщин - девчонок, как я их называю. Мы такое шоу устроили, что молодые там умирали!
- Вы счастливы?
- Человек, у которого остались силы и душевное тепло приносить радость своим близким, родным, окружающим, наверное, такой человек счастлив.
Смотрите также:
Эдуард Хиль: "Уехал в Париж, чтобы выжить"