Нет больше того, кто тридцать лет был лучшим мистером Пиквиком. Того, кого называл Товстоногов русским Бурвилем. Нет того, кто подарил нам капитана Тушина, Льва Гурыча Синичкина, добрейшего, трогательного, чистого Перчихина... Все больше пустоты и холода вокруг. Уходят последние из тех, кто умел не притворяться, но быть. Те, кто был нашим светом в бесконечном и темном туннеле.
Будем помнить. Будем смотреть его фильмы. Горевать, что его больше нет с нами. Благодарить судьбу за то, что имели возможность видеть такого артиста и жить в одно время с ним. И молиться за упокой светлой души его.
Никола Трофимов. Актер
ЕСЛИ недостатки действительно являются продолжением наших достоинств, то одно такое достоинство у меня, несомненно, есть: на сцене я часто забываю текст. Ну выпадает он у меня из головы, и все тут. С этой удивительной особенностью моей памяти Товстоногов познакомился еще в Театре комедии, когда Акимов пригласил его поставить спектакль "Помпадуры и помпадурши".
Однажды из-за моей забывчивости Георгию Александровичу пришлось трижды останавливать репетицию, после чего он отозвал меня в сторонку и тоном заговорщика сказал:
- Николай Николаевич, могу поделиться индийским способом запоминания текста.
- Очень интересно, - оживился я.
- Его надо учить...
Для объективности картины добавлю, что дело не только в моей дырявой памяти. Такие коварные провальчики часто случаются оттого, что я в привычных ситуациях пытаюсь что-то заново сделать или темперамент меня захлестывает.
Впрочем, все это не помешало знатоку "индийского способа запоминания текста" пригласить меня в труппу БДТ. И здесь я сразу получил роль Чебутыкина в "Трех сестрах". Ну и намучился же я с этим Чебутыкиным! Мне все казалось, что он мало говорит, а все больше газету читает. И, боясь наскучить зрителям, я все пытался найти какие-то приспособления, чтобы вызвать смех. Но только начну, тут же - голос Товстоногова:
- Стоп!.. Николай Николаевич, это - не Театр комедии.
- Ну тогда, может, попробовать... - начинаю я робко.
- Не надо.
- А если так...
- Нет, нет, спасибо, - прерывает он, не давая мне досказать.
И такие вот муки продолжались от Чебутыкина до Перчихина в "Мещанах", где я наконец-то освоился. Но тот чудесный диалог мне очень пригодился потом для роли милицейского полковника в фильме "Бриллиантовая рука". Помните, там Чекан обращается ко мне: "А что, если..." - "Не надо". - "А давайте..." - "Ни в коем случае". - "Ну тогда, может..." - "А вот это попробуйте".
Мне нужно было не просто поменять театр, а перейти из одной системы в другую: в Комедии - метод представления, а в Большом драматическом - переживания. И Товстоногов терпеливо ждал, когда я укоренюсь в его труппе. Правда, не все были такие терпеливые. Однажды, увлекшись, я слишком выдвинулся на авансцену и тут же услышал ультимативный шепот Татьяны Дорониной:
- Встаньте на свое место!
Она дала понять новичку, что авансцена принадлежит ей.
На "свое место" меня пытались поставить еще в школе, где я хромал на обе ноги по поведению и прилежанию. В эту комедию вовлекались и мои родители, которых не раз вызывали на директорский ковер за мое хулиганство. Папа с мамой для принятия мер уточняли состав преступления. Им объясняли:
- Смешит детей, а сам не смеется. Он у вас артист.
Ну, раз артист, я и пошел в севастопольский ТЮЗ, еще совсем зеленым юнцом. Помню, дали мне бессловесную роль в "Хижине дяди Тома". Намазали лицо какой-то ваксой, и изображал я чернокожего невольника, которого продавали с помоста вместе со взрослыми. Мне захотелось чем-то выделиться в массовке, и я упросил режиссера поставить меня последним.
Нас покупал и угонял в рабство плантатор с плеткой. Я придумал такой ход: тихонько подкрадываюсь к нему сзади, быстро ударяю ногой под зад и даю стрекача. Конечно, детишкам было смешно. Но потом вышла огорчившая меня рецензия на спектакль. Все вроде бы хорошо, писал критик, но есть там мальчик Коля, исполняющий роль невольника, так он, наверное, плохо знает историю, потому что за нападение на хозяина он тут же оказался бы на виселице.
Кстати, насчет знания истории. Мне она преподнесла однажды такой сюрприз, что хоть стой, хоть падай. Видно, не зря один наш классик сказал: нет, дескать, лучшей участи, чем в Риме умереть. Дело как раз и было на гастролях в Риме, куда приехал наш Большой драматический. Расположились мы в гостинице. А рабочие сцены первыми отправились знакомиться с площадкой и возвратились оттуда с загадочными лицами.
- Николай Николаич, что мы видели!.. Вас ждет большой сюрприз.
- Лично меня?
- Лично вас...
На следующее утро повели они меня в небольшой зеленый дворик за театром. Здание старое. А неподалеку археологи раскопки ведут, торчат из глубины развалины Древнего Рима. Во дворике же, у стеночки, стоит саркофаг без крышки, сделанный из цельного куска мрамора. Саркофаг, в общем-то, как саркофаг. А по боковине буквы вырублены.
- Читайте, - призывают меня мои соотечественники, как будто я полиглот.
Когда же я стал разбирать буковку за буковкой, то почувствовал, как волосы у меня на голове начали непроизвольно шевелиться.
На мраморе по-ихнему, по-древнеримски, было выбито - я раз сто прочитал: "НИКОЛА ТРОФИМОВ. АКТЕР".
- Милые мои, - говорю, - что же это такое?!
- Так вот,- отвечают рабочие, - сами удивляемся.
Неужто, подумал я, мои доброжелатели еще в каком-то веке до нашей эры обо мне так трогательно позаботились?
Старики
ТАК получилось, что я с детства, лет с десяти, когда меня стали пускать в театр на верхотуру, хотел играть стариков. Уж очень хороший был тогда в нашем Севастопольском театре имени Луначарского артист. Мне до слез было жалко его героев, хотелось защитить. Когда учительница задала выбрать что-нибудь для чтения, я подготовил рассказ "О вреде табака" Чехова, который идет от лица старика. История печальная, и там он топчет свой костюм, я тоже стал топтать пиджак, а дети засмеялись. Поначалу расстроился, значит, зря топчу, а ведь это пиджак отца, он мне его для игры сам подшил. Но тут я понял, что могу вызывать смех, и мне это понравилось. Именно тогда зародилось желание стать артистом.
"Сичас, милая, погоди..."
В ИНСТИТУТЕ мне сразу прилепили ярлык комика. Это мне не нравилось. Я хотел быть героем-любовником. На занятиях по вокалу всегда выбирал арию Ленского и трагическим тенором ее пел. Сами понимаете, что творилось в зале. Помню, однажды на спор сдал зачет... в кинотеатре. Это был этюд на перевоплощение. Я нарядился в платье, старое пальто и платок, чуток подгримировался. За мной шли человек пять наших девчонок, с которыми я поспорил, что проведу их без билета в кино. Когда мы подошли к контролеру, я стал шарить по карманам, как бы отыскивая билеты, и, шамкая, приговаривал: "Сичас, милая, погоди, гдей-то они, кажись, были..." Контролерша поначалу спокойно ждала, но очередь стала возмущаться: "Да пропустите вы эту бабку-растеряху". А "старушка" продолжала искать билеты и охать. Наконец и контролерша не выдержала и пропустила всю нашу команду. Я выиграл пирожное и... поцелуй.
Первая кинороль
МОЯ киношная судьба началась по сегодняшним меркам очень поздно - в 27 лет. Правда, до этого я ходил на киностудию на пробы, но они были настолько ужасными... И вот однажды помощник Козинцева мне сказал, что меня выбрали на одну из ролей.
- А что надо делать? - спросил я.
- Завтра придете и все узнаете.
Как вы понимаете, я не мог дождаться следующего утра. Ни свет ни заря побежал на "Ленфильм". Сразу же бросилась в глаза творческая обстановка. Начали обсуждать роли. Дошла очередь и до меня. Говорят:
- Вам нужно взять поднос, на котором лежат пирожки, и предлагать их прохожим.
- А слова? - изумился я.
- Только одно слово - "пирожки"!
Ну ладно, думаю, уже хорошо, что роль дали, не отсеяли. Вручили мне этот огромный деревянный поднос со свежими пирожками, и я подумал, что бы еще такого добавить к слову "пирожки"? Придумал. Получилось "Кому пирожки?". А вообще-то первое впечатление от съемок в кино - наконец-то попал в настоящее царство творческих людей.
"Фрицы кричали нам: "Браво!"
ЖЕНИЛСЯ я студентом, незадолго до выпуска. Татьяна училась на втором курсе. Нам разрешили жить вместе в общежитии института на Моховой, 34.
Когда Молотов объявил о начале войны, у меня еще был не сдан последний экзамен в театральном институте. Как ни странно, по истории марксизма-ленинизма. Сдал и задумался: что делать? Повестка не заставила себя ждать. Я попросился на флот. Родился я в Севастополе и море любил с детства. Даже поступать поехал в Ленинградский театральный институт потому, что в Москве нет моря.
Сборный пункт находился на площади Труда. На той же площади базировался Центральный ансамбль песни и пляски, так называемый Ансамбль пяти морей. Меня уже посадили стричь, как вдруг вбегает краснофлотец: "Есть здесь Трофимов?" Откликаюсь: "Есть". - "Не стричь его, не стричь!" Какими-то дворами он привел меня в ансамбль. И там уже меня переодели в морскую форму.
Мы, артисты, были призваны своим искусством поднимать боевой дух солдат и командиров. Мне казалось, что лучше всего это делать с помощью юмора. Я читал рассказы Зощенко. Мы выступали в Ленинграде, Кронштадте. Выезжали на передовую. На одном из островков на Ладоге, он так метров 300 на километр будет, наши и немцы стояли почти вплотную. Во время концертов мы слышали, как фрицы аплодировали нам! А иной раз они, паразиты, даже кричали: "Браво!"
Бутерброд от Жданова
ОДНАЖДЫ мы выступали в Смольном для Жданова и других членов Военного совета Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. В том самом зале, где Ленин провозгласил советскую власть. Перед началом выступления каждому выдали какие-то сверточки. Разворачиваю - бутерброд. Тюлька промеж двух кусочков черного хлеба. Я свой бутерброд припрятал. Для жены. Татьяна моя была в положении.
Две минуты до смерти
МНЕ как женатому человеку предоставляли краткосрочный отпуск: два часа в неделю. И я спешил на Моховую. В двух шагах от Театрального института находилась и до сих пор находится поликлиника. Ее тогда превратили в госпиталь, который немцы интенсивно бомбили. Однажды, когда я прибыл на побывку, бомба разорвалась где-то совсем рядом. Ощущение было такое, что здание наклонилось градусов на 45. И снова встало на место! Так я впервые прочувствовал на собственной шкуре, что такое бомбежка.
В том же сентябре 41-го послали меня по каким-то делам в город и разрешили навестить беременную жену. Я торопился, чуть не бежал. На пересечении Невского проспекта и Садовой улицы вдруг впереди меня всплеск огня! Позже выяснилось: крупнокалиберный снаряд угодил в трамвай, подъехавший к остановке. Сколько людей тогда было убито, покалечено, ранено! Какие-то две минуты спасли мне жизнь. Взрывной волной меня ударило о стену дома. Когда я пришел в себя, люди уже собирали человеческие останки. К этому малоприятному занятию подключился и я.
Маленькие хитрости большой войны
В ТО ВРЕМЯ, как хлебную норму снизили до 125 граммов, мы, военнослужащие, меньше 400 не получали. Нам запрещено было делиться продуктами с кем бы то ни было. А у меня жена в положении! Пришлось идти на маленькие хитрости. По договоренности со мной Татьяна приходила в клуб Первого флотского экипажа, дожидалась между дверей, когда мы с обеда пойдем в казарму.
Крохотный кусочек мяса и такой же крохотный кусочек хлеба я клал на дно кружки. Нес ее, как пустую, чтоб ни у кого из командиров не возникло подозрения, что в ней что-то есть. Проходя мимо жены, незаметно опрокидывал кружку, и содержимое выпадало ей прямо в руки.
Наступили холода. За дровами мы ездили куда-то в район мясокомбината имени Кирова. Там, на нейтральной полосе, разбирали брошенные деревянные дома. Немцы нас обстреливали, и мы часто кого-то недосчитывались. Дрова сгружались перед входом в казарму, выставлялась охрана.
Однажды я упросил охранника отдать мне одно бревно. Татьяна пришла с санками. Погрузили бревнышко, привязали. Больше я ей ничем помочь не мог. Потащила она, бедная, беременная, саночки с бревном к себе на Моховую. Там ей помогли его распилить, и дня два топили буржуйку.
Первенца не уберегли...
В НАЧАЛЕ декабря 41-го у нас родился сын. Назвали Женей. В честь моего брата, капитана Красной армии. В феврале 42-го Женя умер. Тут все сказалось - и голод, и холод. Вдобавок ко всему он еще простыл. В общем, не уберегли... Где и как хоронить - вопрос был еще тот. Трупы уже просто валялись на улице. Завернули мы маленькое тельце в одеялко и понесли в больницу Куйбышева на Литейный. Я в первый раз в жизни видел такое количество покойников одновременно! Трупы складировались прямо на территории больницы. Мы шли по узкому коридору, образованному штабелями из трупов метра три в высоту. Смотрим: стоит машина и мужики грузят трупы в кузов. Двое в кузове, двое подают. "Возьмите и наш..." - просим. "Ну давай!" И я подбросил свой кулечек. Мужик поймал и тут же засунул его куда-то.
Успокаивало то, что мы знали: теперь Женю похоронят. Увезли его на Пискаревку...
Немцы так не поступали
С 1943 ГОДА я - артист Театра Краснознаменного Балтийского флота. По мере освобождения захваченных врагом территорий расширилась и география наших гастролей: Москва, Севастополь, Новороссийск, Финляндия. В городе Турку я в трамвае уступил место пожилой финке. Ко мне подошел немолодой финн и на ломаном русском сказал: "Господин офицер, благодарю, наши бывшие союзники не уступали места финским женщинам".
На пути в Берлин
...А ЧЕТВЕРТЬ века спустя я участвовал в штурме Берлина! Ну не совсем я, а мой герой старший лейтенант Зайцев, комендант Берлина, в картине Михаила Ершова "На пути в Берлин". Во время съемок ощущение было такое, что я вновь на войне. Режиссер снял настолько правдивую картину, что, говорят, отдельные кадры каким-то образом попали во фронтовую кинохронику. И никто из зрителей не усомнился в их достоверности!
Советский человек не мог повеситься
У МИХАИЛА Ершова на "Ленфильме" я снялся в четырех картинах. Особенно запомнилась мне картина "Африканыч" (1971 г.) по повести Василия Белова "Привычное дело". У меня там была трагикомическая роль. В конце картины по сценарию герой фильма решил покончить жизнь самоубийством. Взял веревку и по лестнице стал подниматься на чердак. Так вот высоколобые начальники приказали Ершову вырезать эту сцену, мотивируя тем, что советский человек не может расстаться с жизнью. С трудом, но Ершову удалось отстоять этот эпизод. Судьба у картины была непростая. Правда, встречали ее везде хорошо, и особенно в деревнях. Крестьяне близко к сердцу приняли судьбу моего героя.
Судьба берегла
С МОЕГО курса уцелел только я, остальные ребята погибли. Не знаю почему, но судьба берегла меня. На войне неоднократно попадал под бомбежки. Но одна мне особенно запомнилась. Над нами летел самолет, низко так... Вдруг он накренился, и я прямо перед собой ясно увидел летчика в маске. Он улыбался!
Какая-то секунда, но ощущение, будто это длилось вечность. Немец пролетел над головой, а за ним - бомба. Взрыв. Мимо... В тот момент у меня почему-то пронеслось в голове: "И совсем не страшно!". А потом: "Слава богу, пронесло!". И вдруг я вижу, как бомбардировщик делает второй заход... Вот тут-то мне стало по-настоящему страшно. И ужасно захотелось выжить!
Я почему-то вспомнил картину Айвазовского, на которой один из потерпевших кораблекрушение держался за мачту. Даже не знаю почему, но я побежал к мачте. Мне вдруг показалось, что если ухватиться за нее, то выживу. Все-таки инстинкт самосохранения с нашим мозгом проделывает невероятные штуки! Наверное, я подумал, что если корабль начнет тонуть, то мне удастся остаться на плаву благодаря этой мачте. Но это же бред! Она же железная!
Слава богу, немец опять промазал. И на этот раз судьба хранила меня. Кстати, я ведь ни разу за всю войну не был ранен. Поэтому иногда думаю, что, наверное, умру от гречневой каши.
Публикация подготовлена по материалам, опубликованным в разные годы в российской печати
Смотрите также:
История самого смешного театра