В НЕБОЛЬШОМ поселке Вали-Коттедж в тридцати минутах езды от Нью-Йорка находится Толстовский фонд. Заповедная зона, где в домах, над которыми развеваются американские флаги, живут потомки тех, кто составлял величие и славу дореволюционной России. Три комнатки в одноэтажном домике занимает улыбчивая стройная пожилая дама. Наталья Петровна Базилевская - дочь главнокомандующего Вооруженными силами Юга России в 1920 г. барона Врангеля. Того самого.
Мать Николая II так и не поверила в смерть сына
- Я РОДИЛАСЬ в 1913 году. Давно это было, все мои знакомые сейчас на том свете. Похоронила мужа, два года назад от рака дочь умерла. Но я не одна. По выходным сын навещает, внуки. Читаю много. "Владимир Путин. От первого лица" вот прочитала. А еще... Еще по вечерам перебираю фотографии и вспоминаю. Чаще всего, конечно же, маму и отца. Сейчас мне кажется, что они были идеальной парой. Познакомились на одном из балов. Моя мать была фрейлиной императрицы Марии Федоровны, а отец - офицером. Я ведь и на свет-то появилась в казарме. Между прочим, бабушка была категорически против, чтобы отец становился военным. Она хотела видеть его инженером. "Хорошо, я поступлю в Горный институт. Но, получив диплом инженера, пойду в военную академию", - сказал отец бабушке. И так и сделал: вначале стал инженером, а потом - офицером. К 1917 году он уже был генералом. Но сотрудничать с красными отказался и вышел в отставку.
Наша семья не была очень богатой. У родителей отца была очень большая семья. А вот моя мать была богатой. Прадедушка имел большое имение в России, виноградные поля, чудный дом. Дедушка моей матери, Катков его фамилия, был известный издатель. Он печатал книги Достоевского, которому всегда давал деньги вперед, потому что тот был игроком. Дедушка всегда старался его поддержать. Позже, когда Достоевский попал в ссылку в Сибирь, один из отцовских предков, тоже Врангель, был в то время губернатором, который ему тоже помогал, даже дружил с ним. Так что наша семья была связана с Федором Михайловичем с двух сторон.
Лето мы проводили у бабушки, в ее имении на Днепре. Там мой дедушка построил маленькую клинику для беременных. Мать ходила помогать этому доктору и даже смогла потом сдать экзамены сестер милосердия и поехала на войну, чтобы быть ближе к моему отцу. А мы с братом остались в имении. Мне было тогда 3 года. Самого имения я не помню. В памяти осталась аллея, какие-то жучки. Потом мы перебрались в Ялту, где у бабушки тоже был дом.
Он стоял на горе, сад спускался к морю, был пляж. Помню, на пляж, где я гуляла с няней, пришла мать Николая II, императрица Мария Федоровна, которая жила тогда в имении князей Долгоруких, находящемся неподалеку. Императрица любила прогуливаться по пляжу. Однажды она села на скамеечку рядом с няней. Няня ужасно разволновалась. Я смутно помню Марию Федоровну: небольшого роста, вся в черном. Кстати, она так и не поверила, что сына расстреляли. Императрица считала, что Николай II с семьей где-то скрывается.
Как-то вечером в наш ялтинский дом, где находились мы с родителями (к тому времени, как я говорила, отец вышел в отставку), вломилась толпа матросов. Парня, который арестовал отца, я смогла бы узнать и сегодня. Такой бледный, весь в веснушках. Мама сказала, что пойдет с отцом. Ночь родители вместе с другими офицерами провели в каком-то помещении, а на утро было назначено судебное разбирательство. Если, конечно, так можно назвать то, что происходило тогда. Заседавшие "просеивали" людей на две группы: одних - налево, других - направо. Когда подошла очередь отца отвечать на вопросы, он сказал, что не имеет никакого отношения к военным (что на тот момент было сущей правдой), а является инженером. "А вы за что арестованы?" - спросили мою мать. "Я не арестована. Я просто хочу быть с моим мужем", - ответила она. И это так поразило большевиков, что они приказали отпустить родителей. "Видите, какие они - русские женщины!"- сказали большевики.
Большинству же арестованных в тот же день привязали к ногам мешки с камнями и сбросили в порту в воду. Когда белые через какое-то время взяли Ялту, то водолазы, спустившись в море, увидели в порту целый лес из утопленников. Их тела, прикованные к дну, буквально стояли, плотно прижавшись к друг другу. Один из погибших был хорошим другом моих родителей. Совсем молоденький офицер...
Церковь из консервных банок
НАЧАЛАСЬ гражданская война. Отец снова надел форму. Мама всегда была рядом с ним. А мы, дети - я, сестра и мой брат, - находились с бабушкой. Когда положение белых стало совсем пропащим, генерал Деникин отказался командовать армией и уехал. Возглавить Вооруженные силы попросили отца. Первым делом он спросил совет владыки. И, получив благословение, вступил в командование. Хотя знал, что ничего уже сделать нельзя. Приняв командование Добровольческой армией, в своем первом приказе он написал: "Мы сражаемся за правое дело, а правым владеет Бог!" Главное, на чем сосредоточил отец свои силы, - было спасение белой армии. Пока Крым еще держался, отец обратился к союзникам: "Мы потеряли массу людей, вместе с вами борясь с большевиками. Помогите нам спасти остатки белой армии, которая пропадет, если ее не вывезти". Союзники согласились помочь. Все было сделано секретно. Даже пустили слух, что белые собираются атаковать. А в это время в порты вошли пароходы, на которые могли подняться все желающие. В результате проведенной операции из Крыма выехали 150 тысяч человек.
Ненадолго мы перебрались в Новороссийск. На пароходе. Стояла зима, пароход был весь ледяной. Помню, меня несли закутанной в одеяло. Дул норд-ост. Одно время мы немножко жили в станице Константиновской. Мой брат, который на 3 года старше меня (мне тогда было 4 года, а ему - 7), играл с деревенскими мальчишками. Они набили какую-то трубу порохом, гвоздями и играли в войну. Подвели веревку, зажгли, и труба взорвалась. А я и моя сестра были сестрами милосердия, лечили раненых.
Ну а потом мы покинули Россию. Всю белую армию высадили на турецкий полуостров Галлиполи, который тут же прозвали "Голое поле". Там действительно не было ровным счетом ничего. Только палатки, заменившие людям дома. Во главе разбитых по полкам солдат отец поставил генерала Кутепова, которого потом Советы выкрали в Париже. Кутепов держал всех в большой строгости. Каждое утро солдаты и офицеры должны были маршировать, тренироваться. В общем, ситуация больше напоминала выезд на учение, нежели эмиграцию. Все же были уверены, что скоро снова удастся вернуться в Россию. На полуострове была строжайшая дисциплина и порядок. Хотя народ, поселившийся там, не имел ничего. Из консервных банок своими силами построили церковь, из палок делали вилки и ложки. Провели дорогу, воду. Каждому солдату было приказано принести по камню, из которых потом возвели памятник погибшим. Камнями же на берегу была выложена надпись: "Только смерть может избавить тебя от исполнения долга".
Французы, поначалу помогавшие нашим, с каждым днем все уменьшали и уменьшали пайки. В конце концов они пригрозили вообще прекратить кормить русских солдат и офицеров и предложили им вернуться обратно. Говорили, что Советы никого не тронут. Восемь с половиной тысяч человек поверили в это обещание и вернулись в Россию. Их всех расстреляли. Другую часть эмигрантов французы и англичане уговорили поехать в Бразилию. В результате те, кто поддался на уговоры и поехал, стали обыкновенными рабами на кофейных плантациях.
А союзники продолжали вынуждать остатки белой армии покинуть Турцию. Ведь все солдаты и офицеры были вооружены. Такая сила была опасна. Русским ничего не стоило взять Константинополь. Отца стали вынуждать отдать приказание возвращаться в Россию. Он, разумеется, отказывался. На случай своего возможного ареста (а были данные, что французы собирались это сделать) он даже заготовил приказ с незаполненной датой. "За отказ склонить армию к возвращению в советскую Россию я арестован французскими властями, - писал отец. - Будущая Россия достойно оценит этот шаг Франции, принявшей нас под свою защиту".
Кстати, помощь, оказанная союзниками белой армии, вовсе не была безвозмездной, как принято считать. За то, что остатки белой армии получали скудный продовольственный паек, союзники забрали весь наш флот, находившийся в Черном море, и заморозили денежные счета в зарубежных банках.
Вскоре на отца было совершено покушение. Родители жили на борту яхты, так как сходить на берег отцу разрешалось только на несколько часов. Союзники боялись, что отец поднимет солдат и офицеров против держащих их на голодном пайке французов. Мы же с бабушкой были поначалу на другом теплоходе, а потом и вовсе получили возможность поселиться на острове. Так вот, пока родители жили на яхте, Советы наняли у итальянцев, которые были в то время довольно коммунистически настроены, пароход и со всего хода врезались в эту яхту. Но так получилось, что в день покушения родители отмечали годовщину своей свадьбы и решили на несколько часов (на два - три часа они могли сходить на берег) выехать в Константинополь. Обыкновенно, когда они выезжали, матросы давали сигнал. А этим утром отец почему-то распорядился сигнал не давать. Вскоре после того, как родители покинули яхту, в нее и врезался пароход. Яхта затонула в считаные секунды. Один из офицеров, находящийся на ней, погиб. Потом, когда был суд, удалось выяснить, что пароход был зафрахтован большевиками.
Из Турции многие офицеры перебрались в Болгарию. Они еще тогда продолжали держаться вместе. Днем работали на дорогах, а вечером надевали форму. Наша же семья уехала во Францию. У бабушки там были знакомые французы, которые разрешили нам жить в их небольшом замке в горах. Бабушка решила разводить кур. Купила инкубатор, но, так как там не было электричества, приходилось ставить керосиновые лампы. Куры, разумеется, дохли. Так у нас с этой затеей ничего и не вышло. Потом решили делать конфеты. Там по дорогам повсюду росла ежевика. Мы ходили с корзиночками ее собирать. Идея заключалась в том, чтобы сделать из ягод конфеты в сахаре и продавать их. Но ничего из этого тоже не вышло. Накупили заранее коробки, а делать сами конфеты так и не научились.
Отца отравили большевики
К НЕСЧАСТЬЮ, Советы не оставляли попыток избавиться от отца. И в конце концов им это удалось. Мы только-только перебрались в Бельгию. Родители считали, что нам, детям, лучше учиться в школе на французском языке. У нас был свой дом, в котором кроме нас с родителями жили бабушка, ее сын, который сделался ненормальным после заражения крови (это произошло еще до революции), и денщик отца. Неожиданно в один из дней из-за границы приехал родной брат этого денщика, матрос. Все почему-то нашли это совершенно нормальным - перебраться через границу, отыскать наш домик. Целый день этот матрос находился на кухне, а вечером уехал. Поинтересоваться более подробно, кто он, откуда приехал и куда уехал, никому и в голову не пришло. А отец вскоре заболел. У него был сильный жар. Но доктора не могли выяснить, чем он болен. Говорили, что это скоротечный туберкулез. Отец жаловался врачам: "Меня страшно утомляет работа мозга. Я не могу с этим бороться. Картины войны все время передо мной, и я пишу все время приказы, приказы, приказы". Сейчас-то я понимаю, что его отравили. Отец промучился месяц. Ему было только 49 лет. Многие не могли поверить, что отца больше нет. Его секретарь получал письма с просьбой заставить врачей удостовериться, что это не летаргическйи сон. "Не хороните генерала до появления трупных пятен", - писали сторонники отца.
После его смерти мама осталась одна с четырьмя детьми. Младшему было 5 лет. Другой мой брат учился в университете на агронома, сестра работала секретаршей. А еще ведь были я, бабушка и дядя. Жили мы на маленькую пенсию, которую дал матери король Александр. Его потом застрелил какой-то сумасшедший.
Похоронили отца в Бельгии. Но, так как большинство армии оставалось в Югославии, его тело перевезли туда. На похоронах служили 100 священников. Тело отца похоронили в стене, прикрытой большой доской с надписью: "Генерал Врангель". Потом, когда к власти пришел Тито, эту стену чем-то прикрыли, так как боялись, что коммунисты могут надругаться над могилой. Сейчас все прикрытия убрали, церковь, где покоится отец, работает, там проходят молебны.
А я... Я вышла замуж. Мой муж имел в Бельгии хорошую работу. Он был инженер химик-механик, работал в большой фирме. Сестра служила секретаршей у Крайслера. Ее муж возглавлял отделение Крайслера в Европе. А потом его перевели в Детройт. Это было в начале 1939 года. Моя мать в 30-х годах тоже отправилась в Америку читать лекции. В то время в Америке была масса очень богатых людей, которые могли официально не платить налоги. Они жертвовали матери деньги и говорили: "Мы вам даем деньги, и можете не давать нам никакого отчета. Делайте то, что вам надо". Мать открыла на пожертвования два санатория. Один - около Белграда, другой - в Болгарии. Потом, когда все те, кто там лечился, поправились и разъехались, она решила эти санатории закрыть. Оставшиеся деньги пошли на оплату образования для молодых российских военных-эмигрантов.
Накануне войны мать решила вернуться домой, в Бельгию. Но только она приехала в Нью-Йорк и поднялась на пароход, по радио объявили, что началась война. Мать спросила у капитана: "Посоветуйте, что мне делать? Возвращаться или нет?" Тот ответил: "Нет. Оставайтесь, на море могут быть мины..." И она осталась в Америке.
Моего мужа после начала войны его компания направила на работу в Грецию, где мы и прожили почти два года. Затем опять вернулись в Бельгию. Там и оставались до того момента, когда узнали, что Сталину удалось после победы вытребовать у союзников всех русских, уехавших из России после революции. И мы перебрались в Америку.
После смерти мужа пришлось самой начинать зарабатывать на жизнь. Знаете, чем я занялась? Начала делать игрушки. Медведей. Буквально из ничего - брала кусочки материи и из них вязала игрушки. В результате я стала хозяйкой фабрики, на которой трудились 150 русских. Мне повезло, потому что таких игрушек в Америке не было. Все приходило из Германии. И из-за войны поставки игрушек остановились. Первое время я делала маленьких медвежат. А кончилось все большим медведем, который пел Травиату.
P. S. Автор выражает благодарность администратору Толстовского фонда Лариной Екатерине Юрьевне за помощь в организации интервью.
Смотрите также:
Война, Максимилиан и Евдокия Петровна