ДЛЯ нашего театра и кино Виталий ВУЛЬФ давно уже значит больше, чем просто талантливый переводчик, авторитетный критик и блестящий рассказчик. Без него просто невозможно представить нынешнее телевидение. А сам Виталий Яковлевич не может представить, что у него юбилей. В конце мая знаменитому телеведущему исполняется... Солидная, в общем, дата, на которую наш герой ну никак не тянет.
"Я никогда не пил и не курил"
- ВСЕ дело, наверное, в генах. Мама моя очень молодо выглядела до конца. Я вообще же ничего не делаю для того, чтобы хорошо выглядеть. Ну не считая того, что никогда не курил, не пил. Вел здоровый образ жизни, одним словом. И всегда занимался тем, чем хотел. И искренне никогда не думал о возрасте. Когда мне исполнилось 60 лет, я думал: "Как 60? Кому? Мне?" Это был последний юбилей, который я отмечал. Хотя мои дни рождения всегда любили.
На старой квартире в Волковом переулке (одна комната была 14 м, другая 8) собирались большие компании. Кто там только не бывал - Олег Ефремов, Василий Катанян, Александр Годунов, Юрий Григорович, масса известных и неизвестных людей. А сейчас у меня нет никакого желания отмечать юбилей. Что это за праздник? Я бы много дал, чтобы все об этой дате, наоборот, забыли. Уеду в Париж, буду в свой день рождения в городе, который обожаю.
Знаешь, на самом деле жизнь была очень нелегкой. И когда я иногда, очень редко, правда, вспоминаю что-то неприятное... Я вообще-то себе не позволяю погружаться в депрессию. Как только чувствую ее приближение, беру книжку и забываю о грустном. Я научился избавляться от негативных эмоций. Я их отрезаю.
Период работы на Первом канале был не таким легким. Я понимал, что не очень интересую руководство. Да и получал мало. Нельзя себя, разумеется, сравнивать с массой людей, но на ТВ все-таки другие деньги. Но главное, что я перестал получать удовольствие от работы. Понял, что это мало кому нужно. Одна программа в месяц - это ноль. На втором канале, где я работаю сегодня, мой "Серебряный шар" выходит семь раз в месяц - две премьеры и пять повторов. Здесь другая атмосфера, другое отношение, и я это чувствую. Очень благодарен за это Олегу Добродееву.
Я реально смотрю на вещи. Переворачиваю последнюю главу своей жизни. Кто знает, сколько я еще проживу. А жизнь сама почему-то оказалась трудной. Я был человеком очень доверчивым, очень наивным, легкомысленным. Всегда много читал, всегда тянулся к театру. Любил его. Сейчас этого нет, я охладел к нему. У меня свободный вечер, а мне не хочется в театр. Он стал другим. С его авангардом, кривлянием режиссеров. Понятно, что жизнь меняется, все идет вперед. Но меняется она, к сожалению, не в сторону развития и углубления культуры, а в сторону антикультуры. Все ведь поглотила попса...
"В аспирантуру поступил с четвертого раза"
Я ОЧЕНЬ отчетливо помню все, что пришлось пережить лично мне. Хотя вот родословную свою знаю плохо. Бабушка и дедушка были состоятельными людьми, но они погибли до революции, поэтому я об этом знаю только по рассказам родителей. Папа, известный юрист, приехал в 1924 году в командировку в Баку. Однажды, прогуливаясь по городу, он помог молоденькой девушке поднять сумочку. Этой девушкой была моя мама. Через неделю они поженились. Поначалу отец категорически не хотел иметь детей. Но после моего рождения, по словам мамы, смыслом его жизни стал я. Все мои желания безоговорочно исполнялись. Единственное, на чем настоял папа, - чтобы я получил не театральное, как я хотел, а серьезное, то есть юридическое, образование.
Я кончил юридический факультет МГУ в очень тяжелое время, еще был жив Сталин. В Москве у меня не было никаких шансов устроиться на работу. И я уехал в Баку, где жили родители. Но и там тоже не было работы по специальности. Пришлось поступить учителем в школу. Два года преподавал логику в двух школах, 47-й и 134-й.
И каждый год ездил в Москву сдавать экзамены в аспирантуру во Всесоюзный институт юридических наук. В 55-м году я получил три пятерки. Папа был еще жив, он меня баловал очень. Я же был единственным ребенком. И вдруг мне сообщают, что меня не приняли. Я сохранил эту справку. "Выдана Виталию Вульфу в том, что он вступительные экзамены сдал на "отлично". Администрация не считает возможным зачислить его в аспирантуру". Для меня это было первое проявление антисемитизма. Других мотивов не принять меня не было.
Я снова вернулся в Баку. Папа не выдержал этого, он переживал за меня и понимал, что преподавание в школе - это не то, чем должен заниматься его сын. Папа умер 25 января 56-го года. Это был первый удар молотком по мне. Я вдруг понял, что мне надо вести дом, содержать маму, теток...
Ровно через неделю после смерти отца меня приняли в бакинскую адвокатуру. Лет пять я там проработал. У меня даже дела какие-то остались. От природы у меня был единственный дар - устная речь. Я имел огромную практику, ко мне стояли очереди. Я принимал дома, в папином кабинете. Стал зарабатывать очень много денег. И это вызывало в адвокатуре удивление: молодой парень, Буратино такой, и вдруг стал столь популярен. А мама понимала, что мне все равно надо ехать в Москву. Через год она заставила меня снова поехать сдавать экзамены. В 57-м году я в четвертый раз приехал в Москву. И меня приняли. Но теперь я мог учиться только в заочной аспирантуре.
Москва после смерти Сталина была уже другой. Чувствовалось хрущевское послабление. Я вообще считаю, что Хрущев - недооцененная фигура. Первый человек, разрушивший стену сталинизма. Несмотря на все свои политические грехи, которые у него и были.
Я стал аспирантом. Но уже не мог позволить себе остаться в Москве. В Баку жили мама, тетка - папина сестра, уже была моя личная жизнь. И тогда я стал зарабатывать, откладывать большую сумму денег и на три месяца уезжал в Москву.
Здесь я снимал комнату в доме на Погодинской улице, в квартире большого режиссера МХАТа Бориса Вершилова. Его уже не было в живых, были живы его вдова и две дочери. Вершилов был учителем Татьяны Дорониной. В его доме я впервые услышал ее имя, там к ней относились как к богине.
И так я ездил взад-вперед: Москва - Баку - Москва - Баку. Одновременно поступил в Институт права Академии наук Азербайджана. В 62-м году защитил кандидатскую диссертацию. Как сейчас помню тему: "Обязанность доказывания в английском уголовном процессе". Но я все это не любил. Каждый вечер болтался по театрам. МХАТ, Малый, Вахтанговский...
А потом в Баку приехал на гастроли "Современник". Я подружился с Олегом Ефремовым, Галиной Волчек, Леонидом Эрманом. Когда вернулся в Москву, то первым делом пришел в этот театр, который на долгие годы стал мне вторым домом. И в Баку уже не вернулся. Возникла первая официальная неприятность - мне посылали громовые телеграммы о том, что я обязан вернуться в институт. Чуть ли не к уголовной ответственности хотели привлечь.
С моей стороны это была не наглость и не смелость. Может, было не очень этично не предупредить дирекцию о своем уходе. Но я же не думал, что останусь в Москве. Я женился в тот момент, получил московскую прописку. Меня приняли в московскую коллегию адвокатов. А потом я расстался с женой, и мне стало негде жить. Я снимал углы, денег-то у меня не было. Тяжело было. Длилось все это довольно долго.
"Я 30 лет был БЫЛ "И. О."
В 67-м ГОДУ я открыл газету "Вечерняя Москва" и узнал, что существует такое заведение - Институт международного рабочего движения, который набирает научных сотрудников - кандидатов наук. Я, что называется, с улицы пришел в этот институт, и меня взяли младшим научным сотрудником с окладом 170 рублей. Но это было настолько не по мне... Я советское-то трудовое право плохо знал, а о западном вообще понятия не имел. А институт занимался на самом деле изучением общественного сознания западных стран. И чувствовал я себя в этом секторе права ужасающе. Вдобавок по-прежнему негде было жить.
Помог Олег Ефремов. В это время строили кооперативный театральный дом в Волковом переулке. Попасть в этот кооператив у меня не было никакой возможности, я же никакого отношения к театру не имел. И тогда Олег ввел меня в состав художественного совета "Современника", чтобы можно было вступить в кооператив. И я получил однокомнатную квартиру на первом этаже. Первое, что я сделал после этого, - уехал в Баку, безумно бездарно распродал вещи и привез в Москву маму. Все вроде складывалось хорошо.
А через месяц меня вызвал к себе завотделом института и сказал, что мне необходимо написать заявление об уходе. Такой работник, как я, им не нужен. Вышел я от него, стою в коридоре, глаза полны слез. И идет Мераб Мамардашвили, сегодня он известен как знаменитый философ. А тогда он работал в нашем институте. Директором был член-корреспондент АН СССР Тимофев. Хотя на самом деле никакой он был не Тимофеев. Настоящая его фамилия - Деннис, он был сыном генерального секретаря компартии США Юджина Денниса. Пока его родители занимались тем, что готовили мировую революцию, мальчика привезли в СССР. Он получил псевдоним Тимофеев, из Тима превратился в Тимура. По-английски говорил свободно, но с ужасным акцентом. И он создал этот институт...
Когда Мераб узнал, что меня хотят уволить, то удивился: "Ты что, с ума сошел? Зачем уходить? Ты чем хочешь заниматься? Театром? Так и занимайся. Просто, когда будешь писать тему работы, присобачь слово "социальный". Скажем, "Театр и социальная реальность". И работай себе спокойно".
Я так и сделал. Подал заявление и перешел в новый отдел, где работали очень образованные люди - философы, писатели. Их уровень был для меня недосягаем, они обсуждали вещи, о которых я понятия не имел. Мы подружились, я стал их таскать по театрам. И вдруг нашего завотделом на два года посылают в Америку. Кто-то должен был возглавить отдел вместо него. Стали обсуждать: кто, что, как. Мераб предложил мою кандидатуру. Он, мол, дипломат, пусть и возглавит отдел. "Как, Вульф же беспартийный", - возразили ему. "Ну и что, пусть будет завотделом с приставкой "и. о." - исполняющий обязанности", - отвечал Мамардашвили. И я стал "и. о". Мне дали зарплату 300 рублей, очень большую по тем временам. Отдел я возглавлял 30 лет.
Хотя руководитель был никакой, ничем я, по сути дела, не руководил. Но ко мне хорошо относились Тимофеев, его жена. Я часто бывал у них дома. "Виталий, как вы работаете? У вас же нет планов", - журил меня директор. Я что-то отвечал, потом приходил в отдел и просил сотрудников, чтобы они меня не подводили и вовремя сдавали планы. Так на легком обаянии и работал.
В это же время написал первую статью о движении хиппи. Помню, как один из недоброжелателей спросил меня, как я могу писать о хиппи, если я их ни разу не видел. На что я ему ответил: "Простите, а как же пишут о революции? Вы ведь тоже ее не видели?" Принес статью в журнал "Театр". Там проходил практику молодой выпускник ГИТИСа. Звали его Миша Швыдкой. Статья имела большой резонанс...
"Меня отговаривали от возвращения в Россию"
НА ЗАПАД меня не выпускали, хотя я делал много попыток выехать. Ездил только в социалистические страны - Болгарию, Румынию, Венгрию. Особенно часто ездил в Будапешт, где подружился с одной переводчицей, в доме которой и жил. Много читал у нее из того, что у нас не издавалось. Тогда же у меня родилась идея стать переводчиком пьес. Я понимал, что это единственная возможность приблизиться к театру.
Вместе с Сашей Дорошевичем перевел "Сладкоголосую птицу юности", которая была поставлена во МХАТе. Началась какая-то новая полоса жизни. В это же время в институте я защитил докторскую диссертацию, стал доктором исторических наук.
В 92-м году я отправился в Нью-Йорк преподавать в университете. Мог бы работать там по сегодняшний день, если бы не моя безумная тоска по России. У меня была прекрасная квартира на Манхэттене, куда ко мне приезжали друзья из России. Была работница, которая готовила еду.
Ира Колпакова, знаменитая балерина, работавшая в американском театре балета, отговаривала меня от возвращения: "Ты что, сумасшедший, куда ты поедешь?" А я не мог без дома. Хоть и общался только с американцами, мыслил все равно на русском языке. И к удивлению многих, под Новый, 94-й год вернулся в Москву.
До отъезда в Штаты я записал несколько программ на ТВ. А когда вернулся, застал уже развал "Останкино". Но оказалось, что мои программы любит Влад Листьев. Он позвал меня к себе. "Приходите. Но при одном условии: вы скажете, где у вас лежит текст и как вам удается незаметно подглядывать в него". Только когда Влад пришел в студию на запись и увидел, что никаких бумажек на самом деле нет, поверил, что я каждый раз импровизирую.
Начав работать на ТВ, я пережил вторую волну недоброжелательности. Первая была, когда я стал переводить пьесы. Кто он такой, этот Вульф? - раздавались голоса. Почему его ставят? Появлялись статьи, кто я такой, зачем нужен, как могу заниматься театром, не имея театрального образования.
Переживал я это довольно болезненно. Сейчас вспоминаю об этом с улыбкой. А тогда переживал. Были такие дамы... Я вообще всех своих врагов помню. И сдачи даю. Но не сразу... А как против меня накручивали Ефремова, у нас с ним испортились отношения... Все время нужно было бороться.
Да и сейчас есть недоброжелатели. Всем нравиться нельзя. Несколько лет назад одна газета написала, что я сделал программу о гастролях Большого театра и Юрия Григоровича в Австралии за то, что меня "на халяву" взяли в поездку, так и было написано. Не разобравшись при этом, что меня в Австралию послал Влад Листьев, бывший страстным поклонником Грига.
Поэтому я особо ценю отношение зрителей. Чувствую их любовь, когда выступаю. Недавно был в Питере, выступал в 1300-местном зале мюзик-холла. Не было ни одного свободного места.
Много чего было в моей жизни. Были периоды ужасного одиночества, которые я переламывал в себе. Особенно после смерти мамы. Я с ней сдружился в последние годы ее жизни. Когда был мальчиком, больше любил отца и теток, которые баловали меня. А мама заставляла заниматься...
Как перебарывал? Есть один способ - работа. Но только та, которая доставляет тебе радость. Тогда ты сможешь выйти из любого кризиса.
Прожита большая жизнь. Что я накопил? У меня хорошая квартира, которую оформила Альбина Листьева. Придумала интерьер, сделала все. Есть машина, которую меняю каждые четыре года. За руль, кстати, впервые сел в 50 лет. Видишь, получается, у меня был долгий старт...
Зачем обсуждать, что бы я делал, если бы... У моего друга есть внучка, и я неожиданно почувствовал нежность, когда возился с ней. Жалею, пожалуй, только об одном - что у меня нет детей. Я был бы, наверное, сумасшедший отец. Но жалеть о чем-то... Сейчас это нелепо...
Я очень люблю Марину Цветаеву. В мои годы по-особому понимаешь и ценишь ее стихи.
Я знаю правду!
Все прежние правды - прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться!
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чем - поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звездная в небе, застынет вьюга,
И под землею скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
Смотрите также:
В поисках второй половинки (19.10.2003)