ЛЕОН проснулся от ощущения тепла на своем лице. Как будто чья-то нежная ласковая ладошка погладила его закрытые глаза, лоб и губы. Это движение напомнило пальчики Геи, он сразу отогнал эту мысль от себя. Обида, оставшаяся после их последней встречи, лишила его душевного равновесия, а он не любил дискомфорта. Леон открыл глаза и зажмурился от луча света, падавшего на него через отверстие в шторах. Беспорядок, царивший в комнате, испортил настроение окончательно. Кроме того, он плохо спал ночью. Ему снилось, что он женщина. Очень красивая женщина! Элегантная, одетая в изумительные меха, в дорогих украшениях. Он вспомнил до мельчайших подробностей весь свой костюм и просто застонал от боли... и одновременно от наслаждения... Ведь только во сне или в мечтах он мог позволить себе то, что недоступно в действительности. Кружевное белье, шелковые юбки, скользящие по ногам и возбуждающие прикосновением. Но больше всего ему нравились чулки и черный пояс с бархатными резинками и сверкающими застежками. Он видел их у Геи, и с тех пор мысль об этом наряде и наслаждала и мучила его. Тем более что Гея дала ему все это примерить вместе со своей бархатной юбкой и шифоновой накидкой. При одном воспоминании о той минуте в нем все замирало от восторга. Леон сразу влюбился в свое отражение... в женщину, которую он тогда увидел в зеркале. Она была совсем не похожа на него. Леон не считал себя красивым или даже привлекательным в мужской одежде, но в женском костюме он казался себе неотразимой красавицей. Ах, это волшебное прикосновение. Оно возбуждало до спазм в горле. Вокруг Леона возникала какая-то другая планета, и он жил на ней, совершенно забывая о прошлом. Он до самозабвения любил себя, вернее, "свою" женщину в зеркале. Она была частью его, любовью, мучением и наслаждением. Возбуждая до состояния судорожного содрогания всего тела и опустошая его физически, она оставалась недосягаемой. Смотрела на него из зеркала своим загадочным взглядом, иногда высокомерно усмехаясь или улыбаясь. Леон вновь вспомнил Гею, но уже без раздражения. Сейчас она возникла перед ним, шагнула к нему своим уверенным, военным шагом и посмотрела на него темными, странными глазами. В спокойном состоянии ее глаза были непроницаемы, скучны и высокомерны. Но когда она "превращала его в женщину", внутри ее зрачка возникала звездочка, которая постепенно увеличивалась, разгоралась, и... ему становилось немного страшно. Вначале Леону было легко и приятно, но когда искорка в ее глазах становилась ярче и ближе, он чувствовал, что светит она не ему... Да и смотрит Гея через него в какое-то свое прошлое, в котором жил и любил ее кто-то другой. Тогда ему становилось грустно и одиноко. Она чувствовала в нем эту перемену и сразу уменьшала... свой огонь, пряча его в глубину темных зрачков. Возникало ощущение, что его, огонь, одели в стекло, он стал ровным и объемным, но перестал греть, а просто освещал пространство и его, Леона. Однажды он спросил, имея в виду ее нежелание настоящих физически-сексуальных отношений с ним: "Ты как, никогда не дашь мне сгореть на твоем костре?" Она улыбнулась: "Я не хочу, чтобы ты попал в ад". Они всегда разговаривали иносказательно и даже театрально-высокопарно. Ему очень нравилась такая манера разговора, хотя он знал, что Гея может быть совсем другой. Она могла говорить на площадном сленге, которого он не выносил, или на блатном жаргоне, который его забавлял. Гея бывала разной, как будто в ней было много невидимых ему людей. Он не любил эту непонятную "толпу", в которой растворялся. Ему даже иногда казалось, что Гея разглядывает его через много-много глаз и знает про него все. Это раздражало Леона, но он чувствовал и другое... Он знал, что только Гея может разглядеть женщину, живущую в его душе. Что только она оценит "ее" нежность, увидит "ее" красоту и что только Гея сможет превратить его мужское тело в женское. Когда она брала его за подбородок своими ласковыми пальчиками, у него от этих прикосновений внутри тела рождался волнующий трепет, а сердце начинало биться, как птичка в клетке. Гея чувствовала это и нежно проводила пальцами по его лицу, глазам, потом вниз, к шее... к самому чувствительному месту, ямочке на плече. Потом она выбирала ему из его небогатого "женского гардероба" вещи, добавляла что-то свое, и начиналось превращение "золушки" в "принцессу"...
От тонального крема грубая от бритья кожа приобретала нежный бархатный оттенок. Это было так приятно, что румянец на щеках возникал сам, не нуждаясь в дополнительном приукрашивании. Гея наносила грим мягкими, немного щекочущими движениями, нежно разглаживая кожу. Было удивительно приятно. От косметики исходил аромат чего-то сказочного. Леон чувствовал шелковую пудру на коже, тушь на ресницах, нежность губной помады. А парик из натуральных волос наполнял гордостью, как царская корона. Потом начиналось главное - наряд. Гея могла превратить его в элегантную даму, в кокетку, в учительницу или деловую женщину. Леон жаждал увидеть себя в зеркале, но Гея не разрешала делать этого до того, как она закончит свое творчество. Он знал, что сейчас Гея испытывает непонятное ему наслаждение... Она "лепила" его "даму", как скульптор. Это он дал ей имя - Гея. Однажды пошутил: "Ты похожа на Пигмалиона, создающего Галатею". Она неожиданно ответила: "Но ты ведь Леон - "хамелеон". И я - тоже. Когда я создаю твою Галатею, то перевоплощаюсь в мужчину. А это дает мне жизнь. Значит, сначала это ты мой Леон/Пигмалион, а я - твоя Гея/Галатея, а потом - наоборот". Она часто говорила странно и непонятно, но речь ее успокаивала и заставляла забыть о многом.
Но вот наступал момент, когда она подавала ему совершенно мужским жестом руку и очень низким, с хрипотцой голосом говорила по-французски: "Permettez-moi de vous presenter... Разрешите представить..." Леон подходил к зеркалу и забывал обо всем на свете, сразу влюбляясь в свое отражение. Он любовался им до самозабвения, до состояния полуобморока. Ему нравилось, поворачиваясь в танце, чувствовать прикосновение платья, видеть разлетающиеся локоны волос, ощущать электрические импульсы от белья, разглядывать кружева и отделку. И еще - не видеть спрятанного в глубь белья "мальчика", который заявлял о своем участии в наслаждении все настойчивее и настойчивее... Но Леон любил чувствовать его именно таким. Это было немного больно, но боль была лишь дополнением к наслаждению. Обычно он не помнил, сколько времени это продолжалось. Напоминал об этом истекающий любовью "мальчик", которому уже было неуютно в том месте, где он его прятал... И он вспоминал о Гее... Она все это время сидела в кресле. Медленно курила вкусно пахнущие сигареты и молчала. Только странный блеск глаз выдавал наслаждение, которое она испытывала. Глаза любовались Леоном, ласкали его почти физически, но он чувствовал, что она вспоминает что-то очень печальное. Вернее, знал, она вспоминает любимого человека. Он был такой же, как Леон, только он был любим ею. Любим до сих пор и до такой степени, что она в буквальном смысле слова сошла с ума, когда он погиб. Последствия этого шока и пребывание в психиатрической лечебнице давали знать о себе и по сей день. Иногда она впадала в жуткую депрессию, из которой ее могла вывести только музыка. Она бросала работу, свой дом и приезжала к нему. Он сам часто играл ей. Только глаза еще долго отражали печаль, которую она не могла скрыть от него. Эта печаль отдаляла их. И еще она не любила прикосновений. Сама она платонически и нежно целовала Лесю, ухаживая за "дамой" с галантностью, которой мог позавидовать любой мужчина. Когда они выходили, так сказать, "в свет", она, невзирая на любопытные, возмущенные и даже презрительные взгляды, обращалась с ним как с женщиной. Открывала перед ним дверь, подавала стул, предлагала руку. И даже могла гневным взглядом или короткой репликой поставить на место не в меру развязного официанта. Впрочем, Леон иногда завидовал ее умению общаться с людьми. Гея ко всем относилась одинаково ровно и приветливо. Ее молниеносно "вычисляли" лесбиянки, она общалась с ними легко и просто, но не вступала с ними в сексуальные контакты. Леон ее все равно ревновал, так как обращалась она с ними так же ласково и нежно, как и с ним. Его это обижало, он хотел быть единственным достойным ее внимания. Сам он был очень необщителен. Гея говорила, что это от одиночества, неуверенности и влюбленности в себя. Леон оскорблялся, но в глубине души знал, что она права. Желание быть женщиной было его мечтой, любовью и затаенной от всех страстью. До знакомства с Геей он считал эту страсть еще и порочной. Гея внесла в его душу ту гармонию, которой он был лишен долгие годы. Но, обретя равновесие, он эгоистично захотел подчинить Гею себе. Он не мог понять, почему она не хочет влюбиться в его "Лесю". Ведь она так красива и нежна, Гея любуется ею таким страстным взглядом, такими трепещущими пальчиками прикасается к его коже, с такой любовью "создает" ее. Но Гея ни разу не переступила ту черту, которую она незримо провела между ними. За это он иногда ненавидел ее, но знал, что если она исчезнет из его жизни, то вместе с ней уйдет и его "любимая"... Но Гея очень ровно относилась к его проявлениям любви и еще более оскорбительно равнодушно - к его ненависти. Огонь любви горел внутри ее, не вырываясь наружу, не сжигая его, а согревая от холода душевного одиночества... А так хотелось прикоснуться к пламени...
Резкий звонок телефона прервал его мысли. Леон с замирающим сердцем схватил трубку, уже зная, чей голос он услышит... "Леся, тебе плохо?"
Огюст
Желание быть женщиной было его мечтой, любовью и затаенной от всех страстью. До знакомства с Геей он считал эту страсть еще и порочной.
ВОСХОЖДЕНИЕ НА ПИК ОРГАЗМА