МОСКВА входит в предновогодний месячник оперных сказок Римского-Корсакова. Не успели геликоновцы выпустить премьеру "осенней сказочки" "Кащей Бессмертный", как подоспел Большой театр с "весенней сказкой" о Снегурочке.
Кащей-компьютерщик
НА ЗАРЕ туманной юности Бертман и КО уже обращались к раритетной одноактовке Римского-Корсакова, но тогда это выглядело вполне безобидным студенческим капустником. Подоплека второго пришествия "Кащея" на геликоновскую сцену прозаична. Московское правительство выделило театру скромный грант на покрытие дефицита детских музыкальных спектаклей в столице. Но этих денег, конечно, не хватило, и возникла идея совместной постановки с краснодарским творческим объединением "Премьера".
Буква партитуры сохранена в девственной целости, но дух произведения изменился до неузнаваемости. Жанр сломан на корню, как старая игрушка. Зрительно бертмановская новинка напоминает мультфильм - аппликацию зафиксированных стоп-кадром забавных поз и движений. Сказочное правдоподобие фильмов Роу и Птушко для нынешних деток - пресная манная каша. Поэтому никаких старомодных черепов и костей. Кащей (Владимир Болотин и Анатолий Пономарев) - зелененький, как кузнечик, и бодренький гомункул-мутант, клонированный в пробирке, по профессиональному признаку - администратор компьютерных сетей. Вместо волшебного зеркальца, показывающего будущее, - монитор, вместо ключей от подвала, где заперт ветер, - компьютерный шнур с вилкой. Этот самый ветер выведен как комический горе-богатырь Фарлаф с пропеллером на пузе (отличный бас-буфф Дмитрий Овчинников).
Больше всего постебался режиссер над горемычной Царевной по имени Ненаглядная Краса (Анна Гречишкина и Марина Калинина). Злая, завистливая, все время хныкающая мымра. Но именно этой лютой девке стоически хранит верность космический воин Иван-королевич (Олесь Парицкий и Сергей Яковлев - в выходной арии они очень по-разному демонстрируют свои достижения не только в искусстве пения, но и в области мужского стриптиза). На фоне однокрасочных персонажей-символов "Кащея" выделяется Кащеевна - дочка Бессмертного, роковое меццо-сопрано. Именно в ее слезке запрятана смерть папочки. Именно ей дает Корсаков единственный на всю оперу шлягер - воинственный марш "Меч мой заветный". В облике геликоновской колдуньи использованы старые, уже набившие оскомину стереотипы - сколько мы уже видели здесь таких длинноногих красоток в ботфортах и кожаных мини! Томная от бедра, Лариса Костюк ласкает глаз пьянящей сексапильностью, но не слишком ли сильно от ее героини несет душком дешевого борделя? Больше трагического смысла и вокального мастерства дает Кащеевне Елена Ионова, не менее эффектная женщина, но более строгая, жесткая и умная актриса - редкий тип сопрано-вамп, поющая полноценным меццовым звуком.
Извечная проблема "Геликона" - слишком громкий оркестр. И не то что он плохо играет. Будучи "театром в табакерке", "Геликон" настолько мал и неприспособлен для оперы, что не может позволить себе оркестровую яму. Новый главный дирижер Владимир Понькин сделал все, от него зависящее, чтобы достойно озвучить одну из сложнейших по инструментовке партитур Корсакова. Но, видимо, акустика роковым образом препятствует всем хорошим намерениям - в послевкусии, как и прежде, все равно остаются "садово-парковые" характеристики звука, из-за чего, например, такой шедевр, как ювелирно инкрустированная ария Кащеевны, превращается в дурно бухающее ведро.
Снегурочкины слезы
ПРЕМЬЕРОЙ "Снегурочки" отметили открытие филиала Большого театра. Но замечательную "весеннюю сказку" Римского-Корсакова на корню заморозило полное отсутствие высокой цели и каких бы то ни было конструктивных мыслей. В некоторых местах согревают глаз сценографические фантазии Алены Пикаловой на темы Рериха (красиво щетинится ледышками царство Мороза), хоть какое-то разнообразие вносят компьютерные видеопроекции, но все убивают дилетантизм режиссера Дмитрия Белова и маловыразительная музыкальная трактовка дирижера Николая Алексеева, оказавшегося весьма далеким от оперы человеком. Верх уродства и вульгарности - нелепые костюмы Марии Даниловой.
Неадекватно проведен кастинг на главные партии. Едва ли не комично выглядят "африканские" страсти и веристский звук у расфуфыренной матроны Купавы, какой она вышла у тяжеловесной Елены Зеленской. Очень уж слабым баритоном поет Мизгирь Андрея Григорьева, а от Елены Брылевой, получившей роль Снегурочки, не исходит ровно никакого излучения, кроме нафталинного. Ревет, как буйвол, шаман Мороз Валерия Гильманова, а все равно не слышно. Никак не решен образ царя Берендея, но это не мешает приглашенному солисту Михаилу Губскому петь ярче и вдохновеннее всех. Вокальный итог спектакля неутешителен - русской вокальной школой утеряно столь важное качество, как проекция звука на зал, отсюда невнятные слово и вокал у большинства певцов. Зато вполне громко слышно шептание суфлера.
Большой театр разучился ставить свое, родное, национальное - то есть русскую оперу, воплощением и носителем которой обязан быть по определению. Ставить в старой музейной манере а-ля "Борис Годунов" уже невозможно, а по-современному еще не научились. За последние годы, кажется, не было ни одного удачного русского спектакля. Неконвертируемые "Опричник" и "Русалка", поставленные при Васильеве в стиле "оперы нищих", обернулись при Ведерникове более популярными "Хованщиной" и "Снегурочкой", но велика ли разница, если и там и там - художественная импотенция, отсутствие личностей и масштабного мышления? И болезнь эта прогрессирует, грозя обернуться настоящей национальной трагедией для русской оперы.
МУЗЫКАЛЬНАЯ СЕНСАЦИЯ ЯНВАРЯ. Магия Колобова