ПИАНИСТ, дирижер и композитор, золотой лауреат Конкурса им. Чайковского Михаил ПЛЕТНЕВ так давно в профессии, что многие представляют его маститым и недоступным небожителем. А на самом деле нашему герою всего 46. Если он и недоступен, то лишь в связи со своим насыщенным гастрольным графиком. Вернувшись в созданный им 13 лет назад Российский национальный оркестр (РНО) в качестве художественного руководителя, Плетнев взвалил на себя величайшую ответственность и, конечно, сократил свое композиторское и пианистическое время.
- ПО НАТУРЕ я интроверт и не склонен ни к какому руководству, мне гораздо ближе углубляться в творчество, сидеть с партитурами, книгами, размышлять. Таким был и мой отец. Но чувствую, что во мне присутствует и какая-то часть моей мамы - а она у меня человек очень эмоциональный и живой. Когда вижу какую-то несправедливость, во мне пробуждаются активные свойства - приходится вставать и бороться с тем, что считаю недопустимым.
- Какая музыка сейчас занимает ваше воображение?
- Танеев. Композитор-философ, очень близкий мне по духу. Эта мощная духовная музыка практически не звучит сегодня. Устроителей концертной жизни отпугивают неизвестность имени, грандиозные исполнительские ресурсы, которых требует исполнение танеевских произведений, большие финансовые потери, связанные с этим. Но считаю, что это именно та музыка, которую человечество в его нынешнем разрозненном состоянии должно услышать, чтобы обрести ту гармонию, какую оно находит, приходя в церковь.
- Музыкой в детстве занимаются многие, но профессиональными музыкантами становятся единицы. У вас была особая семья?
- Да, мне повезло. Наш род музыкальный: дед был регентом церковного хора, отец - баянистом. Родился в деревне под Костромой и пошел пешком в ближайший город, чтобы научиться профессионально играть на баяне. Стал классическим музыкантом, много играл как солист. Потом учился в Москве, в Институте Гнесиных, после чего был приглашен в Казань, где тогда основывалась консерватория, и был поставлен во главе кафедры народных инструментов. С мамой они встретились в Архангельске, отец тогда служил в Краснознаменном ансамбле Северного флота, а мама (она у меня из Москвы) работала пианисткой. Я появился на свет в Архангельске. Через год служба отца закончилась, начались скитания: где мы только не были! Когда мне исполнилось 5 лет, мы очутились в Казани. Не было общежития, и нас поселили в классе консерватории, то есть в буквальном смысле я рос в консерватории. Помню, что маленьким бегал по всем этажам, исследовал классы и залы, слушал разные инструменты, но особенно нравились репетиции оркестра. Жили бедно, только через год или два, как поступил в музыкальную школу, удалось в рассрочку купить пианино. И в 13 лет стало очевидно, что надо переезжать учиться дальше, в Москву. Я поступил в ЦМШ в седьмой класс к Евгению Михайловичу Тимакину. Тимакин учился у Игумнова, тот в свою очередь у Зилоти, который был учеником Листа. Лист учился у Карла Черни (все играют его этюды), а Черни - у Бетховена. Вот так...
Сколько себя помню, всегда интересовался оркестром. Пока учился в музыкальных школах, только и занимался тем, что создавал оркестры. Сам переписывал оркестровые партии. Кого силой, кого добровольно - собирал человек десять, мы репетировали, играли, я дирижировал. Уже тогда начал сочинять музыку, и мы играли ее вместе с симфониями Гайдна. Тогда многие интересовались классикой, жили этим. Мы, ребята 13-15 лет, самыми невероятными способами, через окна, прорывались на концерты в Большой зал, чтобы послушать музыку. Сейчас я такого не вижу.
- Вы сочиняете за компьютером?
- Ну что вы, компьютер - это лишь конечный способ чистовой записи, пишущая машинка. Как и все, я не признаю ничего другого, кроме карандаша и нотной бумаги. Все великие произведения искусства создавались вживую человеческими руками.
- Садитесь ли вы за инструмент, сочиняя?
- Редко. У меня музыка звучит внутри. Я что-то мычу, напеваю, сидя за столом. Хотя у всех это по-разному: Прокофьев, например, сочинял за инструментом, а Шостакович никогда не садился за рояль.
Немцы содержат азиатов