Хоть немцы и не дошли до Москвы, многие деревни вокруг столицы оказались в оккупации.
ОБ ОКРУЖЕНЦАХ и их судьбах известно совсем немного. Да и сам их статус какой-то неопределенный. Формально - это бойцы РККА, прорывающиеся из котла к своим. Однако уже не солдаты - их воинские части в плену прекратили свое существование. Но и не партизаны - за те несколько месяцев немецкой оккупации Подмосковья полноценное партизанское движение сложиться так и не успело. По сути - многие тысячи человек, озабоченных почти исключительно физическим выживанием в условиях безвластия и, как бы сейчас сказали, беспредела.
"Неразбериха была чудовищная, мы чуть не перепутали немцев с нашими"
"В НАЧАЛЕ октября мы оказались предоставлены сами себе, - вспоминает московский ополченец, боец 113-й стрелковой дивизии Абрам Гордон. - Прорвав нашу довольно хилую оборону, немцы рванулись к Москве по Варшавскому шоссе. Мы решили пробиваться к своим, но куда именно? В общем направлении на восток? Ни информации, ни карт... Неразбериха была настолько чудовищна, что один раз мы чуть не перепутали немцев с нашими. Но вовремя увидели, что красный флаг на головном танке украшен белым кругом со свастикой. Свое же знамя мы утратили при некрасивых обстоятельствах - наш комдив генерал Пресняков дал приказ командиру роты разведки капитану Дудкину спасти боевое знамя дивизии из окружения. Тот, едва покинув зону боев, бросил своих солдат, 17-летних мальчишек-ополченцев, на произвол судьбы, закопал знамя и скрылся в какой-то калужской деревеньке. Ребята, оставшись без командира, тут же попали в плен..."
Рекордным и по бестолковости, и, соответственно, по количеству пленных стал знаменитый Вяземский котел. Данные наших и немецких источников расходятся - 9 октября 1941 г. немцы заявили о 663 тыс. убитых и пленных, а, согласно сводке Западного фронта, за весь октябрь погибло, попало в плен и пропало без вести только 66 тыс. чел. Судя по номерам армий и дивизий, завязших в котле, большее доверие вызывают немецкие источники - не будем забывать, что под Вязьмой прекратило свое существование практически все московское ополчение. Но, как ни странно, потрясающая медлительность нашего высшего командования сыграла даже некую положительную роль. Приказ об отступлении, утвержденный 6 октября, когда кольцо окружения уже сомкнулось, погнал советских бойцов к Вязьме, которую они искренне считали нашим тылом. Заварилась грандиозная нелепая каша, в результате чего из окружения и плена ушло до пятой части всех наших войск. Правда, далеко уйти удалось не всем.
"После нескольких боев мы считали, что ушли уже далеко на восток, - продолжает Абрам Гордон. - Оставалось только форсировать Угру, и все, уже наши... Но, как только мы стали ладить плоты, появились немцы и, согнав нас в стадо, повели в Юхнов, где местный скотный двор уже был обнесен колючей проволокой. Пленных было настолько много, что приходилось стоять. Пили мы из дождевых луж, куда и мочились... Но я там провел только сутки, потом нас погнали по Варшавке на запад. По-моему, немцам мы тоже не были нужны, во всяком случае, они не знали, что с нами делать. Может быть, именно поэтому мне и моему товарищу удалось бежать, зарывшись на первом же привале в скирду, - конвой относился к своим обязанностям спустя рукава".
Все окруженцы подлежали обязательной проверке в Особом отделе
ПОЛОЖЕНИЕ таких беглецов было аховым. Местные жители за короткое время быстро научились бояться всех - и своих, и немцев. Последних, пожалуй, боялись больше, поэтому от своих окруженцев старались гуманно избавиться - иногда кормили и указывали глухие, заброшенные дороги на восток. Но сил пробиться за линию фронта у окруженцев, как правило, уже не было. Оставалось только бесцельно кружить по не занятым немцами деревням, дожидаясь подхода своих. Но в крупных селах окруженцы вызывали у местных жителей страх.
"У села Богородицкое голод и холод доконали нас настолько, что мы попытались проникнуть в ближайший дом, - рассказывает Абрам Гордон. - Хозяйку пришлось убеждать, что Красная армия уже на подходе. Только после этого она дала нам по куску хлеба и по кормовой свекле. Но спустя час в этот же дом пришло несколько немцев, от которых мы спрятались на печи. Они потребовали "млеко, яйки, брот", и в ту же секунду все это появилось на столе!"
За линией фронта к окруженцам отношение было еще хлеще. Все они подлежали обязательной проверке в Особом отделе, и это вполне логично. Не поддается логике только то, что на первом, решающем этапе в подавляющем большинстве случаев дальнейшую судьбу окруженца решал один человек, руководствуясь не всегда понятными мотивами.
"Нас, окруженцев, вышедших навстречу наступающей части, Особый отдел отправил в Москву, - вспоминает Абрам Гордон. - На один из фильтрационно-проверочных пунктов Западного фронта, который располагался на Стромынке, в здании общежития пединститута. Может быть, это меня и спасло - допрос состоялся в комнате N 13, где я, будучи студентом МГПИ, проживал несколько лет. Конечно, войдя в комнату и увидев на месте своей кровати стол с сидящим за ним лейтенантом НКВД, не смог сдержать улыбки. Он вспылил: мол, здесь люди рыдают, а ты еще улыбаешься! Тем не менее меня вскоре послали обратно на фронт. А вот моему другу, Николаю Смирнову, с которым мы бежали из плена, не повезло - тот же самый лейтенант отправил его в фильтрационный лагерь в Мордовию, где Коля через полгода умер от скоротечного туберкулеза. А сейчас я думаю: так ли необходима была эта шпиономания?"
По всей вероятности, необходимости никакой в этом не было. Были разгильдяйство, медлительность, растерянность, страх и как результат - тысячи окруженцев, без вины "отфильтрованных" до смерти. А сколько раз еще можно было поднять их в атаку...
В шаге от мировой войны