Разухабистое московское пьянство давно стало общим местом русской литературы - от протопопа Аввакума до Есенина и Венички Ерофеева. Но...
ХВАСТЛИВАЯ фраза князя Владимира "Руси есть веселие пити, не можем без того быти", используемая московской алкашней в качестве своего оправдания, суть не что иное, как чистый блеф и лукавство перед мусульманскими эмиссарами, склонявшими князя к принятию ислама. На Руси пьянства практически не было - брагу, квас, мед и пиво крепостью от 1 до 6% пили только по праздникам и не допьяна. Привозные виноградные вина, как правило, не крепче 11%, стоили слишком дорого и были доступны только высшей аристократии и отчасти купечеству. Но князья и бояре брали пример с византийцев и пили вино "греческим обычаем" - разбавленным водой в пропорции 1:3. Упиться вусмерть этим коктейлем было сложно. А выпивать чаще чем раз-два в месяц считалось позором.
Батогами били, чтобы больше пили
ПРИМЕРНО так обстояли дела по всей Руси, и Москва не была исключением - по мнению иностранных путешественников, московиты были даже слишком трезвым народом. Австриец Сигизмунд Герберштейн, бывший у нас в 1517 и 1526 гг., писал: "Именитые либо богатые мужи чтут праздничные дни тем, что по окончании богослужения устрояют пиршества и пьянства, а простой народ большей частью работает, говоря, что праздничать - дело господское. Граждане присутствуют на богослужении, по окончании которого возвращаются к работе, считая, что заняться трудом более богоугодно, чем растрачивать достаток и время на питье".
Своему пьянству кристально трезвая Москва обязана одновременно военным успехам, жадности и самодурству Ивана Грозного. Взяв Казань, он был весьма впечатлен тамошними кабаками. Первоначально этим татарским словом назывались... придорожные села, где можно было купить еду и разнообразные напитки. После принятия казанцами в 1395 г. ислама разнообразие напитков поредело, а кабаками стали называть постоялые дворы, которые приносили ханам внушительный доход. Грозный царь решил обогатить московскую казну, для чего, едва успев вернуться из казанского похода, выстроил на Балчуге первый и до поры единственный царев кабак. Так что 1552 г. может считаться отправной точкой оглушительного московского, а вслед за этим и русского пьянства с традицией "закусывать рукавом". Дело в том, что в царевом кабаке, по странной прихоти Ивана Грозного, торговали исключительно спиртным - никаких закусок держать не полагалось.
Жесткий алкогольный стиль царя одобрения у трезвых и богобоязненных москвичей не вызвал. Но челобитные с просьбой убрать кабак и нежелание москвичей пить "государево вино" возымели прямо противоположное действие. Жителей города повязали круговой порукой: теперь, если кабак давал недостаточный доход, недоимки взыскивались не с кабацкого головы или целовальника, а с москвичей. Правеж (наказание за недоимки) был суровым - провинившихся ставили строем и били батогами по икрам в течение нескольких часов. Естественно, чарка сивухи, даже без закуси, казалась меньшим злом, чем батоги, поэтому москвичи повалили в кабак гурьбой.
Сын Ивана Грозного, царь Федор, сам будучи богобоязненным человеком, кабак своего батюшки сломал, но облегчение было кратким - Борис Годунов вновь его открыл и назвал "Большим Царевым Кабаком". Может быть, так и оставаться этому БЦК единственным на Москве, но с Запада пришла беда - грянуло Смутное время. Лжедмитрий, севший на трон при помощи польско-малороссийских авантюристов, притащил их в столицу. А те, привыкшие к многочисленным шинкам и корчмам своей родины, быстренько привили свои привычки уже подпорченным сивухой московитам. Лжедмитрия убрали, но весь его сброд шатался по Московии еще лет 20, и даром это не прошло. При Алексее Михайловиче кабаки открывали даже в Кремле. По сведениям историка кабацкого дела Прыжова, на Земском дворе, у самого государева дворца, было не меньше 5 заведений, где "ведомые вары", то есть лицензионные самогонщики, бодро торговали "хлебным вином". Всего же на Москве тогда было больше тысячи (!) ведомых варов. Водочная зараза проникала везде. В Кремле у Царь-пушки был кабак "Неугасимая свеча", выстроенный специально для лиц духовного звания, где они зависали чуть ли не круглосуточно, накачиваясь водярой и распевая псалмы. Простой народ не отставал и хлестал свое горе стаканами в охотнорядском кабаке "Тверское кружало", в "Скачке" на Никитской, в "Старом Кабаке" на Тверской...
Кабаки строили и у каждой бани
ДАЛЬШЕ было только хуже. Великий реформатор Петр I на своих "всепьянейших ассамблеях" вколачивал привычку к бухлу самыми злыми методами. Например, за отказ выпить полный русской водки кубок "Большого Орла" емкостью в 1,5 литра запросто можно было поплатиться имением и попасть в Сибирь. Именно он запустил в народ известную поговорку: "Султану не верь, бабе не верь, непьющему не верь". Утратить доверие никому не хотелось, и кабаки расползлись по Москве, как тараканы. Москвичи пили до одури и до изумления, пропивали все, включая одежду, нательные кресты, собственную свободу и даже свободу жен и детей, подписывая за лишнюю чарку кабальную холопскую запись. Благо было где - в каждой полицейской части города было как минимум по одному крупному кабаку. Навскидку - "Татьянка" в Мясницкой части, "Ленивка", "Веселуха" и "Раушка" в Пятницкой, "Щипок" в Серпуховской, "Варгуниха" в Сретенской, "Разгуляй" в Басманной... А если учесть, что кабаки строили еще и возле каждой бани, то можно поверить Прыжову, утверждавшему, что к 1863 г. в Москве было не меньше 3,5 тыс. кабаков и распивочных.
Москвичам, приученным к пьянству, нипочем был ни сухой закон времен Первой мировой, ни запрет на водку времен военного коммунизма, ни НЭП, ни сталинская охота за самогонщиками. Единственное, чего добилась советcкая власть при Сталине, - полное исчезновение кабаков и замена их на рестораны I, II и III категории. К последним относились распивочные, рюмочные и прочие мелкие шалманы. Но по ним нанес удар Хрущев, и с тех пор москвичи не "шли, головою свесясь, переулком в знакомый кабак", а лопали "в саду, где детские грибочки"...