В поисках гримерки Валерия Золотухина долго брожу по темным, абсолютно безлюдным переходам Театра на Таганке. Заблудился. К счастью, в одном из лабиринтов театра случайно наталкиваюсь на самого Золотухина. Основной темой нашего разговора стали люди, повстречавшиеся актеру в закоулках жизни и повлиявшие на его душу, характер, судьбу.
"РОМАН МОЕЙ ЖИЗНИ"
- Валерий Сергеевич, был ли у вас в детстве кто-то, кроме родителей, кто повлиял на ваш характер и мировоззрение?
- В 11 лет у себя в селе я подружился с преподавателем по труду Владимиром Степановичем Фоминым. Это был человек резкий, для большинства злой, но мастер на все руки и очень творческий. Общались мы друг с другом, совершенно не чувствуя разницы в возрасте. Он мог абсолютно серьезно спросить меня, рожать его бабе или нет. А когда я пошел в 10-й класс, Владимир позвал к себе в мастерскую и заявил: "С этого дня ты мне больше не товарищ и дорогу ко мне забудь, пока не принесешь в зубах медаль за окончание школы. Желательно желтенькую, но соглашусь и на светленькую. Это в твоих силах. Учти - это нужно, просто необходимо для наших с тобой планов - покорить мир без единого выстрела". Установка помогла. Я окончил школу с серебряной медалью. Мой первый друг очень повлиял на мой характер и стал мне "поводырем" по жизни. До сих пор мы с ним перезваниваемся и переписываемся.
- У вас был кумир, которому вы стремитесь соответствовать?
- Конечно. Это был популярный тогда артист Олег Стриженов. В молодости кумиры особо влияют на человека. Стараешься быть похожим на кого-то, но Стриженов был недосягаем для меня в том плане, что он был слишком красив, необычайно энергичен, обаятелен, смел. Когда я стал уже работать в театре с не менее великими актерами, ориентиры, естественно, поменялись. К тому же когда встречаешься с кумиром в партнерстве, понимаешь, что не за того его принимал. Раньше кумиров создавало исключительно кино, а к кино я отношусь с большим недоверием.
- Какие книги поразили вас в юности?
- Первое, что приходит в голову, - это, как ни странно, дневник исследователя и одного из покорителей Арктики Роберта Скотта. Мне было 22, когда я впервые прочитал его. С тех пор ничего сильнее по человеческому духу, человеческому мужеству я не встречал. Он вел дневник, замерзая. Это документальное произведение произвело на меня неизгладимое впечатление.
- Вы с 17 лет ведете дневник, который для вас, по вашему же определению, точно живой собеседник. Какое влияние он оказывает на вас и неужели за столько лет не надоело такого рода общение?
- Эх, дорогой мой! Когда-то Анатолий Эфрос на своей книжке написал мне: "Графоману от графомана". Дневник - это прежде всего способ познания самого себя. Когда ты этим долго занимаешься, вырабатывается потребность что-то ежедневно записывать, так же, как дышать, чистить зубы. Вот, например, сегодня я ждал, пока сделают машину, и ко мне подошел один человек, просто спросил: "Как жизнь?". "Замечательно, - отвечаю. - На атомной подлодке я не оказался, в подземном переходе не очутился, в лифте, когда горела башня, меня не было, значит, жизнь сегодня у меня удалась". Тут же думаю про себя: "Надо бы записать". Давно собирался и собираюсь написать роман, но опять же сегодня вдруг подумал, что в дневниках за 42 года наверняка можно найти те золотые крупицы, из которых и составится роман моей жизни. Читаешь старые дневники и думаешь: "Неужели ты был такой чистый, непорочный?" А сейчас столько грязи, столько пьянства, баб.
- Публикация личных дневников - это что, душевный эксгибиционизм?
- Может быть. Здесь много чего намешано. Это испытание себя на предмет, можешь ли ты опубликовать то, за что потом точно получишь. Я помню, как после публикации очень откровенного интервью в газете "СПИД-инфо" от меня многие отвернулись, но так же много людей повернулось ко мне. Тогда, честно говоря, я струсил в последний момент и требовал снять интервью, потому что читать невозможно: "Любите ли вы делать женщинам больно?" - "Люблю. Членом". Прочитать это близким: жене, матери, дочери - вырвать может. Но этот мазохизм, или хрен знает как его назвать по-русски, дает мне какие-то вторые крылья. Я могу, а ты не можешь! Конечно, это неприемлемо с точки зрения христианской морали, но так уж устроен творческий человек, что ему необходим эксперимент над своей душой, совестью, для того чтобы высечь те искру, эмоции, воображение, которые заставили бы его творить.
ЭКСПЕРИМЕНТ НАД СОБОЙ
- После выхода ваших дневников в книге "На плахе Таганки" было много обид?
- Если бы я перечитал то, что собирался опубликовать, книги бы не было. Я ставлю эксперимент над собой и не щажу себя. С другой стороны, как говорит Леня Филатов: "Не щадишь себя - это твое дело. Ты щади других". Это правильно, но... "Все, что гибелью грозит для сердца смертного, таит неизъяснимы наслажденья".
- А вообще у вас много врагов? Оказывают ли они на вас какое-то влияние?
- Врагов хватает. Но я как раз в большей степени прислушиваюсь к мнениям своих недругов, чем к друзьям. Как бы мне ни было неприятно, но я всегда стараюсь понять, докопаться, что двигало человеком в том или ином его суждении.
- Работа в театре вас сильно изменила?
- Конечно, театр наложил свой отпечаток. Замечаю: иногда слишком эмоционально, слишком напыщенно говорю. Исходя из простой истины, что актерская профессия честолюбива и тщеславна, понимаешь - у актеров всегда есть чувство неудовлетворенности. Я здесь не исключение, как не был исключением и Высоцкий, который играл в театре все, что хотел. Хотя нет. Воланда ему Любимов не дал.
Меняет человека само "варево" театра, в нем ломаются судьбы и характеры. С другой стороны, театр привил мне какую-то дисциплину, какие-то особые привычки. Так, например, каждое утро у меня начинается с того, что я встаю на весы. Стрелка за отметкой 66 кг для меня ЧП. Это значит - надо два, три дня не есть, делать определенные упражнения. Такое отношение к фигуре может показаться идиотизмом, потому что человек меняется со временем, но мне за 36 лет работы в театре ни разу не перешивали брюки. У Джека Лондона есть рассказ "Лишний жир", из которого я вынес: лишний жир мешает человеку дойти до цели, он его тормозит, тянет вниз. С этой формулой я живу всю жизнь, но это есть в первую очередь уважение к самому себе, к профессии, к своему дарованию.
О ВЫСОЦКОМ И НЕ ТОЛЬКО...
- На вас оказывали дурное влияние?
- Не помню. Я у одного артиста прочитал, не буду называть фамилию, что его где-то на съемках Высоцкий напоил водкой, с чего начались его запои. Это глупости. Такое может быть в детстве, когда человек еще не сформировался. Я всегда был достаточно самостоятелен, чтобы попасть под дурное влияние.
- Раз уж вы снова произнесли имя Высоцкого, определите его роль в вашей жизни.
- Меня как-то спросили: "Правда ли, что вы завидовали Высоцкому чистой завистью?" Я ответил не столько остроумно, сколько искренне: "Да. Я завидовал Высоцкому, но не чистой, а самой черной завистью, какая только бывает. Я, может быть, так самому Пушкину не завидую". Все прицепились к первой части фразы, проигнорировав вторую, более важную. Мы 16 лет проработали вместе, и я могу сказать, что Высоцкий был из тех великих, которые внушают тебе, что и ты можешь стать великим. В этом смысле он повлиял на меня. Помню, на съемках "Маленьких трагедий", где я играл Моцарта, Володя приходил на площадку, очень переживал за меня. Я снимался вместе со Смоктуновским, с которым были отношения... Ну я не буду говорить... Володя тогда говорил мне: "Что ты играешь молодого Смоктуновского? Играй самого себя, играй молодого Золотухина". Повлияло на меня и поэтическое творчество Высоцкого. Оно впрыскивает какой-то допинг действия. Не зря же первые космонавты брали с собой его записи.
- Ваши близкие пытаются как-то повлиять на вас в плане быта?
- В этом смысле я тоже всегда был независим. Люблю делать сам завтрак, кофе. Поскольку я уже говорил вам о весах, о своем режиме, понятном только мне, по секрету скажу, что подчас приготовленный женой обед, отказаться от которого было бы полным свинством, я просто втихую выливаю. У меня все подчинено карьере. Близкие, конечно, пытаются как-то подействовать: постоянно делают замечания, что для артиста не так хожу, не так одеваюсь. Но меня уже не переделать. Я, например, всегда любил и люблю ходить с палкой и в кепке. Володя Высоцкий мне часто говорил: "Валера, ну нельзя же так. Ты месяц в одних джинсах ходишь. Я понимаю, что ты чистый, что ты моешься, но купи себе штаны". Пилил меня на этот счет постоянно, хотя сам долгое время ходил точно так же, пока не попал под влияние Марины. Ему, как и мне, было глубоко наплевать на свой прикид. Милиция часто крутит у виска в мой адрес, видя меня сначала на "Запорожце", сейчас на "Жигулях". У меня нет потребности в шикарных вещах. Вот Андрюша Миронов, тот любил быструю езду, хорошую иномарку, громкую музыку, элегантный костюм, красивую девочку или мальчика рядом. Он получал от этого колоссальное удовольствие. Мне этого не надо.
- Какой человек стал для вас счастливым случаем, который, говорят, имеет место в жизни каждого известного человека?
- В то время, когда поднимали целину, все московские артисты в качестве "культурного удобрения" были брошены в села, деревни, полевые станицы. Я закончил 9-й класс, когда к нам в поселок приехал цирк на колесах. По ходу представления артистам требовалась подсадная утка в зале, побыть в роли которой пригласили меня. Задача была простая: нужно предложить клоуну кепку, в которой бы он начал замешивать торт, после возмутиться, выйти на сцену и, незаметно посодействовав в подмене, получить свой головной убор назад. Я, разумеется, согласился. И вот представление, клоун просит кепку, а я неожиданно для всех нарушаю условия игры и не даю ее. Артисты в шоке: проехать с простеньким номером полстраны и нарваться на идиота. Тогда клоун стал настраивать зал против меня, и кепку из моих рук просто вырвали. Я поднял крик, завозмущался и даже заревел. На следующий день руководитель бригады позвал меня к себе и сказал: "Молодой человек, вы совершите преступление, если не станете драматическим артистом". Он дал мне свой московский адрес и договорился в райисполкоме, чтобы после окончания школы мне выдали паспорт. Приехав через год в Москву, я этого человека не нашел, но это неважно. Он помог своей верой в меня и тем, что дал адрес, который, как клубок, ведущий Ивана-дурачка в подземное царство, привел меня в Москву.
Мне хочется, чтобы и в моей жизни, как в жизни того клоуна, такой эпизод случился, чтобы когда-нибудь другой мальчишка помянул бы и меня добрым словом...
УСПЕХ. "Я не вписывался в привычные рамки..."