ЛИЧНОСТЬ Бориса Ельцина продолжает вызывать любопытство. Воспоминания тех, кто провел с ним рядом несколько лет, полны малоизвестных, порой сенсационных откровений. Александр КУЗНЕЦОВ в течение десяти лет смотрел на первого президента сквозь объектив кремлевской телекамеры. Отрывки из его воспоминаний, которые легли в основу готовящейся к изданию книги, мы вам и предлагаем.
5.04.2000
Пенсия
- САША, вы где?
- Дома.
- Мы вас ждем в Горках! - голос Тани дрожал от негодования.
- Вообще-то у меня сегодня выходной, - скромно ответил я.
Раньше дочь Бориса Николаевича видели на мероприятиях по датам и обязательно с участием всей семьи. Демонические руки Березовского выдернули из нее чеку, и Таня поселилась в Кремле. В президентском окружении ее называли по имени и отчеству - Татьяной Борисовной. Она вошла во вкус и разруливала политическую ситуацию в нужном русле, она могла решением отца уволить любого неугодного человека. Со временем убойная мощь Тани выросла как на дрожжах, и неприметная в начале папиной карьеры младшая дочка теперь могла завалить любого аппаратного зубра. Чиновников обуял страх, дочку за глаза стали называть уважительно-сокращенно "ТБ". Недовольные ее деятельностью аппаратчики проводили аналогию с ТБ-3, бомбардировщиком времен Великой Отечественной войны, намекая на главный фактор использования этого оружия для разрушительных акций в глубоком тылу противника. Я не менял комфортных привычек и называл дочку, как у нас с ней повелось, уважительно по имени. Таня напомнила мне комиссара Зою, в красном платке, кожанке и в раскидистых галифе. Я представил октябрь месяц, холодный Петроград, тусклый, качающийся в разные стороны фонарь и ее кожаный силуэт в окне ГУП ЧК. Одной рукой она прижимала к уху трубку телефонного аппарата, по которому говорила со мной, а другой, с остатками кокаиновой пыли под ногтями, судорожно сжимала огромный флибустьерский маузер.
Брежневские понты
- ...СКОЛЬКО вам нужно времени? - дочка смягчила напор.
- Минут сорок.
- Это долго, - расстроилась Таня. - А быстрее нельзя? У вас колпаки, сирена есть?
- Господь с вами, Таня, сейчас в свете перемен колпаков даже у пресс-секретаря нет, на весь правительственный гараж осталось шесть мигалок. Определенно, у меня быстрее не получится.
- Саша, выезжайте в Кремль, я пришлю свою машину. Вам позвонит мой охранник.
Через пятнадцать минут я сидел с аппаратурой в служебной "Волге".
На меня обрушился шквал звонков. Звонили все кому не лень, от пресс-секретаря до секретарей из приемной Путина. Таня быстро оповестила всех о желании Бориса Николаевича сделать заявление, и теперь в Кремле все знали, что у Ельцина в двенадцать тридцать съемка. Мы вырвались из автомобильной пробки, и водитель отпустил вожжи. Позвонил Танин охранник Дима, он ждал меня на повороте с Кутузовского проспекта на Рублевское шоссе. У Димы "Мерседес-280", с мигалкой, сиреной, есть даже специальная рация для переговоров с патрульными по всей длине трассы от Горок-9 до Кремля. Веселенькое устройство позволяло ехать не вдоль, а поперек улицы. Отдал команду постовому, и он тут же перекрыл необходимый участок дороги. Можно двигаться хоть на двух колесах, все равно ничего не будет. Во времена Брежнева подобным приемом пользовались члены ЦК, постовые вытягивались во фронт, все взирали на машину, ради которой и был остановлен весь транспортный поток, но это еще семечки. Для самого Леонида Ильича трассу "столбили" за два часа, Генеральный секретарь любил порулить в одиночестве.
Дима встретил нас в условленном месте, я пересел к нему. Танин водитель тут же воткнул педаль в пол, и мы ушли подобно ракете, сверкая "отмашкой" и оглушенные своей же сиреной. В бытность своего президентства, когда Ельцин куда-нибудь опаздывал, он спокойно говорил водителю: "Ну-ка, ножку-то распрями". Кутузовский проспект вымирал, а президентский кортеж летел по встречной полосе, чтобы успеть к назначенной встрече, первый президент России в отличие от второго не любил опаздывать.
Вождь снова в Горках
МЫ ВОРВАЛИСЬ в распахнутые ворота Горок-9 и подкатили не на стоянку, а, вопреки установленному правилу, к главному подъезду усадьбы. Там меня уже ждал глава администрации президента Волошин и экс-начальник протокола Шевченко. Оба нервно травили одну сигарету за другой. Зная характер первого президента России, как он, понимаешь, сам не опаздывал и другим не давал, я мог только представить, сколько претензий натыкал им Ельцин за это время. Волошин и Шевченко знали, что моей вины в этом нет, и быстро поздоровались.
В деревянном холле, полюбившемся мне своим огромным игрушечным тигром, дежурившим на ступеньках (подарок младшему внуку от дедушки), я наткнулся на пенсионного министра Зурабова и поверил в вещие сны. Ельцину привезли пенсионное удостоверение, официально переводя его в категорию пенсионеров. Как потом выяснилось, удостоверение уже вручили. Тут же из огромных дубовых дверей неожиданно выскользнула Таня и ласково поинтересовалась, работает ли камера.
- Тьфу-тьфу-тьфу, - "дочка, типун вам на язык", - работает, конечно.
- Тогда, Саша, заходите. Быстрей, быстрей, а то папа рассердится.
При моем появлении "папа" не то чтобы рассердился, а, как бы это поточнее сказать, застыл на месте с укором в глазах, как изваяние. Смотрел на меня долго, не отводя глаз, смотрел пристально. Он не обращал внимания на крутившуюся юлой вокруг него дочь, которая то воротничок поправила заботливо, то незаметную пылинку стряхнула с плеча и все время косила глазом на отца в предчувствии негодования. После томительного ожидания, в продолжение которого я, можно сказать, целиком проникся ельцинским взором, Борис Николаевич трагично произнес.
- Раньше, Саша, вы ко мне не опаздывали.
В этой безнадежной констатации факта, не мною спровоцированного, явилась такая душераздирающая грусть, что мне стало стыдно, стыдно и жалко. На меня навалилось ощущение шизофренидного булгаковского трагизма: "хрусть - и пополам". Чувство неотвратимого и неизбежного конца всей этой демократической истории, в конце которой стоял пожилой обиженный человек со своими болезнями и своим чувством величия. На которое, образно говоря, слегка положили. Человек, который за десять лет своего правления зарядил меня таким количеством адреналина, что его хватило бы на несколько жизней. Человек, который изменил мой взгляд на все происходящее вокруг, изменил до такой степени, что во мне родился тот фатальный блеск жизненной оценки, после которого уже ничего не существовало в природе плохого, и все, что было подарено мне жизнью, являлось нужным и красивым.
- Папа, он не виноват! - взмолилась ожидавшая гнева отца Таня.
Папа завелся и дочь не слушал. Он стоял, сгорбившись, на полусогнутых ногах в домашнем свитере, который дополнял его одиночество, и таранил меня горькой правдой.
- А теперь, вот вы как поступаете! Да-а? Не ожидал я, понимаешь, от вас этого.
Таня не выдержала, встала между нами и перехватила глаза отца.
- Папа, он не виноват, у него выходной. Он не знал о съемке. - Таня поддерживала его дрожащие руки и пыталась донести до него произносимое. - Я тебе говорю, он не виноват.
Борис Николаевич сконфуженно перевел глаза на дочь.
- А тогда кто? - Ельцин сделал неуклюжее движение назад, символизировавшее появление нужного человека за спиной, который и должен разъяснить ситуацию, но человека не оказалось. Человек стоял в холле и не решался зайти в кабинет. Таня опустила глаза.
- Это... мы его... не предупредили.
Пенсионер в квадрате
РАЗГОВОР слышали за дверью, и, чтобы как-то сбить негодование, пенсионный министр Зурабов быстро вошел и рассыпался в комплиментах. Он сказал, что тушуется перед Борисом Николаевичем, так как от него разит сногсшибательным энергетическим полем, и просит прощения за нерешительность. За ним вошел Волошин, отмеченный Ельциным как Сталич, и тоже сказал приветливую ерунду, приятную пожилому человеку, на этом неудобство и разрешилось.
- Ну что, давайте все сначала, теперь уже для людей, - сказал расстроенный Ельцин. - Вот вам ваше удостоверение, то есть мое, - он передал Зурабову свою пенсионную книжку. - А вам, - он обратился к Волошину, - моя трудовая.
Волошин бережно взял корочку, раскрыл ее, набрал в легкие больше воздуха и пожал взмывшую к небу президентскую руку. Мотор пошел!
- Борис Николаевич, хочу вам вручить вашу трудовую книжку с вашей богатой биографией. Сорок пять лет вы отработали, и на всех постах вы были заметны. Страна стала другой, в этом ваша заслуга.
Потом Зурабов сообщил Борису Николаевичу, что он теперь настоящий пенсионер и может получать пенсию одиннадцать тысяч рублей с небольшим плюс пятьдесят рублей надбавка. Пользуясь моментом съемки, Зурабов развернулся на камеру и сообщил стране, что благодаря Ельцину все пенсионеры будут теперь получать деньги вовремя. Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость? Наверное, все подумали об этом, потому как хором заулыбались и зааплодировали. Ельцин перестал обижаться.
- Я на этом пенсионном посту буду служить России, сколько есть сил, - прослезившись, сказал Борис Николаевич. - Спасибо вам за добрые слова, все было отдано для России, и сейчас эту линию будет продолжать Владимир Владимирович Путин. Уверенно, надежно, спокойно, в этом я убежден, как и полгода тому назад, когда в первый раз назвал его фамилию.
Съемка закончилась. На парадной лестнице Таня, Волошин, Зурабов и Шевченко обменялись впечатлениями от прошедшего коротенького мероприятия и расцеловались на прощание. И уж совсем на посошок Таня дала совет Зурабову не застегивать нижнюю пуговицу на пиджаке, а Шевченко попросила объяснить Путину, что букеты цветов на могилу не принято класть. Шевченко поморщился и просил не давить на больную мозоль, он едко заметил, что не может смотреть на картинку телевизора, так как видит там сплошное нарушение протокола. В завершение Таня обратилась ко мне.
- Саша! Сделаете монтаж как надо, и можно картиночку в эфир.
- Не волнуйтесь, - опередил меня Волошин, своим жестом возложив ответственность за шероховатость сегодняшнего мероприятия на себя, - мы сейчас же дадим сообщение пресс-службы.
На том и порешили. По прибытии в Кремль Волошин попросил ничего не давать, кроме приветственных слов Зурабова и последней фразы Ельцина, которая заканчивалась абзацевой коронкой "спасибо за внимание". Время семейного контроля ушло.
Из гостиницы "Россия", где располагался перегон видеоматериалов Первого канала, к Спасским воротам прибежал паренек Андрюша. Ему я передал смонтированный материал хронометражем в одну минуту, и он пулей умчался, чтобы успеть к эфиру. Времени у него почти не осталось, было без пяти три пополудни.
Продолжение в следующем номере
Смотрите также:
Дикие кошки Бориса Надеждина