ЖЕНСКОЕ население возраста ближе к бальзаковскому стекалось в Большой Кремлевский дворец, демонстрируя праздно шатающимся гражданам свое понимание вечерних нарядов: кисейные юбки, глубокие декольте спереди и сзади, шпильки. Женское население шло на Иглесиаса.
КАК ВОДИТСЯ, самые дешевые билеты были сметены из касс еще неделю назад, а перед самым концертом можно было отхватить "недорогое" местечко в партере за 500 тысяч. "Лишний билетик" спрашивали, но подразумевая амфитеатр или балкон. Естественно, в последние минуты бельэтаж шустро переместился на свободные кресла в партер, а когда погас свет и из буфета явились законные владельцы, слева и справа раздались неэлегантные ругательства.
Едва Хулио начал
петь, выяснилось, что звукорежиссер выставил ему такую мощную реверберацию (эффект эха), дабы скрыть тот факт, что Иглесиас уже не вытягивает кое-какие ноты, голос потерял глубину и стал "плоским", что из динамиков сыпался "песок". Более того, реверберацию не убирали даже тогда, когда певец просто обращался к залу, и у зрителей создавалось впечатление, что они находятся где-то в горах. А апеллировать к аудитории приходилось, и не раз. Во-первых, с
традиционным попсовым кличем: "Я не вижу ваших рук!" Иглесиасу безумно хотелось завести зал и никак не удавалось это сделать. Лишь несколько одиноких фигур отчаянных фанаток одиноко маячили на фоне благостно сидящего зала. Поэтому, во-вторых, Иглесиас устраивал "шоу поклонниц": церемонно целовал каждой руку и просил номер телефона. В микрофон. На английском с безжалостным испанским акцентом предполагал, что двое детей одной из фанаток завелись от
его музыки, и делал прочие игривые предположения. Третья "отвлекалочка" была представлена парой танцоров, извивающихся в ритмах танго.
ПЕРВЫЕ три или четыре композиции были настолько монотонно схожи и к тому же не знакомы зрителям, что казалось: все это - одна бесконечная песня. Лишь четвертая, Natalie, была известна и вызвала одобрение публики. Именно в такой пропорции "известное-неизвестное" прошел весь концерт. Песне на восьмой лысеющая голова впереди меня неестественно склонилась набок и издала виртуозную трель храпа. Спутница, видимо жена, отчаянно толкнула соседа в бок. "Ну
вообще! Ладно бы концерт классической музыки! А то здесь, на Хулио!" - возмущенно шептала она.
К публике Иглесиас старался поворачиваться исключительно правым боком, что вызывало некоторое недоумение у сидящих слева - к ним Хулио частенько был обращен пятой точкой. Причина же такого "правого уклона" была проста и давно известна всему миру: после страшной аварии, в которую Иглесиас попал 35 лет назад, на левой щеке у него остался шрам, который не скроет
ни грим, ни загар, несмотря на то что последним Хулио явно злоупотребляет - в Москву он прибыл отчаянно красного цвета. На подпевках у Хулио состояли три молоденькие и весьма голосистые девушки. Именно они исполняли партии Долли Партон и Дайаны Росс в композициях When You Tell Me That You Love Me и All Of You. И силой своих молодых голосов лишь подчеркивали слабость и немощь голоса Хулио. Тот хитрил и в самых сложных местах переходил то на интимный
шепот, то на неожиданно громогласный речитатив. Ближе к концу программы на сцену поднялся Иосиф Кобзон, поблагодарил Хулио за "такое уважительное пение перед москвичами" и дуэтом исполнил с ним композицию "All The Girls I Loved"/ "Все девушки, которых я любил". Причем голос Кобзона звучал куда мощнее голоса Иглесиаса. А потом произошел почти смертельный номер: Хулио поведал, что сегодня познакомился с мэром столицы и безоглядно, невзирая на гетеросексуальную
ориентацию, влюбился в него. Лужкова вызвали на сцену, и Иглесиас буквально заставил двух дорогих гостей спеть ему "Очи черные". Мэр сначала было запротестовал, но потом честно затянул первый куплет, после чего пустился плясать "Цыганочку" к вящей радости всего зала.
"ФИНАЛ затянулся. Ушлые граждане думали, что звучит последняя песня, и начинали перебежками продвигаться к выходу. Но потом оказывалось, что нет, не последняя. Хулио начинал новую балладу, и новая партия тянулась на свободу. Так к "бису" осталось лишь три четверти зала. Причем первыми концерт покинули испанцы. Они бодро топали к Кутафьей и, уже позабыв об Иглесиасе, хвалили московский климат: жара, как в Коста-Браве.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Г. ВИШНЕВСКОЙ. "Галина. История жизни" (31.07.1991)