"Музыкальное вступление было исполнено на бутылках, кружках Эсмарха, саксофонах и больших полковых барабанах. Подколесин, наряженный в камергерский мундир, возопил: "Степа-ан!" Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Но Степан, стоящий тут же и одетый в барсовую шкуру, не откликался, с усилием сделал стойку на руках..."
В ЭТОМ ироническом описании спектакля "Женитьба" в "Двенадцати стульях" многие увидели пародию на постановки гениального Мейерхольда. Да, двадцатые - тридцатые годы были эпохой ниспровержения традиций. Даже грозный ЦК ВКП(б) вынужден был принять в 1932 году постановление "О перестройке литературно-художественных организаций", строго приказав прекратить вольные трактовки классики на сценах советских театров. Прекратили. Но вот сегодня то описание "Женитьбы" кажется рецензией на последнюю премьеру.
Сегодня самые "постановочные" авторы - Антон Павлович да Николай Васильевич, Жан-Батист да Уильям - от Казани и Уфы до Новосибирска. В Москве в одном только Малом - полтора десятка классических спектаклей, всего же в столичных театрах идет сейчас более ста классических постановок. И порой весьма вольных: авторы-то сколь бессмертны, столь и безответны.
ДАЕШЬ ОЖИВЛЯЖ!
ВОТ, скажем, поиски тайных или явных пороков в героях, выявление и обнародование, а чаще - изобретение их многообразных между собой интимных связей - весьма плодотворный путь для осовременивания и актуализации классики. Один московский спектакль, "Чайка", помнится, открывался сценой "развлечений" сразу четырех пар: Тригорина и Аркадиной, Нины и Треплева, Маши и Медведенко, Шамраева и Полины. В самом деле, знаменитая фраза, открывающая пьесу: "Отчего вы всегда ходите в черном?" - звучит по отношению к Маше куда пикантнее, если речь идет о цвете белья, не правда ли?
Даже уважаемый наш мэтр Марк Анатольевич Захаров не избежал искушения приправить "Чайку" "клубничкой". В начале его спектакля, опять же при произнесении роковой фразы про черное, Медведенко торопливо расстегивает на невозмутимой Маше пуговки и хватает ее руками. Хватает Дорна и Полина Андреевна, спеша, вероятно, поскорее исполнить свою лебединую песню. А Тригорин мечется по сцене, постепенно раздеваясь до исподнего, между Ниной, лежащей в постели, и Аркадиной, курящей в гримерной.
Поставить классическую пьесу без подобных "новаций" - вот это было бы сегодня подлинной режиссерской дерзостью. Но кто рискнет? Режиссеры наши, кажется, отучились доверять классическому тексту и классику как таковым, и без пошлых "допингов" их уже подать публике не решаются.
ТУЗЕНБАХ ЛЮБИТ ИРИНУ, А ОНА - МАШУ...
НО ВСЕХ театральных новаторов переплюнул в этом смысле кинематограф. Недавняя премьера - фильм по мотивам "Трех сестер", произведение Б. Бланка и В. Мережко под названием "Если бы знать". Так и кажется: авторы сели, подумали и решили перелопатить чеховскую пьесу так, чтобы ее и вовсе узнать нельзя было. Действие происходит в гражданскую войну в Крыму, на вокзале. Обстановка, сами понимаете, нервная. Сестры - ничего, на месте. Старшую, Ольгу, правда, насилуют собственные ученики, гимназисты, а младшую Ирину и среднюю Машу связывают отношения, сильно смахивающие на однополую любовь. Дальше. Вы полагаете, что Соленый влюблен в Ирину? Ошибаетесь! Он питает страсть - никогда не догадаетесь! - к Тузенбаху. Ну что ж, как сказал бы мудрый Ильич, "Три сестры", оказывается, - "очень своевременная книга".
А ЗРИТЕЛЬ ВСЕ РАВНО ПЛЮЕТСЯ!
СДЕЛАЮ оговорку: экспериментаторство не всегда - со знаком "минус", да и возможно ли ставить любую пьесу десятилетиями, а то и веками в раз и навсегда установленных трактовках? Спектакли, в которых достаточно вольно обращаются с классикой, различны по художественному результату, но речь сейчас не об этом, потому перечисляем их в одном ряду.
В магнитогорской "Чайке" почтенный Дорн проваливается сквозь сцену и вылезает мокрым с ведрами, наполненными водой, Тригорин ловит искусственных рыбок на удочку, Аркадина катается на велосипеде, кроме того, в этом спектакле две Нины, и обе Заречные. Подколесин в гоголевской "Женитьбе" в Театре Станиславского - в вязаных рейтузах и детских варежках на резиночках, кроме того, в спектакле этом две свахи и две Агафьи Тихоновны. Степан, правда, в одиночестве, но при этом он - она, то есть дама в костюме, напоминающем Карлсона из известного мультфильма.
Впрочем, что костюмы! Бывают эксперименты и покруче. Вот привезенный недавно в Москву из Тольятти "Ревизор" театра "Колесо": спектакль называется "Опера сумасшедших". Текст, как ни странно, сохранен, но действие перенесено в дурдом, где зрители размещаются вместе с актерами. Сюжет - безумный бред Городничего. Смирительные рубашки, санитары, каталки - все, как положено в соответствующем заведении. Дескать, все мы психи в этом безумном, безумном мире. Очень свежо.
Большой мастер по перекраиванию классики - Леонид Трушкин. Его "Гамлет" идет всего два часа. Клавдий в финале закалывается лично, без посторонней помощи, но Гамлетовой шпагой и с Гамлетовым текстом на устах. Гамлет в свободное время качается на люстре. В довершение всего в спектакле нет Фортинбраса. Зато в нем есть все, чтобы облегчить восприятие зрителем шекспировской трагедии. И что же? Спектакль однажды был сорван несовершеннолетней публикой, приведенной "на классику" - ребята хохотали и плевались...
Предупреждал же еще Н. П. Акимов, сам поставивший в 1932 г. скандального "Гамлета" (где рафинированного принца играл увесистый бодрячок, артист А. Горюнов, знакомый по фильму "Вратарь"): "Порой честолюбивые намерения "оживлять" классика сменяются надеждой не отстать от него, шагающего через века бодрой и уверенной походкой". Так что, господа новаторы, - вперед, к классикам, как призывал нас к тому еще наркомпрос Луначарский.
История самого смешного театра