"Из цирка не уходят - там рождаются и умирают". Так говорила мать, знаменитая укротительница слонов Тереза Васильевна Дурова. На Дурову-младшую, правнучку известного клоуна и дрессировщика Анатолия Дурова, в цирке возлагали надежды, предрекали звания "Заслуженная" и "Народная" - но судьба неожиданно сделала кульбит. В 21 год гордость старейшей цирковой династии вышла замуж за журналиста. Клан был в шоке, но Тереза настояла на своем.
Табор или семья
"МНЕ говорили: "Опомнись! Не делай глупостей! У тебя выстроена жизнь: большой аттракцион, традиции, высшая ступень в цирковой иерархии. Все только начинается, ты станешь такой же знаменитой, как мать!" Звонили маме: "Не отпускай ее, это дурь, подумаешь, какой-то журналист, приехал и уехал!" Но мудрая мама сказала: "Тэта, мне никто не предлагал такого страшного выбора: "Либо мы, либо он". И я перед тобой его не поставлю. Это ломка, издевательство над человеком!" Она оказалась права..."
Дурову-старшую в цирке назвали Мать-Тереза за готовность помочь и снисходительность к чужим слабостям. Но выбирать дочери все же пришлось: табор, вечное кочевье или дети, семья, спокойная столичная жизнь. "Я думала: рожу ребенка, посижу годик, а потом все равно вернусь в клан. Мама не сжигала мосты: "Вернешься, буду рада. Не вернешься - значит, не судьба. Если жизнь тебя сломает, зачем ты нам такая?" Победила любовь".
Они познакомились, как шутит Тереза, "романтически-банально". В 1974-м труппа Дуровых приехала на гастроли в Питер. Корреспондент журнала "Смена" оказался там же в командировке, пошел в цирк и увидел Дурову-младшую на арене. После представления он появился в гримерной: "Хочу сделать репортаж о том, как цирковые животные переезжают из города в город. С фотографией: слонов ведут по зимнему Невскому..."
"В следующий раз мы встретились на товарной станции: я была уже не в цирковом костюме, а в телогрейке и валенках. Грузили слонов в поезд. Сергей не сразу меня узнал и казался разочарованным... Он был из другого мира, для меня - загадочного и непонятного. Из старой интеллигентной московской семьи. Его друзьям, далеким от цирка, я была интересна. Юная худенькая девушка - и работает со слонами! Да еще из семьи Дуровых!.. На меня обрушилась лавина - вся журналистско-литературно-киношная среда того времени. Я была ошарашена. Цирковой клан - очень закрытое сообщество. Мы почти не общаемся с коллегами из театра и кино. А тут такие открытия!"
У Сергея этот брак был вторым. "С его прежней женой у нас и сейчас теплые отношения. Мы не пересеклись, не искалечили друг другу жизнь. Они разошлись задолго до нашей встречи с Сергеем и остались друзьями".
Он тоже не ставил пред Терезой рокового выбора: "Или я, или они!" "Никто меня не ломал. Мне повезло!"
"Мы не мучились с жильем: у Сережи была 17-метровая холостяцкая квартира в Марьиной роще. Туда я и перебралась из родительского гнезда. Родился Артем. Было безумно трудно: чувствовала себя выброшенной из жизни. Тянуло обратно в клан, но не хотелось разрушать семью... Слава богу, у меня не было "последнего" спектакля, надрыва нервов. После гастролей в Кисловодске пришлось вернуться в Москву для консультации с врачами - как быть, чтобы сохранить ребенка. Больше никуда не поехала: всю беременность провела в больнице".
Крыло пеликана
ЧЕТЫРЕ года назад Дуровых постигло еще одно испытание. После несчастного случая на манеже у Дуровой-старшей случился инфаркт обоих глаз. От полной слепоты спасла встреча с Эрнстом Мулдашевым.
"Мама стала слепнуть катастрофически быстро. Сказались стрессы, давние травмы, сотрясения мозга, после которых она выходила на манеж. И вот - удар. Но она не сдавалась: пять лет выступала почти незрячей. Одним глазом видела очертания предметов, другим вообще ничего. Слоны и те превратились в размытые темные пятна... И в то же время сама накладывала перед представлением грим! Сама за собой ухаживала, не признавая никаких гримеров! По ее маникюру, макияжу, прическе нельзя было понять, что болезнь прогрессирует".
Оперировать Мать-Терезу отказались и во Франции, и в Германии. Не помог даже Святослав Федоров. Светила-офтальмологи в Москве подвели итог: "Это неоперабельно. Вы должны смириться".
"Перед гастролями в Уфе мама подошла ко мне: "Была у знаменитого врача. Он сказал, что я должна ослепнуть очень скоро, осталась неделя, может быть, две". А потом прибавила: "Я только не поняла: кому это я должна? Если это судьба, то все равно, где она меня настигнет". Собралась и уехала.
Вскоре позвонила из Уфы: "Тэточка, ты только не дергайся - я ослепла. Утром встала и ничего не вижу". Кричу в трубку: "Мама! Я вылетаю!" - "Никуда ты не летишь! Директор уфимского цирка сказал, что здесь есть глазной хирург, который мне поможет, - Эрнст Мулдашев. Он уже звонил и сказал, что примет". Я удивилась - какой Мулдашев? Ни один из врачей, осматривавших маму, не называл его имени".
На столе у Дуровой-младшей портрет в рамке - мать рядом с Мулдашевым. Оба улыбаются.
"Мама зашла к нему в кабинет: "Здравствуйте, я Тереза Дурова!" Он был поражен: "Я вывернусь наизнанку. Эта женщина должна видеть!" Потом сказал: "Я буду готовить вас к операции". - "Когда?" - "Завтра!" Операция прошла успешно. На другой день мама спросила: "Я могу выйти на манеж?" - "Через неделю?" - "Сегодня!" И вышла. Вся опухшая, швы торчат, лицо в зеленке, под глазами синяки - зрелище не для слабонервных. Зрителям сказала: "Дорогие! Ваш земляк вчера вернул мне зрение. Я вас вижу!" Зал встал..."
В цирке убеждены, что Дурова-старшая обладает особой энергетикой. В Великую Отечественную она выступала с животными на передовой. Оказавшись в полевом госпитале, случайно заглянула за занавеску в одной из палат - на койке лежал умирающий. "Туда нельзя, там солдатик отходит", - сказала медсестра. Но Дурова села на край койки и стала гладить руку солдата: "Ты поправишься. Придешь ко мне на представление!" Утром сестра вошла к ней в зверинец: "Он жив! Ты вчера смерть отогнала!"
..."Мама может исцелять наложением рук, но никак не развивает свой дар и, кажется, даже не отдает себе отчета в том, чем владеет. Я видела, как незнакомые, чужие люди, пришедшие на цирковое представление, после спектакля пробивались к ней за кулисы за помощью. Она никому не отказывает - только если человек уж слишком не понравится. Как-то вошла женщина с ребенком на руках: "Дочке три года. Не спит по ночам и все жалуется: "Болит головка!" Мама посадила девочку на колени, стала гладить, а потом говорит: "Не волнуйтесь, все будет хорошо!" Через неделю женщина пришла снова: "Дочка спит! Что вы с ней сделали?"
Этот дар сказывается и на животных, которых не обманешь силой внушения. Нашему пеликану на крыло наступил верблюд - и мама его вылечила! Ветеринары, осмотрев пеликана, заявили, что крылья птиц плохо срастаются - там полая кость. Прогноз неблагоприятный. "Ну и ладно, - сказала мама, - идите!" Пошептала что-то пеликану, "поколдовала" над ним. Крыло срослось".
"Сюшай, когда кюшат буду, да?"
В ВОЗРАСТЕ семи лет ей заменили фамилию с Наджаровой на Дурову. Так предписывали традиции клана. Отец в прошлом был джазовым музыкантом, но переквалифицировался в дрессировщика и стал гастролировать вместе с супругой. И этого требовал обычай. "Все мужчины, женившиеся на представительницах династии, перенимали их профессию и образ жизни, - объясняет Дурова-младшая. - В "семье" так принято: если ты полюбил женщину, значит, должен полюбить и ее клан".
- Я обожала папу, но все равно безумно радовалась, когда мне переписали фамилию. Так хотела быть Дуровой! Желал этого и отец. Мужчины, приходившие в клан со стороны, были преданы женам, "семье" и общему делу. Они понимали, какое наследство получают на всю жизнь. Это была не жертва, а выбор судьбы.
- Вас назвали так же, как и мать, - Терезой. А откуда такое отчество - Ганнибаловна?
- Мой дед по отцовской линии Владимир Наджаров поддерживал старый семейный обычай - называть старших сыновей именами отцов. Сам он Владимир Ганнибалович, мой отец - Ганнибал Владимирович. Папа хотел для меня спокойного детства, без цирковых кочевий, и отправил в Баку к бабушке и дедушке. Он был армянин, родился и вырос в этом городе.
- Это от отца вам достался темно-карий цвет глаз?
- Не только! Мой второй дед - грузин, артист цирка Василий Васильевич Мильва. До четвертого класса я жила в Баку и училась в армянско-русской школе. Дома ко мне никто не обращался по армянски. В Москву я вернулась с жутким акцентом: "Сюшай, мама, эй, когда я кюшат буду, да?.."
В семье отца было трое братьев, и я - первая и единственная дочь и внучка. Носились, как с писаной торбой! Жизнь была замечательной, кроме одного: я почти не видела родителей. Они приезжали с гастролей раз в три-четыре месяца на несколько дней. Иногда, но очень редко, проводила с ними каникулы. Атмосфера цирка - романтический ореол, красивая мама, вся в блестках... Уже со второго класса я стала устраивать бунты: отказывалась мыться, раздеваться после школы, спала в форме. Любые бандитские выходки, лишь бы к родителям в цирк!
- А они, по сути, бросили дочку на попечение...
- Нет, не бросили. Они хотели мне хорошего: чтобы я училась в одной школе, жила в собственном доме, а не моталась по гостиницам и съемным квартирам, холодным циркам да конюшням. Но я своего добилась. Меня отправили к ним, решив, что надолго не хватит: помотаюсь два-три переезда из города в город, помыкаюсь годик и запрошусь к своим игрушкам. Но я не запросилась. Росла в цирке, среди взрослых.
- Вам было одиноко?
- Я работала. Окунулась в опилки с головой... Неработающий ребенок в цирке - это катахреза, совмещение несовместимых понятий. Я верю в генетику и силу рода, в предназначение, заложенное в детях. У меня гены лидера: даже в детсаде перевели из младшей группы в старшую.
В цирке я сразу попала на конюшню. Мне объяснили, что блестки, аплодисменты, слава - это все потом, а сначала - с шести утра надо чистить клетки. И я несколько лет выгребала мусор из-под лисичек и кроликов. А на манеж вышла в 13 лет. Но клетки чистить не перестала...
- Вы как-то сказали: "В нашем клане все предопределено до конца твоих дней. Судьба твоя не должна ничем отличаться от судьбы бабушки, дедушки, мамы, папы. И невольное давление "семьи" преследует нас с самого детства".
- Это так. Но есть и плюсы: клан держит традиции семьи. Это не только бабушкины бриллианты и дедушкины фотографии, а еще и жизненный опыт. Тебе как бы передают бразды. Растят не бабочек, относятся по-взрослому. Бабушка вместо сказок рассказывала мне истории из жизни деда и прадеда. Как переживали войну, как теряли все, потом снова приобретали. И даже, забываясь, говорила: "Тэточка, ты же помнишь, когда пришли немцы?" Или: "Помнишь, когда нам пришлось все продать, чтобы купить животных?" Я отвечала: "Да, бабуля, все помню!" Я вошла в жизнь с багажом своих предков.
Но все это срабатывает при одном условии: если предки не идеализируют клан.
...Вот вы говорите, "клан ломает". Но он не ломает. Если ребенок недостоин, не заслужил, не выдержал испытания или просто не хочет жить в цирке, клан отпускает его и не держит. Меня тоже отпустили, хотя и со скрипом, когда в 21 год я вышла замуж за журналиста.
- Повзрослев, вы не пожалели, что вернулись к родителям и кочевой жизни?
- Нисколько! Хотя мое детство трудно назвать нормальным. Я сменила 69 школ. По школьным документам я была Наджарова. Мне их специально не переделывали. Все знали только, что я девочка из цирка. И никто не догадывался, что я Дурова... Мама говорила: "Фамилия - это аванс. Его надо отрабатывать".
Дрессура и проституция
- ПОЧЕМУ вы ушли из дрессуры? Из-за жестокости профессии?
- Потому что вышла замуж, родила ребенка, училась в ГИТИСе. И только спустя годы, придя в цирк, я поняла: это не мое... От вида зверей на манеже стало не по себе. Дело не в том, бьют их или не бьют. А просто странно видеть то, чем я занималась столько лет, со стороны. Я перестала получать от этого наслаждение. Знаю, как и за счет чего это делается, и мне уже не интересно.
...Говорят, насилие - заставить слона стоять на одной ноге. Я скажу больше! Насилие - вообще перевозить слонов в теплушках из города в город и даже просто держать в слоновнике, как бы их там ни кормили и ни любили.
- Мама разделяет ваши взгляды?
- Нет, но принимает их. Только иногда звонит: "Опять читала, что тебе не нравится дрессура! Мне уже звонили "наши" и говорили "ай-яй-яй"! Ну смотри, дело твое..."
- Вы могли бы сделать себе паблисити, славу на скандале, возглавить ряды защитников прав животных...
- Такая слава не сделает чести. И мне она не нужна. Я не собираюсь выходить на улицу с плакатом, рушить цирки и выпускать зверей на улицу. Каждому свое. Дрессура - такая же древняя профессия, как и проституция. Людям нужны острые ощущения - покорить тигра или льва, заставить подчиняться себе. Это у нас в крови.
- Дрессировщики действительно жестоки к зверям-артистам?
- Кто от чего получает удовольствие: одни от процесса, другие от результата. Я знаю, как поставить слона на одну ногу за две недели - через страх, крик, через блоки, когда задние ноги подтягиваются на тросах чуть ли не к слоновьим ушам, все вокруг звереют друг на друга. Но я лучше сделаю тот же трюк за полгода. А кто-то готов получать лавры и аплодисменты любыми методами - вплоть до побоев.
- Если захотите раскрыть секреты профессии, вас будут преследовать коллеги? Клан сделает все, чтобы скрыть правду?
- Наверно, начнется буря. Но, когда дрессировщик избивает медведя после спектакля, это ни для кого не тайна. Медведь орет так, что не обратить внимания невозможно. Вопли зверя слышат и артисты, и униформисты, и даже, я сама видела, - публика. Зрители еще не ушли из зала, а разборки уже начались... Занавес - не железобетонная дверь. В цирке не утаишь секретов.
- Вы не похожи на человека, которому всегда везет. Вас часто предавали?
- Случалось. В 1989-м меня выжили из циркового училища. Студенты подняли забастовку с требованием смены руководства, а как альтернативу предложили Терезу Дурову.
- Почему именно вас?
- Я учила их актерскому мастерству, работала как режиссер и имела две золотые медали с конкурса "Цирк завтрашнего дня" в Париже. Ну и, конечно, мой упрямый характер... Начался бунт. Все преподаватели были в шоке. На меня смотрели с ненавистью. Я поняла: или бороться, или работать. Подала заявление и ушла. Но эта драма дала мне силу, благодаря которой я смогла создать собственный театр. Теперь я знаю, к каким методам никогда не прибегну. Знаю, как бывает, когда все вокруг, глядя тебе в глаза, говорят, что ты никакой не режиссер, не педагог и все у тебя плохо, тебя осуждают, клеймят. А я использовала свои беды как фундамент. Фундамент можно сделать из чего угодно: из бумаги, стали, из мусора и помоев...
- И ни разу и не захотелось отплатить той же монетой?
- Я всегда сдерживалась. Один знакомый принес мне много страданий. Я не стала мстить, подошла к нему и сказала: "Я очень вам благодарна! У меня подросли мышцы и выросли зубки. Теперь знаю, как жить дальше!"
Страх и клоуны
- ПОСЛЕ бунта в цирковом училище вы снова оказались "на обочине" - работы нет, будущее в тумане. Что помогло выжить?
- Я не страдала, а искала решения. Чтобы страдать, нужно много свободного времени. Я провела в Москве фестиваль клоунов. Прикинула, что время подходящее - наши клоунские звезды перебрались на Запад, и пришла к Юрию Никулину. Он сказал: "Ты представляешь, что это такое? Ты вытащишь эту махину?" - "Вытащу!" - "Ну смотри! Я тебе верю!" На конкурс приехали клоуны со всей страны - с семьями, реквизитом, чемоданами личных вещей... 360 артистов!
Когда фестиваль закончился, многие клоуны остались в столице. Да вот беда, некуда было податься... Я, болтаясь по Москве в раздумьях - куда идти и что делать, зашла в Театр эстрады, постучала в дверь художественного руководителя, и в этот момент Борис Брунов оказался на месте! Он сказал: "Даю тебе театр на две недели!" Приютил, даже не видя продукта. Но эти недели меня спасли - дали возможность "родить" свой Театр клоунады.
- Вы начали дело с нуля. Было страшно?
- Еще как! Страшно гнуть свою линию, когда актеры, которые на тебя надеются, спрашивают: "Что с нами будет завтра?" Я отвечала: "Ребята! Завтра все будет в порядке!" Хотя не знала, как пережить даже сегодняшний день. Я переступала через страх своих поступков.
Я попросила профессиональных менеджеров рассчитать, за счет чего сможет существовать мой театр. Они думали недолго: "Даже не начинай, тебе ни на что не хватит денег!" Я их слушала, кивала головой. Плакала от обиды и продолжала.
- Как вам, творческой натуре, в кресле директора театра? Жизнь изменилась?
- Еще бы! Самое сильное желание - выспаться. Но и в постели голова продолжает работать. Говорю себе: "Утро вечера мудренее", а сон все равно не идет. Пробовала пить снотворное, но ни одни таблетки со мной не справляются. "Отключаюсь" только к утру. Такое ощущение, что сама с собой играю то ли в покер, то ли в шахматы - всю ночь просчитываю ходы...
"Я - имя!"
КЛАН Дуровых не покидают добровольно. Но были те, кто ломался.
Дурова-младшая достает с полки семейный альбом: "Это мамин младший брат Анатолий Дуров. Они росли вместе. В детстве все ставки делались не на маму, а на него как на мужское продолжение клана. Но Толя не выдержал славы: много друзей, много водки... Он угасал на глазах. Молодой, талантливый, третье поколение династии - и не справился с ситуацией, хотя ему помогали все, кто мог. Он был вынужден уйти из цирка и получал маленькую пенсию.
Я помню, как Толя, изможденный болезнью и алкоголем, сидел, уронив голову в ладони, и повторял: "Я великий Дуров! Как я могу пойти куда-то работать? Ведь я же Дуров! Я - имя!"... Рядом с этим "великим" сначала были великие, которые с ним пили, потом уже не великие, которые с ним пили, а в конце концов просто алкоголики с улицы, которые продолжали с ним пить..."
...Тереза Дурова-младшая нашла свой путь и вернулась в клан - другим боком. "И меня приняли. Вот так выкрутила судьба!"
Смотрите также:
Куплеты про жизнь на два голоса