Наша газета - прежде всего для людей старших поколений, которые беззаветно создавали и защищали великую страну. Сейчас Россия вновь подвергается нелегким испытаниям, и вновь становятся востребованы нравственные устои и ценности наших стариков, их знания и исторический опыт. Величайшей вершиной подъема народного духа в истории страны была и останется Великая Отечественная война. Конечно, о ней написано немало мемуаров, опубликовано множество документов, но это - официальная история. А ведь у каждого война была своя - свои победы и поражения, горечь и радость, боевые друзья и подруги, встречи и расставания, потери и приобретения... "АиФ. Долгожитель" призывает всех, кто помнит нелегкие военные годы, поделиться личными воспоминаниями и внести свою лепту в создание народной истории войны. Ваши рассказы будут опубликованы на страницах "Долгожителя" и сборников "Народная война".
За речкой - Курская дуга
Я родился в 1938 году в маленькой деревушке, затерявшейся среди холмов и низин по правому берегу Сейма, между Рыльском и Курском. С сорок первого года наши места были под немецкой оккупацией, но немцев вокруг почти не было. Всем руководили полицаи из своих, местных. Но и от них бед хватало - перестреляли коммунистов, проводили обыски, искали оружие. У нас было спрятано папино ружье, слава Богу, не нашли, а то всем бы нам конец.
Основные бои на Курской дуге происходили довольно далеко, но когда немцы строили свою оборону, всех взрослых жителей нашей деревни гоняли копать траншеи и окопы. Земля была мерзлая, возвращались совсем измученные. А в марте 1943-го тех, кто жил в селах по передовой линии фронта, и нас тоже, стали выгонять из домов. Кто замешкался, пытался укрыться, расстреливали. Наша семья - бабушка с дедушкой, мама и мы со старшим братом - уцелела чудом. Хотели спрятаться в подвале, но туда уже набилось столько людей, что нам не хватило места. Мы кинулись бежать дальше, а сзади раздавались крики, стрельба - немцы забросали место, где мы хотели укрыться, гранатами...
Мы стали прятаться в ближайших лесочках и оврагах, буквально в километре от своей деревни, думали, что все скоро кончится. Соорудили шалаши, из мужчин - только мой дедушка, остальные - бабы с детишками и старухи. Было очень голодно, холодно и страшно. Однажды нагрянул немецкий патруль, видимо, в поисках партизан, наставили автоматы. Мы уже попрощались с жизнью. Они перерыли все наши пожитки, искали оружие, но, конечно, не нашли, схватили дедушку и увели с собой. Его долго допрашивали, а потом приказали переводчику - немцу, говорившему по-украински, - отвести "партизана" в лес и расстрелять. На опушке немец крикнул дедушке: "Тикай до лису!" (беги в лес), и выстрелил в воздух. Значит, и среди немцев не все были душегубы...
Есть было совсем нечего - ночами бабушка с другими женщинами пробиралась в деревню - добыть хоть что-нибудь в брошенных погребах. Там стояли часовые, стреляли на малейший шорох. Соседку Нюсю на глазах у бабушки настигла пуля...
Отступали немцы в конце августа 1943 года в большой спешке. Лил проливной дождь, и ползли мимо, по самые оси вязли в русском черноземе бесконечные вереницы подвод и машин...
Мы вернулись в нашу хату - точнее, в то, что от нее осталось. Верх был снесен снарядом... По всей деревне змеились траншеи в человеческий рост глубиной, луг стал минным полем.
К зиме дедуля уже восстановил крышу, накрыл ее осокой, достроил сломанную печную трубу. Не было большего счастья, чем снова, как прежде, жить в своем доме!
Сталинградские мы...
Промозглым октябрем сорок второго года уцелевшие от бомбежек мирные жители, спасаясь от голода и холода, покинули "обжитые" щели оврагов, выбрались на окраину Сталинграда - в Разгуляевку, занятую фашистами, и там, влившись в колонну беженцев, трое суток шли до Нижнего Чира. На станции немцы загнали всех в вагоны для скота, но перед Ростовом тех, кто не представлял интереса как рабочая сила, высадили. Так казачий хутор Головка приютил бабушку, маму и нас с сестренкой.
Эту глухомань немцы обходили стороной, и только в феврале сорок третьего стали наведываться румыны, которых больше интересовали трофеи, чем судьба рейха...
Один из них, здоровущий толстяк, ввалился в хату и сразу сориентировался, чем можно поживиться, увидев под столом ведро с картошкой. Он потянулся за ведром... Но это же была наша картошка! Мама добывала ее, руками выкапывала из мерзлой земли, хотела растянуть до весны, а тут вдруг объявился другой хозяин! Бабушка Мотя не выдержала такого самоуправства, тигрицей бросилась на солдата: "Это наша картошка, наглая твоя рожа!" - выхватила у него из рук ведро, откуда только силы взялись! Незваный гость расстегнул было кобуру пистолета, но я, четырехлетний заморыш, и сестренка так душераздирающе визжали, что он плюнул, развернулся и ушел.
Были и другие румыны. Как-то явился офицер, улыбался, достал какой-то цветной пакетик, жестами объяснил маме, что содержимое надо залить кипятком. Мама сообразила, что это сухой кисель, и пока она суетилась у плиты, гость присел на топчан рядом с нами, долго и внимательно рассматривал меня и сестру. Потом протянул ладонь, а я хлопнул по ней, крепко, по-мужски... Все молчали, даже воинственная бабушка глядела беззлобно. Кисель был готов. Офицер, обжигаясь, сделал несколько глотков и ушел, оставив почти полную чашку нам...
До нас доходили слухи, что немец под Сталинградом разбит, с нетерпением ждали прихода своих... И дождались! С раннего утра начался сильный бой, хуторяне прятались в погребах. Еле волочившую ноги бабушку Мотю спустить в укрытие было невозможно, и мы остались с ней. Она читала молитвы, а мама нас успокаивала: "Не погибли от немецкой пули, и от своих Бог смерти не допустит!"
К обеду выстрелы стали реже, и вот уже рокочут мимо окон танки с пятиконечными звездами... "Наши, наши!!!" - закричали мы с сестрой и кинулись на улицу. Женщины плакали, обнимали освободителей, а бабушка, щурясь, всматривалась в лица солдат, надеясь отыскать среди них своих сыновей.
Я был совершенно счастлив, здоровался с бойцами за руку и громко пел: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет..."
Один солдат взял меня на руки, прижал, поцеловал, щекоча колючим подбородком. "Что ж ты, парень, такой легкий? Одни косточки!"
"Сталинградские мы, - пояснил я, - голодаем!"
Поставив меня на землю, он полез в карман, достал узелок, скрученный из бинта, развязал. Там оказалось несколько кусочков сахара. Такой дорогой подарок мне и не снился. Я обнимал незнакомого дядьку, тыкался губами в его небритые щеки... Он тоже плакал.
Шестьдесят лет миновало с той поры, но этот миг из военного детства остается свежим, как день вчерашний...
День Победы! Как он был от нас далек
Я была студенткой, училась на художника. В институте были двухгодичные курсы медсестер, дело добровольное, но тогда все чем-нибудь патриотическим занимались, так принято было. Во мне патриотизма тоже было хоть отбавляй - как же обижалась, что в комсомол не взяли, я ведь дочь репрессированного... Отец мой, сельский врач из-под Ферганы, попал в лагеря по "делу врачей" в 38-м году. Его пытали, чтоб признался, как он хотел убить Сталина, а он все спрашивал: "Как же я мог бы его убить, я же гинеколог!" Да кого это интересовало - получил 10 лет.
В августе сорок первого мы, недоучившиеся медсестры, двадцатилетние девчонки из общаги, добровольно пошли в армию.
Нас привезли в район города Калинина, там формировался госпиталь на базе санатория, в бывшей Шереметевской усадьбе. Она такая красивая, на горе, над рекой. Приехали мы утром, разместились, осмотрелись, а вечером того же дня прибыл первый транспорт с ранеными. Нас, сестричек без опыта, отправили на разгрузку. Раненые только из боя, грязные, кое-как перевязанные, нужно было переложить их с корабля на носилки, и эти носилки дотащить наверх, в гору, сперва в баню, а потом - в палаты. И так-то мужика здоровенного нашими девчоночьими силенками не поднять, а на многих еще и гипс - тоже немалый вес. Вот так и тащим, скользим, плачем, а все равно тащим! И многие раненые умирали. Близко видеть смерть - страшно, очень страшно.
В сентябре немцы высадили в Калинине десант, зарево пожаров было видно, ночью аж светло все, и чтобы госпиталь не попал в оккупацию, нас срочно погрузили на корабли и по реке повезли дальше. До Урала, где потом разместился наш госпиталь, было долгих 20 дней пути, а до конца войны - целая вечность...
Впрягались в плуг девчонки
До войны наш колхоз был на хорошем счету, народ дружный и трудолюбивый. Но началась война, и до нас, хоть и ненадолго, дошли немцы. Необмолоченное зерно заставили обмолотить, увезли, у населения подчистую выгребли все запасы, забрали скот, а потом всех нас выгнали из домов и деревню сожгли. Мы остались в чем были, а кормились тем, что на пепелище найдем,- может, где картошка не догорела... Весной стали копать из-под снега мороженую картошку, раскисшую, как крахмал. Из нее пекли блины, казалось, вкусно, это был лакомый кусочек. Потом выросла трава - лебеда, крапива, клевер, все ели. Семена для посадки хранились не у нас в колхозе, а в соседней деревне, за 4 километра, поэтому уцелели. Таскали их на себе. Пахать тоже не на чем-либо копали вручную, либо впрягались в плуг по шесть человек, а седьмой управлял. Норму - на человека 3 сотки - выполняли и даже перевыполняли. А мужчин вовсе не было, одни девчонки.
Потом прислали быков. Ух, и намучились мы с ними, пока приучили к упряжи, - недаром говорят: "Упрям, как бык"! На следующий год откуда-то прислали трактора, только старые, радиаторы худые. Проедет одну борозду - и воду заливай, вся вытекла. Так мы и бегали целый день с ведрами - хорошо, если где поблизости есть какой пруд или хоть болото, а то бог знает откуда тащим, руки отрывались от этих ведер. Потом выращенную капусту возили на себе в Москву, а на вырученные деньги запчасти к тракторам покупали. Кто постарше был, тем полегче, а нам, маломеркам, так доставалось! Два мешка через плечо, ногу за ногу переставляешь, только и думаешь, как бы не упасть!
В колхозе не платили, писали трудодни, а в конце года давали зерном. Получалось по 300 грамм на день, и то второй сорт. Правда, мы и не роптали - все знали, что хлеб нужен фронту, для победы. Нас, шестерых девочек, наградили медалями "За доблестный труд". А сейчас пенсию получаю такую маленькую, что перед людьми стыдно - наверное, думают, что лодырь, не работала...
Народная война (19.02.2003)