Наша газета - прежде всего для людей старших поколений, которые беззаветно создавали и защищали великую страну. Сейчас Россия вновь подвергается нелегким испытаниям, и вновь становятся востребованы нравственные устои и ценности наших стариков, их знания и исторический опыт. Величайшей вершиной подъема народного духа в истории страны была и останется Великая Отечественная война. Конечно, о ней написано немало мемуаров, опубликовано множество документов, но это - официальная история. А ведь у каждого война была своя - свои победы и поражения, горечь и радость, боевые друзья и подруги, встречи и расставания, потери и приобретения... "АиФ. Долгожитель" призывает всех, кто помнит нелегкие военные годы, поделиться личными воспоминаниями и внести свою лепту в создание народной истории войны. Ваши рассказы будут опубликованы на страницах "Долгожителя" и сборников "Народная война".
Приближали светлый праздник
Я родилась и выросла в большом селе Воздвиженка, в двухстах километрах от города Оренбурга. У нас была большая семья - шестеро детей. Отец работал комбайнером, мать занималась детьми и хозяйством. Родители жили дружно, много работали, а мы росли в любви и доброте. Но вот наступил июнь 1941-го, мне шел тогда 13-й год. Начались проводы мужчин на фронт. Недели через две ушел на войну наш кормилец - отец. А в августе того же года всем селом провожали группу молодых ребят. С ними уходил и мой старший брат Павел, ему ещё не исполнилось и семнадцати. Он хорошо пел, играл на гармонике. Помню, как, уходя по нашей улице, он запел: "На последние денечки, маменька, жалей, жалей, из родительского дома улечу, как соловей..." Видели мы тогда Павла в последний раз, а его голос до сих пор звучит в ушах.
Из колхоза забирали лучших лошадей, скот, машины. На селе остались женщины, старики и дети. Мое детство кончилось, я сразу стала взрослой. Женщины работали на полях, а я теперь стала старшей в доме и изо всех сил старалась помогать матери. Младшему братику Коле было только 6 месяцев.
В колхозе остался командовать единственный мужчина - бригадир. Все его слушались. Поля были засеяны еще нашими отцами, а пропалывать и убирать досталось нам. Нас, детей, под присмотром нескольких женщин ежедневно вывозили в поле на прополку пшеницы. А на привале, в обед, мне давали газету, и я громко читала сводки с фронта. Все сидели и слушали молча, у многих на глазах были слезы. Стали приходить первые похоронки. Почтальон боялась сразу нести их адресату, рука не поднималась.
Мой одиннадцатилетний брат и его приятели-ровесники пахали землю на быках, а девушки, что постарше, садились на трактор - тоже пахали, боронили. Урожай того года был богатый, пшеницу свозили на ток, где мы должны были веять и сушить зерно. Там стояло несколько веялок, мы вдвоем с подружкой крутили рычаг машины, а кто-нибудь сыпал в люк зерно. Чистое зерно относили ведрами в середину тока, рассыпали, сушили, осторожно поднимая широкими деревянными лопатами. А если собирался дождь, то, наоборот, сгребали его в кучу, прикрывали брезентом.
В редкие выходные мы с матерью спешили заготавливать сено для своего скота (держали корову и овец). Мама косила, а я сгребала и складывала в копны. Разок попробовала и сама помахать косой. Как же это оказалось тяжело, а у отца получалось так легко и красиво... Для колхозного скота косили конными косилками. Этим занимались мальчишки и женщины. Зато сгребать сено на конных граблях довелось и мне. Лошадь тащила огромные грабли, а я сидела сверху на металлическом стульчике и должна была поднимать рычаг, сбрасывая траву по мере ее накопления. Помню, тяжело мне это давалось - правой рукой изо всех сил давишь на рычаг, а в левой надо держать вожжи - так руки болели!
Фронту, воевавшим отцам и братьям отдавали последнее - несли на маслозавод молоко от своих коров, сдавали яйца, мясо. За работу в колхозе ничего не платили, да никто и не требовал оплаты. Все считали своим долгом хоть чем-то помочь солдатам в борьбе с врагом.
Зимой учились в нетопленой школе, не снимая пальто, сидели за партами. Иногда замерзали чернила. А еще нужно было вязать и шить кое-что для бойцов: шерстяные носки и перчатки с тремя пальцами, реже - мужские свитера. На это была установлена норма. Мама помогала мне прясть нитки из бараньей шерсти, а я, часто ночью, при керосиновой лампе вязала, шила кисеты для махорки. Потом в школе все это упаковывали и отправляли посылками на фронт. И так каждую зиму, а весной - снова в поле.
Иногда бригадир давал нам, детям, выходные, и я оставалась дома. Пока мать была на работе, на меня ложилась ответственность за домашнее хозяйство: огород, скот, присмотр за детьми и нашими, и соседскими. Бывало, днем соседских спросишь: "Вам мама обед оставила?" Некоторые бежали домой перекусить, а некоторым и поесть нечего. Тем давала, как и своим братьям-сестрам, картошку. Ее у нас всегда был хороший урожай. Картошку ели с кислым молоком, казалось очень вкусно. Сахара вовсе не было, маленькие дети и не знали, что это такое, не говоря уж о конфетах.
Однажды готовлю я обед. Вдруг слышу - крик, визг за окном... Выглянула - лежит в пыли окровавленный маленький ребенок, и его своим длинным рылом пытается подцепить свинья! Чуть дальше толпятся испуганные дети. Я, разъяренная, вылетела из дома, пнула свинью, а она еще и огрызается! Ребенка схватила, кинулась во двор. Дети принесли столетник, отжали сок, мы обработали и перевязали мальчику раны, а он от испуга словно онемел, даже кричать не мог...
Вот тогда я твердо решила, что, если доживу до победы, непременно выучусь на медика.
И мечту свою детскую осуществила - всю жизнь проработала врачом.
Разминулся с судьбой
В 1939 году я окончил физико-математический факультет Московского педагогического института и, повинуясь патриотическому призыву, отправился на Дальний Восток. Там, в Хабаровске, в школах очень не хватало учителей физики, и я стал преподавать. Дисциплина была катастрофическая, особенно "выделялись" братья Фроловы из 6-го "Б"- невозможно было с ними справиться.
А вскоре разразились события на Халхин-Голе, и меня призвали на действительную воинскую службу в артдивизион на границе с Маньчжурией. В 1943 году этот дивизион перебросили на запад, но я был отправлен повышать подготовку в учебный артиллерийский полк, так что на передовой я оказался только летом 1944 года.
Распределили командиром взвода управления батареи, пришел знакомиться с подчиненными. Тут один из бойцов радостно так заявляет: "Вот хорошо-то, что вас прислали! А то у нас командиры взвода долго не живут - день-два, и либо ранят, либо убьют!" Оптимистичное начало!
Передовой край немцев был буквально в 300 метрах от нашего наблюдательного пункта - на пригорке стояло полуразрушенное кирпичное здание и несколько обгоревших амбаров. Этот хуторок назывался Бунга и уже раз 10 переходил из рук в руки.
Только осмотрелся, как пришел приказ вместе с телефонистом добраться до командира батальона, который занял Бунгу, и, находясь рядом с ним, корректировать огонь наших минометов.
Мы поползли по открытому, простреливаемому со всех сторон полю, но в 50 метрах от командного пункта телефонный провод кончился. Телефониста пришлось отправить назад, за второй катушкой, а я остался ждать. Ждал-ждал, телефониста нету, и я пополз обратно. Выяснилось, что за проводом послали к соседям, часок подождать придется.
Вдруг из-за разбитого кирпичного здания выкатились 2 немецких танка, один из них стал в упор расстреливать нашу пехоту в мелких окопчиках, а другой - поливать ее из огнемета.
Потом в нашу сторону по полю побежало несколько человек и еще кого-то несли на носилках. Первый из бегущих буквально свалился мне на голову и вдруг как закричит: " Игорь Всеволодович! Откуда вы здесь?!" Я глазам своим не поверил - тот самый кошмарный ученик Ваня Фролов из моего хабаровского класса! Отдышавшись, он мне только и успел сказать, что из 80 человек - батальона пехоты - спаслись 12. А на носилках - смертельно раненный комбат. Прямым попаданием из орудия ему оторвало руку и ногу. Ване надо было догонять своих, я так и не знаю, остался ли он жив.
А я тогда был в каком-то оцепенении - ведь я должен был сидеть в одном окопе с этим комбатом! Но не хватило 50 метров телефонного провода, и это спасло мне жизнь во второй мой день на фронте. Судьба...
Пекари становились оружейниками
Как жутко было, когда немец подошел к самой Москве, ведь прежде нам постоянно внушали, что война будет на чужой территории и малой кровью, а тут вдруг такое... Я работала мастером смены на заводе боеприпасов, где делали мины и ручные гранаты, в районе Красной Пресни. В мирное время там выпускали строительные детали больших габаритов. Внутри помещения казались огромными - без внутренних перегородок, с высокими потолками. В основном цехе плавили в гигантских котлах взрывчатые вещества (тротил, пикриновую кислоту и др.), справа был отдел окончательной доводки и упаковки готовых мин, а слева - тот, где работала я, по доделке ручных гранат. У меня трудились в основном женщины, большинство из которых ранее никогда не имели дела с производством. Единственным мужчиной был упаковщик, а ящики подносили парнишки лет по 13-14. Иногда в ночную смену я находила их спящими возле батареи... Дети!
В тот день, о котором я хочу рассказать, рабочие моей смены уже ушли, а следующая еще не заступила. Мы с упаковщиком пошли оформлять документы для сдачи продукции на склад. Вдруг навстречу нам из основного цеха в панике побежали рабочие. Мы кинулись к главному проходу и увидели, что из котлов со взрывчаткой выбиваются языки пламени! Взрыв должен был последовать буквально через несколько секунд! Мозг в такие моменты начинает работать молниеносно - в памяти остались только силуэты пожарных на фоне огня, а мы уже мчались к другому концу здания, где был спасительный выход во двор. За нами побежали еще несколько человек, а один парень из ОТК немного замешкался, его подбросило взрывом и оторвало руку. Часовой возле склада готовой продукции вначале ничего не понял из наших сбивчивых объяснений, а поверил, что надо спасаться, только тогда, когда увидел загоревшуюся крышу.
Перебравшись через колючую проволоку и пробежав еще несколько шагов, мы услышали первый взрыв, сбивший нас наземь. Потом последовал второй, более сильный, а следующих мы не стали дожидаться, кинулись без оглядки.
Когда на другой день мы пришли на завод, нас ждала страшная картина: от нашего цеха остался только ряд колонн. Там, где прежде стояли двухэтажное административное здание и общежитие для рабочих, тоже почти ничего не осталось - их разрушило взрывной волной. Нам рассказывали, как во время взрыва со второго этажа административного корпуса вылетели два военпреда вместе со столом, за которым сидели, однако благодаря шинелям, сыгравшим роль парашютов, приземлились относительно благополучно, а главному инженеру не так повезло - он тоже вылетел в окно и был сильно ранен.
По мнению уцелевших сотрудников, причиной взрыва было стремление сделать как можно больше боеприпасов в кратчайшие сроки. У нас висели лозунги "Выполним план на 230-250%", а квалификации у большинства работников не хватало. Мастер цеха, где произошло возгорание, например, по довоенной профессии был пекарем и, стараясь ускорить процесс подготовки взрывчатой массы, перемешивал ее лопатой, как привык мешать тесто. Оборудование тоже требовало постоянного внимания, ремонта, а квалифицированных наладчиков взять было неоткуда.
Дети войны