Окончание. Начало в "АиФ. Долгожитель"N 23, 24 за 2004 г.
Когда Гитлер пришел к власти, немецкая компартия насчитывала пять миллионов членов. Никто из историков не интересовался, куда они делись? Гитлер их держал в лагерях и "воспитывал". Многие подписали бумагу: "Фюрер - наш вождь". В лагерях остались одиночки.
50 кг женских волос стоили 50 марок
В ОСВЕНЦИМ советские танки пришли 27 января 1945 года. Но меня к тому времени переправили в другой лагерь смерти - Маутхаузен. Немцы понимали, что дело швах, мотались взад-вперед на машинах, наскребли два паровоза, погрузили в вагоны 2819 человек - ветеранов лагеря, почти все освенцимское подполье.
Основателя подполья Эрнста Бургера привезли в Освенцим в ручных и ножных кандалах, но сразу не расстреляли и не сожгли. Его и вождя компартии Германии Эрнста Тельмана уничтожили только осенью 1944-го.
Эрнст Бургер был очень образованным человеком. Его поставили руководить освенцимской канцелярией. Там же работал и Юзеф Циранкевич, один из авторитетных руководителей подполья. Когда после войны я рассказал об этом в прессе, Циранкевич от меня отвернулся. Я написал ему несколько безответных писем. Может, их перехватили спецслужбы. Он ведь вернулся в Польшу и стал премьер-министром, ему создали имидж великомученика. А он в лагере жил в роскоши: ходил в лаковых сапогах, наглаженный, чистый. Правда, проводил огромную работу.
Кстати, все они получали посылки Международного Красного Креста - 10 килограммов деликатесов в месяц. Плюс родственники имели право присылать вещи и еду.
Существовали и лавки, где можно было отоварить выданные за выполнение плана талончики. Имелось все необходимое, кроме спиртного и курева (для эсэсовцев и их приспешников - даже бордели).
Аушвиц - самая большая тайна фашизма, потому что это был лагерь уничтожения - фернихтунглагер. По инструкции Гиммлера за шесть месяцев из узников выжимали мускульную силу. Вся их еда - черпак баланды. А потом - газовая камера.
Два дежурных врача осматривали заключенных, прибывавших эшелонами, и принимали решение: пригодных к работе направляли в лагерь, остальных же немедленно посылали на фабрики истребления. Маленьких детей убивали всех: они не могли работать. То же делали с женщинами-узницами, забеременевшими в борделях. Если дитя успевало родиться, его тут же уничтожали.
В лагере были организованы специальные больницы, хирургические блоки, гистологические лаборатории...
В 10-м блоке лагеря содержались одновременно до 400 заключенных-женщин. Над ними производились жуткие опыты: их стерилизовали, облучая рентгеном, потом удаляли яичники, прививали рак шейки матки, убивали детей в материнском чреве и вызывали искусственные роды на разных сроках беременности.
В 21-м блоке производились массовые опыты по кастрации мужчин после облучения рентгеновскими лучами. Этим занимались профессор Шуман и врач Деринг. У детей забирали всю кровь, чтобы потом переливать ее немецким солдатам. Перед ликвидацией узникам вырывали золотые коронки, снимали искусственные челюсти. После того как тела были превращены в пепел, его просеивали снова в поисках золота. Главный "дантист" Освенцима Фельдман за четыре года превратил в слитки более восьми тысяч килограммов золота из зубов жертв. Золото каждый месяц посылали в Центральный институт охраны здоровья!
Немцы - народ практичный. Из костей в специальных дробилках делали щебенку, которой в Биркенау, построенном на болотах, укатывали все дороги между секторами. Делали насыпь высотой в полтора метра, трамбовали, добавляли битум для стяжки.
Пепел шел на удобрение немецких полей. Одежду, обувь, белье, очки, детские коляски, даже костыли и протезы рук и ног складировали для нужд Третьего рейха. В Берлин шли по 20 вагонов с вещами в сутки. Только за полтора месяца - с 1 декабря 1944 года по 14 января 1945 года - в Германию было отправлено 192 652 женских платья и 222 269 мужских костюмов.
Женщинам срезали волосы, сортировали и паковали в тюки по 50 килограммов. На них стояла цена - 50 марок. Как оказалось, морской канат, сплетенный из женских волос, в семь раз прочнее стального, к тому же не ржавеет. Еще делали войлочные прокладки под станки для устранения вибрации и шума, седла, чуни для солдат, воюющих на Восточном фронте. Ну и парики, конечно.
После войны одна американская миллионерша, путешествуя по Западной Германии, купила красивую девичью косу и послала своей дочери за океан. Через несколько лет эта же миллионерша побывала в Освенциме и среди экспонатов музея увидела косы сожженных фашистами девушек. Туристка потеряла сознание и в тот же день телеграфировала дочери, чтобы та сожгла подарок. Говорю вроде бы о вещах общеизвестных, но сейчас об этих зверствах мало кто помнит.
Театр абсурда
ПОЧЕМУ после лагерей меня не упекли на Колыму, как поступили с большинством тех, кто был в плену? Опять повезло. Я всего четверо суток просидел в Смерше. Но меня спас земляк-генерал - он оказался из Сквиры.
Может, крамольные вещи скажу как участник заключительных боев Отечественной войны. Мы, победители, боялись друг друга - в каждом взводе на 35 человек было по три стукача.
Мог бы остаться в армии, но я, фанатичный человек, хотел стать таким же сильным, как до войны. Занимался спортом, ходил зимой на лыжах в одной майке, купался в проруби. А в армии кормили ужасно плохо. После войны пехотная норма питания номер два была на 100 калорий меньше, чем получали узники советских концлагерей.
Как-то один солдат на политзанятиях встал: "Рядовой Серошапка. Разрешите обратиться. Скажите, пожалуйста, почему мы всегда голодные?" Начальство аж взвилось: "Как вы смеете! Это душком антисоветским попахивает. Еще Суворов сказал: русский солдат должен быть худым, но выносливым. У нас полно мяса и масла, но это вам не откорм свиноматок! А если начнете языком молоть, у нас есть штрафбаты". Вот такие были порядки в сталинской армии.
Несколько раз ко мне прилетал лауреат Ленинской премии писатель Сергей Сергеевич Смирнов. В последний - уже смертельно больной. Лицо белое, как мука. Рак на последней стадии...
Так вот, Смирнов пробился к самому Брежневу, просил представить к правительственным наградам меня и двух старших лейтенантов, переживших ужасы плена.
Зашел Смирнов в кабинет, а там в кресле, как император, восседает Брежнев. Вокруг стоят начальник Главного политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота Епишев, члены Политбюро Гришин, Суслов, еще человек семь. И секретарь.
Леонид Ильич прокашлялся и вещает: "Дорогой Сергей Сергеевич, вы настоящий герой-ветеран, коммунист, фронтовик. Вот вы опять принесли представление на трех человек. А вы задумывались, нужно ли это партии? В Уставе нашей армии сказано: "Ничто, даже угроза гибели, не должно заставить советского воина-патриота оказаться в плену". А тут три года шлялись по Германиям... У молодых воинов в армии начнется брожение: "Если случится ядерный удар, зачем мне жизнью рисковать? Люди же сдались в плен, а потом стали героями, награждены. Чем я хуже?" Вы разрушаете всю нашу идеологическую воспитательную систему!"
Смирнову даже присесть не предложили. Когда ему дали слово, он попытался объяснить свою позицию: "Я должен сказать, это мой святой долг. Во-первых, Бойко не коммунист". Суслов: "Ах, еще и беспартийный!" И руками замахал. "Да, беспартийный. Но он - легенда, символ борьбы. Совсем мальчишкой стал членом подпольной освенцимской организации. Его многократно перебрасывали из одного блока в другой, чтобы местные гестаповские стукачи не капнули, где он. Вадим Бойко не принимал присягу, как красноармеец, не давал клятву партии, как коммунист. Он боролся по зову своего сердца. С первого дня оккупации совершал диверсии в Сквире".
"Товарищ Смирнов, - прогундосил Брежнев. - Мы вас очень ценим, но надо прекращать эпидемию ваших выступлений. Хватит будоражить народ неизвестными героями. На будущей ядерной войне (не дай Бог, она стрясется) нам будут нужны тысячи таких, как Матросов, а не таких, как этот... как его... ваш Бойко. Но вы много сделали и на фронте, и после войны. Поэтому мы награждаем вас орденом Дружбы народов". Выносят орден и цепляют Смирнову. Театр абсурда.
Божественная рука
ИСПЫТАНИЯ, выпавшие на мою долю, привели меня к глубокому убеждению: никакой самый мудрый, сильный, удачливый человек не смог бы в одиночку пройти сквозь тысячу смертей. Меня вела Божественная рука. Я стал глубоко верующим человеком. Кстати, эта Божественная рука соединила меня с моей глубоко верующей женой Капитолиной. Она ушла из жизни прошлой весной.
Капа была младшей в семье. Ее родителей раскулачили. Видела она их в последний раз в семилетнем возрасте. Воспитывалась в приюте. Получила образование, работала на военном заводе. Вышла на пенсию начальником крупного цеха. Производство сверхсекретное, а она беспартийная. Но, когда ее пытались за это уволить, начальник-генерал сказал: "Сначала увольняйте меня, лучше Капитолины никто не справится".
За два года до пенсии стряслась с ней трагедия. В цехе были высокие, под потолок, стеллажи. На них стояли ящики с деталями. А за стеной работали 40-тонные прессы. От постоянной вибрации ящики медленно сдвигались к краю стеллажей. И однажды, когда Капитолина шла по проходу, с верхнего стеллажа упал ящик. Кто-то успел крикнуть: "Берегись!" Она пригнулась. Удар пришелся по спине, но по касательной. Не убило. Но были компрессионные переломы позвонков.
Ровно год она пролежала в гипсовом гробу. От пролежней тело гниет. Гипс разрезают, моют раны спиртом и опять гипсуют. На пенсию оформили инвалидом второй группы. Нас свела судьба уже после несчастья. Я понял, что этот человек тоже очень много страдал.
Побеседовали мы с ней минут пять, глядя друг другу в глаза. Говорю: "Вы многострадальная, и я многострадальный. Давайте соединим наши судьбы". Было мне тогда 59 лет, а ей 61 год.
А первая любовь у меня была трагическая. Всю жизнь я любил одну женщину. И сейчас люблю. Когда она вышла замуж, даже хотел броситься под поезд. Прихожу на станцию, себя не помня. Встал на рельсах и жду. Вдруг, откуда ни возьмись, какой-то мужчина. За руку меня схватил, на платформу рывком поднял, в глаза смотрит, не отрываясь, просто прожигает насквозь взглядом, и говорит: "Ты не такое пережил. Переживешь и это. Только через страдание приходят к истинной вере". И буквально втащил меня в вагон как раз подошедшей электрички.
Пришел я в себя немного, полез в карман - там 10 хрустящих 100-рублевок дореформенных. Хотя денег не было совсем. Оглянулся по сторонам - незнакомца нет. А электричка до следующей станции еще не доехала...
Чтобы помнили...