- ВЫ - моя любимая пациентка, поэтому я не буду ничего скрывать. - Врач нервно откинулся на спинку кресла и сцепил руки. - У вас рак в предпоследней стадии. Лечение бесполезно.
- Сколько мне осталось?
- Не больше трех месяцев.
- Спасибо, что сказали правду, - пациентка спокойно улыбнулась и пошла к выходу.
- А разве вас можно обманывать, мисс Хепберн?
Еще улыбка, и самая утонченная актриса двадцатого века тихо закрыла за собой дверь.
ВЫЙДЯ из клиники, Одри сразу отправилась домой, в Толошеназ. Дома - редкий случай - никого не оказалось, и она могла вволю подумать о том, что сказал врач.
- За эти три месяца, - размышляла Одри, подравнивая огромные розовые кусты, - надо во всем разобраться. Нельзя умирать с такой кучей вопросов к Господу Богу...
Почему?
ПЕРВЫЕ вопросы появились у Эдды Кэтлин ван Хеемстра Хепберн-Растон уже в детстве.
Брак ее родителей был неудачен по определению: голландская баронесса Элла ван Хеемстра и банковский служащий англо-ирландского происхождения Джозеф Хепберн-Растон имели слишком мало общего. После свадьбы начались постоянные ссоры, которые не прекратились даже с рождением дочери в 1929 году. Наоборот, у Джозефа появился лишний повод пореже бывать дома и поменьше обращать внимания на семью.
- Мам, папа не пришел есть ужин, потому что я плохо накрыла на стол? - пятилетняя Одри, не дыша, смотрела на мать, которая мрачно стояла перед зеркалом.
- Н-да, этот десяток килограммов явно лишний... - зло пробурчала себе под нос баронесса и добавила погромче: - Доченька, поверь, ему абсолютно наплевать, как ты накрыла на стол. Ему наплевать, есть ли у нас ужин вообще... - Она резко повернулась к дочери: - Дорогая, запомни: настоящая леди должна весить не больше сорока шести кило. Поклянись, что никогда не станешь такой же толстой, как я! Видишь, сколько от этого проблем!
Одри с готовностью поклялась. И всю жизнь весила 45-46 килограммов, иногда ценой собственного здоровья.
Чем больше ссорились родители, тем больше ей казалось, что виновата в их ссорах она. Виновата, потому что сегодня не вымыла руки перед едой, потому что испачкала платье, потому что не убрала игрушки... Ей и в голову не приходило, что родители могут быть сами в чем-то виноваты! Она выбивалась из сил, пытаясь угодить то одному, то второму, то всем сразу.
- Ну почему ты нас не любишь? - Одри подняла к отцу залитое слезами лицо. - Что я делаю не так? Ты скажи, и я постараюсь, я исправлюсь, я все сделаю!
- Даже если ты станешь лучшей в мире, ты все равно не сможешь ничего изменить. Мы разводимся, Одри. - Джозеф нервно погладил окаменевшую дочь по щеке и хлопнул дверью.
За что?
ПОСЛЕ развода Джозеф переехал в Лондон, а Одри с матерью и сводными братьями Александром и Яном стали жить в родовом поместье ван Хеемстра в Арнеме, маленьком голландском городке. Поначалу Одри часто ездила к отцу в Лондон, но и там он не обращал на нее почти никакого внимания.
- Это все потому, что я такая толстая, неловкая, неряшливая, и у меня кривые зубы... - думала про себя Одри.
Она занялась танцами, и у нее вскоре стало хорошо получаться. Благодаря ее успехам у родителей появился повод хоть иногда общаться, и Одри уже почти поверила, что можно все вернуть...
Но тут началась Вторая мировая война.
Одри срочно вернулась домой, в Анрем. Немецкая граница была в 25 километрах от города, но баронессу это не смущало. С первых же дней войны она стала негласным руководителем Сопротивления нацистам и всячески пыталась приспособить танцевальные интересы дочери к своим нуждам. Когда немцы заняли Нидерланды и Анрем превратился в очередное пастбище Третьего рейха, семейство ван Хеемстра быстро обнищало. Вдобавок гитлеровцы расстреляли брата баронессы, а ее старшего сына Александра отправили в трудовой лагерь. Но Элла держала себя в руках и прикидывалась прогермански настроенной аристократкой, чтобы беспрепятственно бороться с нацистами и уберечь оставшихся детей.
В начале 1945-го нацисты схватили мать Одри на улице: в тот день всех женщин Анрема отправляли на работы в Германию. Одри же ухитрилась сбежать и спряталась в первом попавшемся подвале, где было очень сыро и полно крыс. Она просидела там почти месяц, и ее единственной едой были шесть яблок и кусок хлеба - все, что оказалось в сумке. Она решилась вылезти, только услышав канонаду, и обнаружила, что война почти кончилась. В то страшное время и после окончания войны она раз и навсегда привыкла держать горе в себе: "Я никогда не плакала и не кричала. Я знала, что если закричу, то сразу заплачу. А если заплачу, то уже не остановлюсь".
Кто, я?
ПОСЛЕ войны семейству ван Хеемстра пришлось начинать новую жизнь. Баронесса работала кухаркой, экономкой и горничной, а Одри продолжила совершенствоваться в танцах. Она стала посещать класс Сони Гаскелл, где совершенно случайно познакомилась с режиссером Чарльзом ван дер Линдтом, который подарил Одри первую роль, а всему миру - Одри.
- Здравствуйте, мисс Хепберн. Я режиссер. Не хотели бы вы сыграть роль в моем фильме?
- Кто, я? - изумилась Одри. Она с детства считала себя никому не интересной...
В фильме "Голландский язык за семь уроков" Одри произнесла ту же коронную фразу "Кто, я?" и поняла, что с помощью кино можно зарабатывать на жизнь.
Вскоре они с матерью переехали в Лондон, где находилась знаменитая школа танцев Мари Рамбер. Через месяц мадам Рамбер пришла к печальному выводу: хорошей балерины из Одри не получится. Во время просмотра пробных номеров продюсер записал: "Танцовщица никчемная. Яркая индивидуальность". Но только через четыре года Одри окончательно откажется от идеи стать второй Павловой и переключится на съемки в "Римских каникулах" - фильме, принесшем ей всемирную славу, "Оскара" и знакомство с первым мужем.
Откуда все это?
СТОИЛО Одри попасть на экран, за ней начали ухаживать все и сразу. Она не привыкла к такому вниманию и иногда абсолютно терялась. На одном из светских приемов к Одри подошел красивый молодой человек и напористо спросил:
- Только честно: откуда вы взяли свои глаза?
- Это бесплатно прилагалось к покупке.
- В таком случае я покупаю целый ящик, чтобы обменять на все те крохотные косые гляделки, которые вижу каждый день. Если бы у всех были такие глаза, как у вас, смотреть на мир стало бы намного интереснее.
Молодого человека звали Джеймс Хенсон, он считался отъявленным бабником. Одри подумала, что влюбилась.
Параллельно с "Жижи" Одри Хепберн пригласили на главную роль в "Римских каникулах" Уильяма Уайлера. Времени на личную жизнь оставалось все меньше и меньше, а Хенсон постоянно торопил Одри со свадьбой, которую они запланировали еще год назад.
Накануне отъезда в Рим Одри встретилась с Джеймсом и в который раз попыталась объяснить ему, что пока не хочет выходить замуж, а хочет сниматься.
- Ты же понимаешь, такое везение не может длиться вечно! - грустно говорила Одри разъяренному жениху. - Скоро они все поймут, какая я негодная актриса, и выгонят меня. А пока я хочу попробовать, не отбирай у меня этот шанс!
- Черт бы тебя побрал, Одри, ты любишь свою карьеру больше, чем меня! Тебе наплевать на мои переживания!
Лучше бы он этого не говорил. Одри сразу окаменела, выпятила ван хеемстровский подбородок и отчеканила:
- Ты понятия не имеешь, что значит "наплевать". Я стараюсь так, как тебе и не снилось. И вижу, что единственный мой противник - это человек, за которого я собиралась выйти замуж.
С блеском отыграв целый сезон в "Жижи", Одри приехала на съемки в Рим уже знаменитостью. Она сошла с трапа в толпу фотографов, и первым ее вопросом было изумленное: "Откуда все эти люди?"
Я ведь не такая плохая?
КОГДА Одри познакомили с актером и режиссером Мэлом Феррером, у того за плечами были три брака, четверо детей и уходящая в никуда актерская карьера. В первом же разговоре он выдал нечто вроде: "Вы прекрасны, спору нет, но у меня такой совет..." - и засыпал ее предложениями по самосовершенствованию.
Одри с ходу почувствовала себя виноватой перед этим лысеющим солидным мужчиной:
- Спасибо, что правильно меня оценили... Вы знаете, у меня всегда было плохо с самокритикой.
- Я вижу, - уверенно заключил Мэл, глядя на испуганную Одри.
Так начались их неуравновешенные отношения, продлившиеся целых тринадцать лет и стоившие Одри Хепберн огромного количества несыгранных ролей, пяти выкидышей и разбитой самооценки.
Одри так нуждалась во внимании, что позволила Мэлу руководить собой. Мэл писал за нее интервью, договаривался за нее с продюсерами и режиссерами, решал, в каких фильмах она будет сниматься. Позже Одри, чтобы упростить эту процедуру, заявила, что без Мэла не будет сниматься вообще, и режиссерам, например Кингу Видору ("Война и мир"), ради Одри приходилось протаскивать и Феррера.
Основным лейтмотивом их брака стал привычный диалог, когда Мэл в очередной раз выговаривал Одри, что она не так сделала, не так посмотрела, не так оделась, а она спрашивала с дрожью в голосе:
- Но ведь я не такая плохая?
Феррер неизменно отвечал:
- Нет. Но и не такая хорошая, как себе воображаешь.
На этом фоне Одри отчаянно пыталась забеременеть. Но то ли от пережитых бедствий, то ли от неспокойных отношений с мужем ей пришлось пережить два выкидыша, прежде чем на свет появился Шон Феррер. Но с появлением ребенка отношения супругов не улучшились. Одри потребовалось еще пять лет, чтобы убедиться: даже если очень стараешься, изменить то, что плохо изначально, нельзя.
Она лучше, чем я?
ЧТОБЫ прийти в себя после развода, Одри отправилась в круиз по греческим островам. Солнечным утром к ее шезлонгу подсел на редкость красивый молодой итальянец и молча ждал, пока звезда обратит на него внимание. Одри обратила.
- Что вам угодно, молодой человек?
- Скорее, что вам угодно, мисс Хепберн! - итальянец сверкнул улыбкой, - меня зовут Андреа Дотти, я психиатр, специалист по женским неврозам...
- О-о, тогда мне угодно у вас полечиться! - Одри пошутила в первый раз за очень долгое время и сама удивилась этому.
Лечение пошло так славно, Андреа оказался таким ласковым, а Одри так хотелось покоя... Через год они поженились. Через полтора - жили в чудесной квартире в Риме, и Одри опять была беременна.
На этот раз она поклялась сохранить ребенка любой ценой и шесть месяцев из девяти пролежала на сохранении. В результате на свет появился Люка Дотти - второй сын актрисы. Андреа был невероятно занят в своей клинике и навещал жену в больнице по уикендам. При этом был нежен и мил. А в будние дни Одри читала газеты, пестревшие фотографиями мужа в обнимку со стриптизершами, проститутками, танцовщицами...
Сначала Одри убеждала себя, что женщины - его работа. Потом - что он итальянец, а итальянцы все такие. А потом она спросила, ткнув мужа носом в очередную газету:
- Она настолько лучше, чем я?
- Да ты что, дорогая? - искренне изумился Дотти. - Ты лучше всех! Ты - моя жена! А это - мои ошибки...
Одри выносила ошибки мужа еще шесть лет. А потом переехала с детьми в Швейцарию и вернулась на большой экран. С тех пор она больше не выходила замуж.
Так лучше?
- Мне скоро пятьдесят лет! По-моему, пора утопиться, - шутливо жаловалась Одри на приеме в честь фильма "Все они смеялись".
- Если вы утопитесь, то в Голливуде некому будет играть ангелов, - серьезно заметил один из гостей. Одри присмотрелась - этот пожилой мужчина почему-то был ей знаком...
Они разговорились. Одри узнала, что его зовут Роберт Уолдерс, что он продюсер и недавно потерял жену, а Роберт - что Одри до сих пор почти не ест и не может пережить последний развод. Сразу обнаружилось, что у них много общего: они оба голландцы, оба прошли войну и пережили тяжелые психические травмы. Между ними воцарилась дружба, постепенно перетекшая в единственную счастливую любовь Одри Хепберн.
Позже Одри с удивлением поняла, что впервые ей больше не надо лезть из кожи вон, чтобы угодить, - Уолдерс был счастлив просто оттого, что она рядом. Теперь она занималась только тем, что ей нравилось - садом, благотворительностью, посещением светских раутов, заботой о детях. И перед сном, задавая себе один и тот же вопрос: "Так - лучше?", неизменно отвечала: "Лучше не бывает!"
...
Щелк!
Обрезанная ветка, хрустя, упала на землю. Одри отложила ножницы, сняла садовые перчатки и пошла в дом. Скоро вернется Робби, заедет после университета Люка... На вопросы и ответы есть еще целых три месяца.
...Она ушла из мира так же, как и жила в нем: достойно и благородно. На ее похоронах были те мужчины, которых она любила. Говорят, что она никогда не была такой счастливой, как перед смертью...