Многие писатели и поэты стремились в своих произведениях запечатлеть образы сильнейших шахматистов, игру которых нам довелось наблюдать. Известный российский писатель и драматург Леонид Зорин (р. 1924), с юных лет увлекавшийся шахматами, нередко выступал в роли шахматного обозревателя на страницах "Литературной газеты", а в шахматной прессе - с публицистическими очерками о соревнованиях и ведущих шахматистах. "Самое привлекательное в шахматах, - утверждал Зорин в письме И. Линдеру, - то, что здесь твоя судьба зависит лишь от тебя самого".
Зорина как писателя, по его словам, шахматы интересуют прежде всего борьбой характеров: "Под внешней тишиной шахматной встречи таится подлинный драматизм, бушует напряженная схватка двух интеллектов, двух волевых начал, двух натур. Не случайно каждый выдающийся гроссмейстер - крупная, своеобразная личность. О таких людях и писать интересно. Надо сказать, что они повседневно существуют в состоянии высокой температуры, что далеко не каждому дано. То душевное напряжение, которое многим выпадает, быть может, в особые "звездные" часы биографии, для них является нормой бытия. Понятно, что они всегда находятся в кипении страстей и раскрываются они порой любопытно, порой неожиданно" ("Советский спорт", 13 сентября 1975 года).
В 1971 году Зорин написал киноповесть "Гроссмейстер", посвятив ее московскому шахматисту Владимиру Симагину. Одну из ролей в фильме сыграл будущий претендент на первенство мира гроссмейстер Виктор Корчной. Вот лишь небольшой эпизод из диалога "о роковой партии" в жизни шахматиста.
"Гроссмейстеры сидели в салоне самолета. Только что аккуратная стюардесса принесла обед, и беседа шла под мелодичный звон ножей и вилок.
- В сущности, из-за этой партии он и кончился, - завершал свой рассказ элегантный Волков. - Очень способный малый, в своей Колумбии ему просто не с кем было играть. Кто знает, как сложилась бы его судьба, если б не эта партия.
- У каждого случается такая роковая партия, - сказал Савин, - и удерживается тот, кто об этом не догадался.
Все, кроме Сергея, рассмеялись.
- Стейниц сказал: шахматы - не для слабых духом, - напомнил толстячок Поплавский, принимаясь за курицу".
Целый ряд удивительно точных, ярких, емких характеристик ведущих шахматистов мира мы находим в сборнике российского поэта и шахматного литератора (также сильного шахматиста!) Евгения Ильина (1922-1987) "Гамбит Пегаса" (1981). Его не зря называли "маэстро эпиграммы": именно в такой манере написаны четверостишия в этой книге. Вот, например, портрет Тиграна Петросяна:
Свой челн по шахматной лазури
Ведя железною рукой,
Он твердо верит: в каждой буре
В иной манере, но в чем-то близкой этой, писал Владимир Высоцкий (1938-1980) - всенародно любимый бард, актер и поэт. Диапазон его ролей (от принца Гамлета до капитана Жеглова), как и его стихов, был необычайно широким. Все, что волновало людей на планете Земля, вдохновляло и его.
В 1972-м, например, в мире живо обсуждались перипетии матча на первенство мира Спасский - Фишер. Задел он за живое и Высоцкого: "Все мы нервничали - будет эта встреча или не будет. У всех нас есть мысли по этому поводу. Все думают: "Ах, если бы я!.." Некоторые люди даже видят сны. Один человек мне рассказал, что ему приснился сон, как он играл с Фишером. Это меня натолкнуло на мысль написать песню.
Почему-то все решили, что это про Спасского и Фишера. Это вовсе не про Спасского, а совсем про другого человека. Так что прошу не путать. Она, конечно, полуфантастическая песня и - шуточная".
Приводим начало песни "Честь шахматной короны":
Я кричал: "Вы что ж там, обалдели? -
Уронили шахматный престиж!"
Мне сказали в нашем спортотделе:
"Вот, прекрасно - ты и защитишь!
Но учти, что Фишер очень ярок, -
Даже спит с доскою - сила в ём,
Он играет чисто, без помарок...
Ничего, я тоже не подарок, -
У меня в запасе - ход конем.
А известная песня Владимира Высоцкого "Кони привередливые" стала, по признанию тринадцатого чемпиона мира Гарри Каспарова, его "компасом в бушующем океане борьбы". В течение первых трех матчей (1984-1986) на первенство мира с Анатолием Карповым, в которых было сыграно 96 партий, он ежедневно слушал магнитофонную запись этой песни. "Все 96 раз последнее напутствие перед боем я получал от Владимира Высоцкого! 96 раз это невероятное, ирреальное видение заставляло меня изыскивать новые и новые ресурсы для продолжения беспощадной борьбы..."
Отдельные писатели и поэты под влиянием реальных шахматных событий, волновавших миллионы любителей шахмат, создали художественные произведения о выдающихся шахматистах. В них они отразили свое представление о том, как влияет эта игра на психологию человека, формирование личности. Два из этих произведений стали настолько знаменитыми, что были переведены на многие языки, неоднократно переиздавались и экранизировались. Первое - "Шахматная новелла" (1942) известного австрийского писателя Стефана Цвейга (1881-1942). Она была найдена на его столе после трагической кончины писателя, вскоре опубликована и получила громкую известность.
В чем причина успеха этого произведения? В крайней необычности образов и судеб двух главных героев - чемпиона мира по шахматам Мирко Чентовича и доктора Б., сыгравшего с ним вничью в партии на океанском лайнере, направлявшемся из США в Латинскую Америку... Симпатии писателя на стороне доктора Б., юриста, недавно вырвавшегося из фашистских застенков. Во время гитлеровской оккупации Австрии он был арестован. Чтобы добиться от него важных сведений, нацисты держали его в одиночной камере в полной изоляции от внешнего мира. В момент полного отчаяния в его руки неожиданно попадает шахматная книга. Воля и интеллект помогают ему, едва умевшему играть, постичь премудрости шахмат. Из простыни он мастерит "доску", из хлебного мякиша - фигуры. Наконец ему удается разыграть все 150 содержащихся в книге партий, запомнить их наизусть и затем разыгрывать в уме волшебные комбинации. Так появилось у доктора Б. оружие "против угнетающего однообразия времени и пространства". Он воспрял духом в своей решимости сопротивляться до конца нацист.ским тюремщикам... Партию с Чентовичем доктор Б. играл по аналогии с содержавшейся в памятной книге игре между Алехиным и Боголюбовым на турнире в Пестьяни, 1922...
М. Чентович, противовес доктору Б., обрисован в мрачных тонах. Уж очень необычна биография чемпиона мира. Еще в детстве "тупой низколобый мальчишка с неповоротливым мозгом", полуграмотный недоросль случайно знакомится с шахматами и проявляет в этой игре столь большие способности, что уже в 17 лет завоевывает ряд призов на международных турнирах, а в 20 становится чемпионом мира. Главное для него - деньги, богатство! Все остальное его не интересует, "невежество его было всеобъемлющим", самомнение и презрение к окружающим беспредельно.
Столь низменный, безнадежно угрюмый образ чемпиона - плод фантазии писателя, очень далекой от жизненных реалий. Ибо в более чем столетней истории борьбы на шахматном Олимпе увенчивались лаврами люди высокого интеллекта, проявлявшие талант и интересы ко многим областям науки, искусства, спорта.
Впрочем, обращает на себя внимание в "Шахматной новелле" и другое - в своих лирических отступлениях С. Цвейг предстает как приверженец и тонкий ценитель шахматного искусства. Перед нами несколько фрагментов из новеллы.
"По личному опыту мне было знакомо таинственное очарование "королевской игры", единственной из игр, изобретенных человеком, которая не зависит от прихоти случая и венчает лаврами только разум, или, вернее, особенную форму умственной одаренности. Но разве узкое определение "игра" не оскорбительно для шахмат?.. В этой игре сливаются воедино самые противоречивые понятия. Она и древняя, и вечно новая; как будто механическая в своей основе, но приносящая победу только при наличии фантазии; ограниченная тесным геометрическим пространством - и в то же время безграничная в своих комбинациях... При всем этом - игра, как это доказано на деле, выдержала испытание временем лучше, чем все книги и творения людей. Единственная игра, которая принадлежит всем народам и всем эпохам. Никому не известно имя божества, принесшего ее на землю, чтобы развеивать скуку, обострять чувства, ободрять душу. Где ее начало и где конец? Ее простые правила могут выучить дети, ее очарованию поддаются даже негодяи, и в то же время в ее непроницаемо тесном квадрате рождаются совсем особенные, ни с кем не сравнимые мастера - люди, одаренные исключительно шахматными способностями. Это особые гении, которым воображение, настойчивость и точная техника свойственны в такой же степени, как математикам, поэтам и композиторам, только в других сочетаниях и с иной направленностью".
Столь же высоко ценил шахматы автор одного из известнейших в мировой литературе романов на шахматную тему - "Защита Лужина" - русско-американский писатель Владимир Набоков (1899-1977).
Владимир был приобщен к шахматам отцом еще в детские годы, а в юности увлекся шахматной композицией. В 1919 году, эмигрировав из России, он стал публиковать свои задачи в берлинской русской газете "Руль", где вел шахматный раздел. Там же напечатал стихотворение "Шахматный конь" (1927), а вскоре и рецензию на книгу мастера Евгения Зноско-Боров.ского "Капабланка и Алехин". Она заканчивалась словами: "Скромный, но пламенный поклонник Каиссы приветствует появление этой волнующей книги".
И в последующие годы Набоков продолжал писать шахматные сонеты и публиковать композиции под псевдонимом Сирин. В 1970-м писатель даже выпустил в Америке сборник "Стихи и задачи". Кстати, в одном из его "Лунных стихотворений" (1942) есть примечательные строки:
У нас есть шахматы с тобой,
О том, как глубоко и самобытно Набоков воспринимал шахматы, свидетельствует его роман "Защита Лужина", опубликованный в 1929-1930 годах. В нем Набоков попытался дать обобщенный образ гроссмейстера, который, живя в отрешенном мире 64 полей, созданном в его воображении "шахматном королевстве", оказывается бесконечно одиноким, не приспособленным к жизни в обществе и трагически обрывает ее. В описании переживаний гения шахмат, мук творчества шахматиста писатель находит оригинальнейшие метафоры и аналогии, говорящие о глубоком проникновении в психологию человека, живущего много лет в мире шахмат... Вот, например, тонкое замечание автора о том, какой бедой оборачивается изнурительная, на пределе человеческих сил домашняя подготовка:
"Чем смелее играло его воображение, чем ярче был вымысел во время тайной работы между турнирами, тем ужасней он чувствовал свое бессилие, когда начиналось состязание, тем боязливее и осмотрительнее он играл".
Набоков стремится показать, что его герой не просто самозабвенно играет в шахматы, он священнодействует! Он - абориген шахматной Вселенной, а все прочие - пришельцы из других миров; их несовместимость очевидна! "Тайна, к которой он стремился, была простота, гармоническая простота, поражающая пуще самой сложной магии", - пишет автор в начале романа, как бы предупреждая нас о неизбежности трагического финала. Ибо жизнь, которая окружает Лужина, весьма негармонична и непроста.
Смерть героя не случайна. Лужин защищался не только за шахматной доской, но и в жизни. Он бежал от всех видимых и мнимых препятствий: бежал от родителей, бежал из гимназии, бежал от жены, бежал от жизни.
Несмотря на столь печальный исход, на котором лежит печать предопределенности, читателя не покидает ощущение магической притягательности шахмат.
Шекспир и Пушкин. С нас довольно.
Смотрите также:
Неопознанные летающие человечки и все, все, все