КОГДА мне было шесть лет, меня изнасиловали. У меня были две тугие косички по оба уха, удивленно карие глаза и слишком серьезный для ребенка взгляд. И даже несмотря на это или как раз именно поэтому, меня изнасиловали. А еще я любила рисовать. Поначалу в процесс живописания включались не только кисти и краски, но и ладони, колени и щеки, все обои в доме на метр от пола, священная папина библиотека, не исключая самые редкие экземпляры, - я рисовала все и везде.
Позже титаническими усилиями мамы и бабушки рамки моего таланта сузились до размера альбомного листа, и меня отдали в художественную школу. Там-то все и случилось. Он был моим учителем по рисованию, а я была его любимицей, "надеждой и гордостью", как говорил он тогда. Из всего его облика сейчас мне приходит на ум только всклоченная черная бородка и до странности красный рот. По всей видимости, тогда ему было лет тридцать, у него была красивая синеглазая жена и маленькая дочка, и он учил группу, состоящую из двадцати мальчиков и девочек детсадовского возраста "выражать свои чувства и мысли цветами". Почему он выбрал именно меня - я до сих пор не знаю и, если честно, знать не хочу. Просто в тот день он завел меня в свою дальнюю мастерскую, закрыл на щеколду дверь и сделал то, что тогда я была не в силах понять своим опосредованно детским умом. А потом он сам натянул на меня съехавшие колготки и легонько подтолкнул к выходу со словами: "Пойдем, детка. Ведь ты не хочешь опоздать на урок и отстать от остальных ребят". Не знаю как, но я отсидела все два часа занятий, тихо и отрешенно, лишь до боли сжимая кисточку во вспотевших руках и противно дрожащие коленки под партой. Слава Богу, что чисто физически он покалечил меня не слишком сильно, так что, когда я пришла вечером домой, ни мама, ни бабушка ничего не заметили. А я ничего и не сказала. Потому что внутри у меня было невыносимо гадко, непонятно и очень стыдно...
Что именно тогда случилось, я толком так и не разобралась, а сейчас даже и не могу все подробно вспомнить, потому что тот фрагмент каким-то странным образом растекся и потускнел в моей памяти, оставив лишь омерзительное ощущение спущенных колготок и тотальное неприятие всех бородатых мужчин. Видимо, сработал один из защитных механизмов детской психики, заключивший все события того дня в черный ящик и тем самым давший мне нормально расти и развиваться. Хотя рисовать с тех самых пор я перестала. Любопытно, что спустя какое-то время я совершенно случайно увидела его снова. Он вел свою маленькую дочку в школу, на девочке была короткая рыжая шубка и идиотский помпон на шапке, они шли не спеша и о чем-то разговаривали. Сама не знаю зачем, я, прячась по кустам, проследила за ними до самых дверей школы; у крыльца он чмокнул ее в лоб и пошел обратно, а я, подперев спиной какую-то березу, села на сугроб и долго плакала. С тех пор я больше его не видела и не вспоминала. По всей видимости, раз в тюрьму его не посадили и, насколько я знаю, подобных историй с другими девочками не было, то он, как добропорядочный отец и семьянин, живет и здравствует и по сей день. И, думается мне, что вовсе он не больной человек и не психопат, а просто запутавшийся и слабый мужчина, на секунду поддавшийся своей пагубной страсти; который встречает с обедом дочку из школы, а обо мне вспоминает, как о недостойной и грубой ошибке, или вообще не вспоминает. Может быть, я и не права, и все абсолютно не так, но одно то, что я выросла и стала нормальным человеком без каких-либо аномалий и странностей, дает мне право думать, что он на самом деле не хотел меня покалечить и изуродовать на всю оставшуюся жизнь, а просто запутался и оступился. Просто я была для него непростительной и страшной слабостью.
Полина, 18 лет
ВЫНОСИМ ССОРУ ИЗ ИЗБЫ...