ПЕВИЦА Ольга ГУРЯКОВА напоминает тургеневских девушек. Что бы она ни пела - Татьяну Ларину, Дездемону, Наташу Ростову или белошвейку Мими, - чистота и страсть идут рука об руку. Именно Мими в "Богеме" Пуччини стала когда-то ее талисманом, принесла "Золотую маску" и популярность на Родине. Сегодня Ольга - конвертируемая оперная звезда международного значения. В ее послужном списке все главные оперные бастионы мира от "Ла Скала" до "Метрополитен", но самым дорогим по-прежнему остается Московский музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко. Здесь она прошла свое боевое крещение и сюда неизменно возвращается, как в родной дом, несмотря на жесткий график зарубежных контрактов и тесное сотрудничество с Мариинским театром.
- ОЛЯ, вы много пели и в спектаклях, и в концертах под управлением Ростроповича и Гергиева. Как бы сравнили манеру их работы?
- Гергиев во всех своих музыкальных проявлениях энергетичен. Его оркестр - мощный, неостановимый поток, который влечет за собой. А Ростропович сказал мне как-то одну фразу, которая его очень тонко характеризует: "Тебе никто не сделает в аккомпанементе такую воздушную подушку, как я". Во время репетиций Мстислав Леопольдович много общается, используя сразу несколько языков, объясняет, шутит, рассказывает анекдоты. Каждый такт Ростропович может расшифровать словами. Гергиев немногословен, он человек действия и сразу бросается в музыку. Конечно, он ставит задачу, но она чаще всего психологическая, а уж как ты ее решишь, в каких нюансах - твое дело. Он ценит импровизационность в рамках поставленной цели, не любит, когда певцы неотрывно смотрят на него в упор, ему важнее контакт незримый, внутреннее понимание - и тогда действительно можно сделать очень многое.
- Ваши родители были как-то связаны с музыкой?
- Нет, в детстве в моей жизни не было оперы. Я испытала сильное разочарование, когда меня повели на "Евгения Онегина" в наш Новокузнецкий драмтеатр (это был гастрольный спектакль не помню какого театра). И когда пожилая толстая тетя с большим бюстом и отвратительной дикцией пыталась изображать юную Татьяну (а я начиталась Пушкина), на меня пахнуло такой древней пылью, что я чуть не задохнулась. Папа был совершенно далек от музыки. Мама - преподаватель русского языка и литературы в школе. У нее очень красивый голос, низкий и густой, но пением она никогда не занималась. Когда я была маленькой, мама перед сном заводила пластинки, и я засыпала под "Детский альбом" и "Времена года" Чайковского. В четыре года мне купили инструмент, и я занималась у частного педагога. Потом педагог, Петр Петрович, повесился. Я не могла подойти к инструменту, совсем перестала играть. Стала петь в детском хоре, занималась танцами в драмкружке. К семнадцати годам все стали говорить, что у девочки редкий голос, и мама решила показать меня в Новосибирской консерватории. Входим в класс. Профессор Петров, ныне покойный, спрашивает: "Ну-с, девочка, какой у вас голос?" - "Драматическое сопрано", - повторила я заученную фразу. "А что вы нам, девочка, споете?" - "Не брани меня, родная" и "Спасибо, музыка" из фильма "Мы из джаза". Слушать не стал, но проверил диапазон и говорит: "Голос есть, тембр приятный, манера хоровая". А потом добавил: "Девочка, в мире столько прекрасных профессий, вы можете стать врачом, учителем, зачем непременно петь? Но уж если невтерпеж, то срочно бросайте хор".
Вернулась домой, приняла решение, что буду учить деток музыке, и поступила в музыкальное училище на дирижерско-хоровое отделение. Через месяц судьба свела меня с вокальным педагогом, что называется, милостью Божией. Занималась еще в театральной студии (где, между прочим, играла Любку Шевцову). И мой педагог советовала мне поступать в ГИТИС, чтобы стать не только певицей, но и артисткой. Да и мне самой просто стоять и петь было неинтересно. В ГИТИСе набора в тот год не оказалось, и я пошла на прослушивание в Московскую консерваторию.
- Если честно, вам нравилось учиться в консерватории?
- Безумно.
- Но ведь там же приходилось стоять у рояля по стойке "смирно"...
- Мой педагог Ирина Ивановна Масленникова говорила мне: "Ну, деточка, думаешь, что хорошо спела? Сексом опять взяла! Все смотрели на твое красное платье - свалится или нет". А если серьезно, то стоять не всегда приходилось, с третьего курса началась Оперная студия, где мы готовились к театру в "Евгении Онегине" и "Дон Жуане".
- Кстати, о красном: почему ваши концертные платья (в том числе и на обложках компакт-дисков) чаще всего именно этого цвета?
- Это мой цвет по знаку и по восприятию. Я - Овен.
- Провалы у вас были?
- Так, чтоб совсем голос отказывал, в реальности не было - только в кошмарных снах. Снится, что выхожу на сцену, не знаю, что петь, и начинаю сочинять или опаздываю из гримерки на выход. А вообще иногда в больном состоянии так концентрируешь свои силы, что спектакль иной раз выходит лучше обычного.
- Вы честолюбивый человек?
- Наверное. А иначе бессмысленно заниматься нашим делом.
- А какой, по-вашему, у вас характер?
- Непостоянный. (Смеется.)
- Совпадают ли ваши темпераменты с мужем, басом Романом Улыбиным?
- Нет, мы абсолютно разные. Тем, наверное, и интересны друг другу до сих пор.
- Какая жизнь для вас предпочтительнее: тихая, мирная или бурная?
- Люблю энергичную, полную работы, переездов, встреч. Когда я надолго остаюсь в теплой уютной квартире наедине со спокойной семейной жизнью, начинаю чувствовать, что погружаюсь в болото, и уже ничего не хочется.
- Что вы мечтаете спеть?
- "Травиату".
- Так пусть в вашем театре поставят...
- Нет, дело не в том, поставят или не поставят. Надо же спеть все э т о. Я считаю, что если первая ария с колоратурой не выходит на двести процентов и лучше, то за роль Виолетты браться рано.
РОСТРОПОВИЧ СТАВИТ В БОЛЬШОМ "ХОВАНЩИНУ". Мстислав Ростропович: Концерт для человека- оркестра