ИЗВЕСТНЫЙ многим значок-пацифик - отпечаток лапки голубя мира, заключенный в кружок, - я увидел в возрасте примерно девяти лет. Маленький пацифик на большом бетонном заборе в родном подмосковном поселке. Кто его изобразил и с какой целью - неясно. Но этот сугубо мирный символ навел на меня такой ужас, что я чуть было не бросился в милицию, чтобы рассказать о появлении в нашем поселке страшных преступников, которые пытают и убивают советских детей, а потом пьют их кровь...
Девочку задушат!
А ВСЕ дело было в том, что за пару дней до этого события в нашем дворе собралась под вечер славная компания. Коноводом там был мальчик, который недавно вернулся из пионерского лагеря. И тут же поделился с нами страшными историями. Положим, байки про красное пятно и черные ползучие занавески особого впечатления не произвели, поскольку были более-менее известны, но вот рассказ про черную "Волгу" с номером "ССД", то есть "Смерть Советским Детям", напугала меня до оцепенения. "И вот милиционеры нашли преступников, которые пили кровь из детей, - стращал нас мальчик. - Как нашли? Очень просто: преступники везде рисовали свой тайный знак - птичью лапу в круге. И вот, короче, они стали по ним стрелять и всех убили. Но черная "Волга" куда-то исчезла. Сейчас она везде ездит, и, если где появится этот тайный знак, значит, будут пропадать дети..." Иными словами, мои эмоции, после того как я увидел "тайный знак" на заборе, вполне понятны. Хорошо еще, что дело кончилось сравнительно гладко - про "тайный знак" я рассказал не милиции как таковой, а своему приятелю, сыну местного Анискина. Приятель поделился с отцом, а тот, буркнув что-то про "волосатых хулиганов из местного ВИА, которые всякую похабень на заборах рисуют", наградил наследника подзатыльником и велел больше не слушать про "эту ерунду".
А ведь "этой ерунды" было множество. И она была способна напугать куда эффективнее, чем воспоследовавшие вскоре фильмы про Фредди Крюгера. Пресловутый "Кошмар на улице Вязов" не показался мне таким уж кошмарным, поскольку история про тетеньку, у которой вместо пальцев росли ножи, а потом милиция эти ножи ей отрубила, была слышана неоднократно и к тому времени порядком замылилась. Кое-что, впрочем, не надоедало и даже сейчас способно вызвать если не страх, то нервное хихиканье. Например, классика жанра - история про зеленые глаза: "В одном городе жила девочка. У нее была зеленая пластинка. Мама ей сказала, чтобы девочка не включала пластинку. А девочка не послушалась и включила. А пластинка заиграла: "Бегут-бегут по стенке / Зеленые глаза! / Девочку задушат. / Да-да-да!!!" Мама пришла с работы без одной руки..." История длинная, но в конце концов мама пришла без обеих ног (!), а зеленые глаза девочку задушили. Самое страшное было то, что песенка про зеленые глаза пелась на мотив "Солнечному миру - да, да, да! / Ядерному взрыву - нет, нет, нет!", которая тогда доносилась из каждого утюга. К тому же эта история одна из немногих, где на помощь не приходит метко стреляющая милиция - почти обязательный атрибут других рассказов. Это добивало окончательно.
Изгнание из рая
"ОТНОШЕНИЕ к таким историям у детей серьезное, сколько бы взрослые ни твердили им, что это ерунда, - говорит клинический психолог Центра по предупреждению экстремальных состояний Анна Логвинская. - И дело не только в том, что детей в этих рассказах крадут, душат, режут, перемалывают в фарш и обгладывают до костей. Дело в том, что человеку в принципе свойственно мифологизировать и даже демонизировать не освоенное лично им пространство. Для детей таким пространством могут являться магазин, подвал, кладбище, автобус, кинотеатр... Буквально все, что лежит за порогом дома. В советское время очень популярной была история про черный телевизор, из которого ночью вылезают черные руки и душат членов семьи, но теперь она в таком виде неактуальна - 90% телевизоров у нас черного цвета. Зато сегодня дети рассказывают историю про красный мобильник, который работает не от батареи, а высасывает из владельца кровь и мозг".
Надо сказать, что дети на смену реалий реагируют практически мгновенно. Особенно это касается так называемых садистских стишков про маленького мальчика. Еще совсем недавно самым модным считался следующий сюжет: "Маленький мальчик играл в водолазов, / Смело спускался на дно унитазов. / Добрая тетя нажала педаль. / Мальчик умчался в вонючую даль", то теперь лидирует стишок с явным политическим подтекстом: "Мальчик у дяденьки дрель утащил, / Долго железную трубку сверлил. / Пламя огромное вспыхнуло сразу. / На Украине остались без газа".
По мнению психологов, демонизация окружающего мира является своего рода механизмом в борьбе со страхами, поскольку страшная история симулирует реальную опасность и дает возможность к ней подготовиться. Более того, она недвусмысленно учит правильно реагировать на опасность: "Девочка решила в милицию сходить. Приводит дяденьку милиционера. Ровно в двенадцать часов он видит: тюльпаны к девчонке подкрадываются, хотят задушить. Милиционер разрубил ножом все тюльпаны" (Черные Тюльпаны). Основной посыл прозрачен: если тебе угрожает опасность, обращайся в милицию. Правда, в последнее время кредит доверия к милиции оказался почти исчерпан, поэтому на авансцену борьбы с мистическими вредителями выходит религия: "Тогда старичок перевернул Белого Горниста на спину, перекрестил и снова закопал. С тех пор он больше не появлялся" (Белый Однорукий Горнист).
Однако не все истории так хорошо кончаются. В большинстве случаев погибают и сам ребенок, и все члены его семьи. Поскольку взрослые сами боятся смерти и избегают разговоров о ней с детьми, те начинают самостоятельно осмысливать смерть как явление. И нередко получается так, что смерть в страшных историях выступает как обратимый процесс: "Как только она умерла, непрерывно текущая кровь потекла прямо к мертвым детям, как только она коснулась ребят, они ожили" (Красная Рука). Кстати, обязательная в страшных историях смерть перекликается с известной библейской фразой: "А от дерева познания добра и зла не ешь, ибо, как только вкусишь от него, в тот же день умрешь".
"Здесь следует вспомнить формулу Юнга о том, что душа человека содержит в себе все те образы, из которых ведут свое происхождение мифы, - объясняет Анна Логвинская. - Такие источники опасности в детских страшных историях, как рука, ногти, глаза, пятно, занавес, ожившая кукла и прочие вещи, появляются в мифах народов мира независимо друг от друга. Соответственно эти истории более устойчивы и почти не подвержены изменениям. Именно поэтому они могут вызывать страх и у взрослых, чем мастерски пользуются режиссеры фильмов ужасов".
Однако эти детские мифы редко выходят на уровень так называемого мифа большого - последствия событий в страшилках никак не влияют на жизнь в целом. Их герои либо умирают, либо продолжают жить, как прежде, вредителей либо казнят, либо отправляют в тюрьму. Психологи связывают эту "мифологическую недоразвитость" страшилок с тем, что неосвоенное пространство постепенно осваивается и к 15-16 годам перестает быть интересным для мифологизации. Другое дело, что впоследствии под мифологизацию подпадают другие области, вроде политики, экономики или шоу-бизнеса, и уже со своими страшилками. А детские страшные истории остаются в прошлом. В тех самых райских временах, когда добрая милиция безвозмездно помогала, а бояться надо было не безработицы или дефолта, но Красную Руку и Зеленую Простыню.