В июле 1941 г. в Наркомат связи поступил приказ: все почтовые учреждения, телефонные и телеграфные пункты, находящиеся на прифронтовых территориях, обязаны работать до последнего момента. К Московскому почтамту это пока не относилось...
ТЕМ не менее кое-какие меры были приняты и относительно столицы. Сдавать Москву немцам, конечно, не собирались, но в лихорадочном темпе выстроили несколько запасных телефонных и телеграфных станций, позволяющих в случае сдачи города держать связь в обход столичных узлов, - в Куйбышеве, Горьком и Сталинграде, который тогда считался глубоким тылом. А к сентябрю количество отделений связи Моспочтамта сократилось более чем наполовину - с 256 до 106. Это решение объяснили тем, что "лишние" отделения связи обслуживали не столько граждан, сколько наркоматы и другие правительственные ведомства, отправившиеся в эвакуацию. Однако нагрузка на оставшиеся отделения оказалась настолько велика, что пришлось сформировать 47 временных агентств специально для обслуживания госпиталей и воинских эшелонов, проходящих через Москву.
Работникам почты поручили изымать у населения ламповые радиоприемники
ВПРОЧЕМ, ситуацию не спасали и они. Поскольку большая часть опытных работников была мобилизована либо в строевые части, либо в полевую почту, на городские отделения связи набирали людей, руководствуясь принципом "с бору по сосенке". В результате к декабрю 1941 г. количество хищений на почте возросло чуть ли не вдвое. Правда, на социалистическую собственность посягали редко, зная, что с законами военного времени шутки плохи. Так что 84% всех хищений приходилось на денежные переводы граждан. Качество работы новых сотрудников оставляло желать лучшего - как раз на декабрь 1941-го выпадает наибольшее количество жалоб бойцов и политработников РККА на то, что письма и посылки теряются, не доходят или перепутываются. Но, с другой стороны, летом 1941 г. отделениям связи сначала запретили принимать посылки для отправки на оккупированные и прифронтовые территории, а спустя несколько месяцев запретили принимать посылки вообще. Исключение было сделано только для отправки на фронт теплых вещей и продуктов питания. Количество посылок упало в 11 раз, но даже с таким объемом почта справлялась не всегда.
Зато работники московской почты отлично справились с изъятием у населения ламповых радиоприемников, которые подлежали обязательной регистрации как раз в отделениях связи. Для этой цели было специально выделено 153 склада, куда к концу 1941 г. поступило почти 210 тыс. радиоаппаратов.
Женщины с помощью тачек, зимой - впрягаясь в грузовые сани, доставляли письма к вокзалам для отправки их на фронт
В ВОЕННЫЕ годы почти 99% работников столичной почты составляли женщины. Именно женщины таскали по Москве тяжеленные сумки с письмами и газетами. А если вспомнить, что практика размещения в многоквартирных домах абонентских почтовых ящиков на первом этаже появилась только после войны, то труд почтальонов тех лет действительно можно считать адским. Подсчитано, что за время войны один московский почтальон перенес груз примерно в 12-15 тонн.
Особенно тяжело им приходилось в конце 1941 г. Из 306 почтовых автомобилей для нужд полевой почты и штабов забрали 250. И это при том, что согласно распоряжению Совнаркома и ЦК ВКП(б) изымать почтовые автомобили строго запрещалось. Разумеется, оставшиеся машины, лишенные ремонтной базы и квалифицированных водителей, справиться со своими задачами никак не могли. И доставлять корреспонденцию к вокзалам для отправки на фронт приходилось все тем же женщинам. С помощью ручных тележек и тачек, а иногда даже впрягаясь в грузовые сани по 10-12 человек.
"Передай привет Клаве, Ивану, Еленочке и Васе"
СТАРЫЕ работники почты говорят, что самым тяжким было не столько физическое напряжение, сколько психологическое - с первых дней войны мощным потоком пошли похоронки. "Почтальона одновременно и ждали и боялись, - рассказывает и. о. главного хранителя Музея московской почты Людмила Балакирева. - Особенно когда приходилось в одну и ту же семью приносить по несколько похоронок. Представляете, что это было за испытание для почтальона! А ведь и у самой женщины, разносящей письма, тоже кто-то воевал... Иногда адресаты, получившие похоронку, в запале желали почтальону того же самого, и это было гораздо тяжелее, чем самый тяжелый груз".
Письма с фронта, конечно, доставляли не только горе. Чаще все же это была радость, к которой впоследствии иной раз примешивалось недоумение. Военная цензура работала массово, но не всегда тщательно, допуская проколы в духе Ильфа и Петрова: "Мы сидим в Ялте, на берегу N-ского моря". Солдаты и офицеры, имевшие высшее образование, умудрялись обходить запрет на упоминание географических и населенных пунктов. Например, короткая цитата из Пушкина "сдается пылкий Шлиппенбах" точно указывала на Полтаву, а рассуждения об идеализме философа Канта - на Кенигсберг. Такое, правда, случалось редко. Реже, чем фронтовые письма в конвертах, собственноручно изготовленных то из случайно подвернувшейся оберточной бумаги, слишком толстой для самокрутки, то из бог весть как попавшей на фронт обложки от ученической тетрадки с назидательной надписью "Не плюй на пол, это некультурно и грязно!" Менее изобретательные бойцы пользовались примитивным шифром вроде: "Передай привет Клаве, Ивану, Еленочке и Васе", так что даже не самый бдительный особист, посмотрев на заглавные буквы, догадывался, что речь идет о Киеве. И безжалостно вымарывал крамольные имена чернилами.
Особенно интересно смотреть на эти чернильные полосы сейчас. Дело в том, что фронтовики чаще всего писали химическим карандашом. И спустя 60 лет все, вымаранное особистскими чернилами, проступает вполне явно. Чернила-то выцветают, а главное остается...
Под землю - с "коркой" КГБ