"9-ю роту" смотрит вся Россия. Создатели фильма заявили, что сюжет написан на основе реальных событий афганской войны. А их участники говорят, что кино очень далеко от кошмара, который они пережили два с лишним десятка лет назад.
ШУМ просыпающейся Москвы проникает сквозь створки окон. Боль, словно узкий клинок, пронзает левую часть груди. Сколько лет-то прошло с тех пор? Более двадцати пяти.
А перед глазами наши солдаты, которым в спины злобно рычат пулеметы, вырывая куски плоти раскаленными пулями. И не спрятаться от этого видения, накрывшись одеялом, не скрыться от их глаз, смотрящих на меня сквозь десятилетия. Господи, за что мне такой крест?
Это не просто покаяние лейтенанта Игоря КОТОВА, воевавшего в Афганистане, это его личная трагедия. 25 лет назад его предали большие командиры. Он своих солдат не бросил, но одного из них в том бою расстрелял, приняв его в кромешной тьме за врага. Высказать всю боль, мучившую его эти годы, он решил через "АиФ".
Летчик-капитан не испугался
ИЗ 90 человек, участвовавших в бою возле афганского кишлака Хара 11 мая 1980 года, живыми вышли только 12. Я один из них.
Тогда нам предстояло силами батальона вытеснить мятежников из ущелья, которое не могли взять наши войска в течение двух лет. Пять часов утра. Вертолетный полк высадил нас у кишлака на дне ущелья. Надо было рассредоточиться по склонам гор.
Справа и слева возвышались горы. Справа - река Кунар. Мы только вошли в кишлак, как с вершин гор брызнул автоматный огонь. Человек 10 наших бойцов мертвыми упали в песок. Сбитая огнем рота со всего маху вбежала в реку. Это была глупость, но река нам казалась единственным и безопасным местом. Тяжелораненых солдат душманы добивали ножами на берегу. Тех, кто успел добраться до воды, сносило течением, и их афганцы расстреливали как мишень в тире.
Лейтенант Серега Заколодяжный (во многом благодаря ему спаслись 12 человек) с группой засел в трехэтажном доме на окраине селения. Мы прорвались к нему. Афганцев было много, человек семьдесят. Укрывшись в доме, за короткое время мы выдержали более пятнадцати неистовых атак. В одной из комнат складываем тяжелораненых. К 11 часам утра в нее невозможно войти - ноги скользят на пропитанном кровью полу. В другой - лежат убитые, шестеро.
С противоположного берега бьют снайперы, и потери возрастают с каждой минутой. А радиостанция работает как швейцарские часы, и мы все время просим подмоги. В штабе батальона на "Большой земле" знают о каждом нашем шаге. Но ничего для спасения не делают, хотя неподалеку есть другие роты батальона. Тогда мы с Заколодяжным вызвали огонь на себя. Артиллеристы, находившиеся неподалеку, приняли наши координаты быстро. Первый снаряд расколол воздух впереди нас, и десятки душманов, оказавшись в эпицентре взрыва, словно языком слизало со склона горы. Корректируя артиллерию, я попросил перенести огонь метров на 50 дальше, но снаряд упал во вторую роту, закрепившуюся на высоте в полутора километрах от нас, убив двух солдат. После этого нам отказали в артиллерийской поддержке, и надежды наши сдулись, как лопнувший шарик. Когда отказали в "вертушках", мы себя похоронили заживо. К 12 часам в нашем доме оставалось около 20 боеспособных солдат.
Вдруг раздался шум винтов. Вертолет! У многих выступили на глазах слезы. Как правило, вертолеты Ми-8МТ летают парами. Один выполняет задание, второй прикрывает огнем. Этот прилетел ОДИН. Позднее мне удалось встретиться с тем пилотом. Жалею, что не попросил его адрес. Говорю сейчас: "Капитан, ты даже не представляешь, сколько отваги ты вложил в нас, прилетев на помощь. Мы выжили и благодаря тебе". Это теперь я знаю, что на самом деле "вертушки" не летали не из-за того, что не тянул движок, - просто командир вертолетного полка струсил, испугавшись больших потерь. Не испугался лишь тот капитан.
Промедол - наркотик войны
ПОСЛЕ обработки вертолетом вершин гор, где сидели афганцы, на долгие три часа наступила тишина. Атак не было, лишь одиночные выстрелы снайперов выбивали из наших рядов зазевавшихся солдат. Все, чем мы могли помочь раненым, - это вколоть им "лошадиную дозу" промедола - наркотика войны, чтобы те тихо умерли. До сих пор помню стоны одного парня, упорно просящего воды. Когда он напился остатками влаги, собранными по крупицам из разных фляг, моментально умер.
К вечеру тяжелые пулеметы афганцев все же подожгли трассерами деревянную крышу нашего убежища. Из живых, жавшихся к стенам и земле мазанки, заваленной окровавленными останками бойцов, осталось 12 человек.
Десять часов вечера. Пылающая крыша нестерпимым жаром прижимала нас к земле. Воспользовавшись темнотой, пошел на поиск тропы для отхода. Но даже в грохоте пулеметов и автоматов за спиной были слышны удары подошв моих горных ботинок с железными когтями. Тогда я снял их. В толстых шерстяных носках, тихо продвигаясь вверх и слыша барабанившее в ребра сердце, я молил, чтобы его стук не достиг ушей двух "духов", которые стояли в трех шагах от меня. В холодном поту я судорожно сжал автомат и, выпустив в них длинную очередь, прыгнул со скалы.
Сколько я летел вниз, не помню. Мне показалось, что меня преследуют, и я кинулся бежать сломя голову и не разбирая дороги. И в этот момент, когда я еще не справился со своими "бесами", из тьмы на меня выступили три тени, словно призраки, сверкая зрачками. Мне показалось, что это убитые мною "духи" вернулись за мной. Я нажал на курок и, лишь услышав звонкий крик "мама!", понял, что это наш. Меня затрясло: я убил своего солдата.
В ту минуту мне хотелось умереть. Я залез в реку с головой и просидел под водой минуты две. Подтянулись остальные. Все тащили на плечах раненых, с трудом передвигая ноги. Остатки преданной роты, усталые, изможденные, вырвались в кромешной темноте из окружения.
- Серега, я прикрою, уходи, - прошептал я командиру. И попросил у оставшихся бойцов гранаты. Собрав штук десять, я сменил магазин своего АК-74, пошел вдоль берега к пылающему дому, мокрый, с одной-единственной целью - отомстить душманам за убитого мною солдата.
До горящего дома оставалось немногим больше тридцати метров, когда я увидел двух "духов" в отблеске пылающего огня. Кажется, на них я истратил весь свой запас гранат, оставив лишь одну для себя. Еще одного забил автоматом, нанося ему удары прикладом и стволом в голову и грудь. Не помню, как я оказался снова на берегу. Потом только узнал, что Заколодяжный вернулся за мной.
Мы шли по шею в ледяной воде, таща на спинах раненых, и думали лишь о том, чтобы душманы, преследующие нас, не догадались осмотреть реку. Их яркие фонарики скользили в стороне по дороге, лежащей выше.
Трусы - герои, а кто выжил - изгой
ВСЕ остальное помню как в бреду. Когда мы пришли в расположение штаба батальона, ВСЕ начальство мило спало, перед этим обильно поужинав. На следующий день нас допросил какой-то толстенький генерал в камуфляже, специально прилетевший к нам на вертолете. Его мат я слышу до сих пор так же четко, как и крики погибших пацанов на берегу реки Кунар. Вижу Сережку, устало склонившего голову, словно всю вину за гибель роты он взял на себя.
Только 12 человек из 90 вырвались из капкана смерти. Преданным, но несломленным, нам еще предстояло пережить язвительные обвинения в трусости и панике. Мы тогда еще не знали, что в гибели первой роты батальона 66-й отдельной мотострелковой бригады обвинят именно нас.
Мы были брошены на произвол судьбы своим командованием, лишены огневой поддержки артиллерии и авиации, погибали в огне, всего в трех километрах от основных сил батальона. Я знаю, что к исполняющему обязанности командира батальона капитану Косинову обращались взводные с просьбой совершить спасательный рейд, но им отказали. А капитан Князев, командир минометной батареи, имея в своем распоряжении два миномета и более двухсот мин, при наличии связи не организовал огневого прикрытия. Только старший лейтенант Мамыркулов Алик, отобрав добровольцев, самовольно двинулся к нам на помощь. Благодаря и ему тоже 12 из нас остались живы.
Кавалер ордена Красной Звезды капитан Князев после той мясорубки запил так, как не пил никогда в жизни, положив на свое подразделение то, что называют "двадцать первый палец". И в тисках "белой горячки" расстрелял своего взводного старшего лейтенанта. Капитан Косинов "представил" сам себя к ордену боевого Красного Знамени.
Железный ветер бил в лицо...