Примерное время чтения: 6 минут
365

Четверо в лодке, не считая смерти

Таких случаев мировая практика не знает до сих пор. Морской пехотинец Павел Ересько, пробиваясь к своим, провёл 37 дней в Чёрном море, питаясь только морской водой. И выжил!

ВРАЧ батальона морской пехоты Павел Ересько на войне стрелял только один раз - во время сражения на Сапун-горе. В 1942 г. защищал от нападавших немцев раненых красноармейцев. Бои за советский Севастополь шли страшные, и его санчасть - землянка с нарами - не вмещала раненых. Не хватало не только лекарств и бинтов, но и боеприпасов.

Свои стреляли по своим

МОРПЕХ Павел Ересько тогда не знал, что план эвакуации защитников Севастополя - сталинский миф. Солдат предали свои же командиры: на подводных лодках и транспортных самолётах сбежали только высшие офицеры, партийное руководство и чины НКВД - всего около 500 человек. Более 30 тысяч человек без боеприпасов, продовольствия, пресной воды, все госпитали и медсанбаты пытались укрыться в пещерах, напрасно ожидая эвакуации. Севастополь пал: только наши потери составили около 160 тыс. солдат.

- Это было беспорядочное бегство, - рассказывает Павел Ересько. - Я метался по берегу в поисках однополчан, а у кромки воды, насколько хватало глаз, лежали убитые бойцы. Днём моряки ходили в "психическую" атаку на немцев с винтовками наперевес и в тысячи глоток кричали "Ура!" и "Полундра!". Немцы, отступая, ошалело смотрели на "озверевших" моряков. Только потом они сообразили, что у нас просто не было патронов.

А ночью мы шли опять на берег - ждать корабли. Иногда приходили маленькие баржи, на которые бросались толпы солдат. Суда переворачивались и тонули. С других барж по нам стреляли свои, отбиваясь от наседавших красноармейцев и моряков. Обезумевшие солдаты дрались за место в лодках, били прикладами по рукам своих же бойцов, цепляющихся за спасительные борта. С нашей стороны тоже по лодкам стреляли, но мало - не было патронов.

Кастрюля вместо якоря

ОНИ встретились на морском берегу 3 июля 1942 года: два Саши, Сеня и Паша. На всех - пистолет "ТТ", винтовка, 3 банки консервов (бычки в томатном соусе) да фляга ржавой воды. Так четверо защитников Севастополя, не считая смерти, оказались в одной лодке.

- Нам повезло. В бухте нашли старую лодку, соорудили из плащ-палатки парус, - продолжает Павел Ересько. - Вместо вёсел - палки. Мы почему-то не верили, что Севастополь сдан врагу. И решили идти вдоль берега искать своих. Ночью в свете ракет по нам пальнули немцы из пушки, и Сашу Михайлова осколком ранило в спину.

Консервы и вода кончились на второй день. Есть охота, сил нет. Вокруг рыба плавает, пучит на нас глаза, хоть стреляй из пистолета. А патронов нет. Соорудил из булавки крючок, прикрепил нитку... А рыба прыгает над волнами, словно смеётся над моей "удочкой".

Мучил не только голод: днём мы изнывали от жары, а ночью колотил озноб. Промокшая форма не согревала, и мы прижимались друг к другу, делились последним - теплом своего тела. Раненый Саша Михайлов стонал слабенько, как ребёнок, просил пить. Я ему губы смачивал морской водой, бинты стирал тоже в море. Сперва морской водой мы смачивали голову, обтирали тело, полоскали рот, а на пятый день начали потихоньку её пить. Было противно, но с каждым глотком привыкали. Дневной рацион составлял 0,5 л "Чёрного моря" на брата.

Мы почти не разговаривали, больше спали - берегли силы. Лежу на дне лодки, а в голове стучат тысячи молоточков: "Жить!", "Жить!" И стал я ребятам читать... лекции о жизни и смерти. О том, что умрём не скоро и потеря веса не означает катастрофы, а наиболее важные органы человека страдают от голода меньше других. Долгое время в неприкосновенности остаются мышцы, сердце. Меньше всего в весе теряет мозг... Саша Михайлов и Семён Попов слушали меня с надеждой, а Саша Потамошнев - с иронической улыбкой.

Раненный в спину Саша Михайлов умер на десятый день. Просто закрыл глаза и тихо умер. Он немного полежал в лодке, а потом мы его медленно спустили в воду.

У второго Саши начались галлюцинации. Ему всё время казалось, что он сидит в ресторане и официант долго не несёт еду. Он порывался куда-то бежать, раскачивал лодку. На 20-й день умер во сне.

Остались мы вдвоём с Сеней. Парень он худющий, кожа да кости, кожа на рёбрах задубела и покрылась соляной "изморозью". Я ему кричу, чуть не плачу: "Сенечка, друг, не умирай!" Сеня молча смотрит на меня и ничего не говорит. Не послушал меня Сеня, умер через 10 дней. Я столкнул его труп в воду, а море словно Сеню не принимает: его высохшее тело плавает на поверхности...

Сижу в лодке, а в голове одна мысль: "Кто меня будет хоронить? Вот Семён плавает и не тонет! Может, живым в море броситься? А то буду на волне болтаться, как дерьмо в проруби. И утопить меня больше некому. На дне лодки лежала кастрюля, которой мы черпали воду. Вот тебе и якорь. Привяжу к руке, лодку штормом перевернёт, и я камнем на дно. Будет всё по-человечески. Гляжу, а труп Сени утонул. Ну, думаю, поживу ещё денёк. Еды много - целое море.

В плену, но с зарплатой

ЭТО было 9 августа 1942 г. Качающуюся на волнах шлюпку увидел капитан турецкого пассажирского парохода Зея Зефарт. Как потом рассказывали Павлу Ересько, турки клялись, что русского моряка из морской пучины вынес на руках сам Аллах.

Морпех попал в город Иозгад, в лагерь для интернированных лиц. Местное начальство объяснило моряку, что он будет здесь находиться до конца войны: жить и работать под конвоем. В случае побега - трибунал и расстрел. Ему как офицеру положили даже жалованье 120 лир в месяц, предупредив, что эти деньги они дают СССР в долг за содержание их офицера в плену. В лагерном бараке Павлу достались нары и солома для постели.

- Я был под особой охраной, - говорит Ересько. - Турки боялись, что русский коммунист начнёт их агитировать за советскую власть. Письма, посылаемые мною в наше посольство, оставались без ответа. Помог "однокамерник" болгарин Атанас, который уговорил свою любовницу передать моё письмо в руки советским дипломатам. Это сработало. А потом, после освобождения, я даже не догадывался, что разрешение на возвращение в СССР мне подписал лично В. Молотов.

* * *

СЕГОДНЯ полковник медицинской службы Павел Ересько живёт в Киеве, на левом берегу Днепра, в украинской "хрущёвке". Заслуженный врач Украины, боевой советский офицер получает пенсию в 200$ и считает себя в 90 лет обеспеченным человеком. В семейном альбоме он хранит фотографии военных лет. Капитан Зея Зефарт, спасший русского моряка, давно умер, а белый пароход списали в утиль.

Смотрите также:

Оцените материал

Также вам может быть интересно