Примерное время чтения: 15 минут
161

Планета Никиты Богословского

Если краткость действительно сестра таланта, то Никиту Богословского я бы назвал гением. Ну скажите, кто еще сумел втиснуть свою жизнь в три с небольшим десятка слов? Только Никита Владимирович. Привожу его автобиографию, написанную для очередной книги целиком.

"Поскольку я родился в 1913 году, то успел много сделать: в три года начал с отвращением заниматься музыкой, а в 10 лет с удовольствием учился у А. К. Глазунова. В результате: около 200 песен, несколько опер, оперетт, симфоний... А еще семь книг юмора!"

Вроде бы и не такая уж неожиданность, но все, кто знает Никиту Владимировича, повторяют грибоедовские слова: все врут календари. И впрямь, как поверишь в такое: самому веселому человеку в стране исполняется 90 лет! Не верят еще и потому, что Богословский работает едва ли не круглые сутки: пишет музыку, книги, и планов у него громадье. Для интервью время хоть и без энтузиазма, но выкроил, полагаю, еще и потому, что мы знакомы с ним много-много лет.

Может ли песня быть советской?

- Барин, давно из Парижа приехали?

- Да уж порядочно, батенька. А барин я только по происхождению, поскольку мама с папой были столбовыми дворянами. Меня же, четырехгодовалого, большевики лишили и достоинства дворянского, и права наследования родовых имений в Новгородской и Тамбовской губерниях.

Ленинградская школа, в которой я учился, называлась трудовой. Вот я и тружусь всю жизнь. И в Париже я не по Елисейским полям фланировал и не в кафе коротал время, хотя это премилые занятия, а работал. Вместе с моим другом Филиппом Жераром мы писали музыку к фильму "Зеленый попугай". Фильм, разумеется, никакой не совместный, а чисто французский.

- Почему же они тогда пригласили русского композитора?

- Они меня хорошо знают. Во Франции я был более сорока раз, прожил там в общей сложности не один год. Много писал с французскими композиторами. И в Париже, и в Москве выходили пластинки, ноты, целые сборники наших совместных песен.

А пригласили еще и потому, что в фильме есть русские элементы, в которых они ничего не понимают. Они не представляют себе, что делается у нас в жанре песни. Когда же приезжают наши певцы - лучшие из лучших, то исполняют такие сочинения, которые позволяют французам предполагать, что в России музыка кончилась.

- А как они относились к нашим песням 15-20-летней давности?

- Очень часто с большим недоумением. Они, к примеру, не могли уразуметь, что означает термин "советская песня". Спрашивали меня: разве может быть песня монархической, капиталистической или демократической? Что на такое можно ответить? Мы действительно идеологически приспосабливали государственное устройство к жанровому определению. Но надо отдать должное "тем" песням - они были на порядок выше нынешних по профессионализму.

Таланта, равного Дунаевскому, не наблюдаю

- Могли бы вы назвать лучших эстрадных композиторов сегодняшнего дня?

- Не могу и не хочу выстраивать их по ранжиру, а выскажу лишь собственное субъективное мнение. Мне нравится композитор Игорь Николаев, хотя его сценического поведения не воспринимаю. Есть еще четверо или пятеро способных людей. Но таланта, равного Исааку Дунаевскому, среди них не наблюдаю.

- А исполнители?

- Номером один у нас считается Алла Пугачева - она действительно очень талантлива, пела великолепно. Но все говорят, что Рубикон она перешла. Это естественно: столько лет она выкладывалась, работала на успех, на славу. Я очень жалею, что наше общение с Западом возникло поздно и Алла Борисовна не могла в лучшие годы демонстрировать себя за границей. Она вполне могла приобрести европейскую, а может, и мировую славу.

- А наши мужики, молодежь?

- Среди мужиков я отметил бы Олега Газманова - талантливый, темпераментный певец. Из молодых - Земфиру, Алсу, у которой папа, говорят, какой-то магнат или олигарх, и она имеет реальный шанс стать большой.

Есть певица, к которой у меня нет претензий ни по мастерству, ни по таланту, - это Лариса Долина. Она и в опере могла бы блистать. Но если будет исполнять только произведения наших композиторов, то большого успеха не добьется.

- Неужели так плоха наша музыка?

- Она просто другая. Нельзя же сказать, что плоха китайская или индийская музыка, но ни та, ни другая никогда не станет популярной у нас.

Иностранцы не очень любят нашу музыку и воспринимают ее как свою, но только ухудшенную. Они знают одну нашу песню - "Подмосковные вечера", которая у нас в быту заменила "Шумел камыш".

Исполнитель "делает" автора

- Никита Владимирович, чем хороши западные звезды?

- Они тщательно отбирают репертуар. У них все песни имеют определенную четкую мелодию, вполне профессиональную, и только уровень таланта мелодии определяет ее успех или неуспех.

- А слова?

- Слова бывают совершенно пустяковые. Там считают, что высокая поэзия не нужна простому люду. Может, оно и так, но у нас все-таки обращают внимание на тексты. Помните, сколько анекдотов и пародий было сочинено по поводу таких песен, как "Наша служба и опасна, и трудна", "Эти глаза напротив".

- Есть песенные тексты гораздо хуже, иные состоят буквально из двух-трех слов, одно из которых - матерное. А их авторы именуют себя поэтами...

- Увы, это так. И исполнители называют себя звездами после двух-трех телемельканий.

- Никита Владимирович, а вам приходилось писать музыку на заведомо плохие или сомнительные по качеству стихи?

- Никогда. К качеству стихов я относился очень придирчиво, работал с самыми талантливыми поэтами - Алексеем Фатьяновым, Николаем Доризо, Евгением Долматовским... Слова лучших моих песен, таких, как "Темная ночь", "Любимый город", "Спят курганы темные", "Ну что сказать, мой старый друг", да и многих других, вполне могли стать сюжетами рассказов.

- Шлягерами они стали благодаря первым исполнителям?

- За что я очень благодарен исполнителям, среди которых были Леонид Утесов, Марк Бернес, замечательные оперные певцы Иван Козловский, Сергей Лемешев... Только благодаря таланту исполнителей могут состояться авторы песен.

Хорошие композиторы живут очень плохо

- Скажите, а как живут сейчас композиторы?

- Хорошие - очень плохо. Благоденствуют, как правило, халтурщики и ремесленники. Настоящие же вынуждены преподавать в школах, давать частные уроки.

Раньше если я исполнял песню на телевидении, то получал какие-то деньги. А сейчас порядок изменился: оказывается, я еще должен заплатить за исполнение собственной песни. Рассказываю об этом зарубежным коллегам - не верят, говорят - быть такого не может.

- Скажите, а если бы сегодня живы были самые наши великие - Чайковский, Бородин, Римский-Корсаков, - они тоже бы бедствовали?

- Вряд ли. Скорее всего уехали бы.

- Никита Владимирович, а при социализме вы были богаты?

- Был вполне обеспеченным человеком, который мог не думать о хлебе насущном. Тогда композитора могли прокормить две или три популярные песни, а у меня их было гораздо больше.

Богатым я себя ощутил в шестнадцать лет, когда в Ленинградском театре музыкальной комедии были поставлены два моих спектакля. Кстати, на премьеру первого меня не хотела пускать билетерша. Она не могла поверить, что я автор, и сказала: "Мальчик, приходи в воскресенье на утренник".

Тогда на меня свалились огромные деньги. И я тратил их следующим образом. Приезжал в Москву, селился в лучшей гостинице, в самом дорогом люксе, вызывал из гаража "Линкольн", если надо было переместиться на расстояние в два-три километра. Грешен, долго не мог изжить в себе барские замашки. Теперь они изжились поневоле.

- Настолько изжились, что вы даже мэру пожаловались?

- Было такое дело, отправил Юрию Михайловичу Лужкову стихотворное послание:

Оплачивать квартиру денег нету.
И, видимо, не будет никогда.
Назвали моим именем планету.
Быть может, переехать мне туда?

- Планета - это всерьез?

- Она называется "Богословский" и имеет номер - 3710. Название утверждено Российской академией наук.

- Как отреагировал Лужков на ваше послание?

- Своим. Тоже стихотворным:

Останься здесь, прошу тебя, Никита.
Не улетай, поверь на слово мне,
Когда есть все причины быть сердитым,
Творцам необходима сдержанность вдвойне.
Вам тяжело, и мы от горя разве что не пьем.
Однако, силы черпая в талантище твоем,
Я убежден, что трудности любые мы пройдем.
А если что не так, то полетим вдвоем.

Денег в конверте я не обнаружил, но ответу порадовался. Если у мэра не пропало чувство юмора, значит, дела наши не так уж плохи.

По совместительству - писатель

- Никита Владимирович, а по какой причине вы в своей автобиографии ни словом не обмолвились о работе в кино? Место экономили?

- Не помню. Не исключено, что количество фильмов, к которым писал музыку, сосчитать не смог. Хотя для меня кино - действительно одно из важнейших искусств. Ведь очень много моих песен шагнуло в большую жизнь с телеэкранов. Кино подружило меня с огромным количеством замечательных людей.

Теперь намереваюсь выступить в кино уже не в качестве композитора, а автора сценария. Есть проект экранизации одного моего романа.

- В автобиографии сказано, что вы являетесь автором семи книг...

- Теперь уже девяти. В основном я пишу о времени, о себе, о друзьях-товарищах, вспоминаю веселые и грустные эпизоды. Стараюсь писать с юмором, чтобы не соскучился читатель.

- Писательство - это ваше хобби?

- Только если судить по величине гонорара. Для меня это работа, теперь еще и профессия, если хотите. С романами промашка вышла. Как я ни пытался отретушировать прототипов своих героев, чтобы не узнали себя, - не удалось. Некоторые, узрев себя в персонажах не шибко привлекательных, очень обиделись.

Это можно и нужно было предусмотреть. Известно же, к чему такое узнавание приводит. Исаак Левитан на дуэль намеревался вызвать своего друга Антона Чехова, обнаружив себя в "Попрыгунье". И не секрет, что прототипом Никифора Ляписа из "Двенадцати стульев" послужил Маяковский, писавший оды по любому праздничному случаю. В Хине Члек легко прочитывалась Лиля Брик. Владимир Владимирович мог и не заметить этого, но вся творческая Москва посмеивалась над ним.

Король розыгрыша

- Никита Владимирович, давайте поговорим еще об одном виде вашего творчества - о розыгрышах. Ведь вам официально присвоен титул "Король розыгрыша".

- Розыгрыши я действительно люблю, это не только веселый отдых, но и действительно один из видов творчества, требующий и настроения, и фантазии, и чувства меры, что не всегда удается соблюсти...

- Я слышал об одном таком розыгрыше. Вы звоните известному поэту, представляетесь работником патриархии и говорите: "Сергей Владимирович, напишите нам церковный гимн". Предлагаете ему заоблачный гонорар. Сначала поэт отнекивается: мол, негоже ему, коммунисту, Герою Соцтруда, лауреату и т. д. Вы удваиваете гонорар, потом утраиваете и, наконец, дожимаете поэта...

- А вы не слышали, как я звонил талантливейшему актеру от имени министра морского флота? Я попросил разрешения назвать его именем океанский лайнер. На следующий день перезваниваю, извиняюсь, говорю, что лайнеру Политбюро ЦК решило присвоить имя героя революции, но есть пароход поменьше. Так я звонил ему каждый день, снижая каждый раз тоннаж и значимость судна, и в конце концов предложил дать его имя какому-то катерочку-дерьмовозу...

Слышали об этом? Я так и думал. Ну так вот: это все выдумано кем-то, не было ни первого, ни второго розыгрыша. "Литгазета" года три назад правильно написала: если хотите придать достоверность своей шутке, сошлитесь на Бернарда Шоу или Никиту Богословского.

- Тогда, Никита Владимирович, расскажите о настоящем, фирменном розыгрыше Богословского.

- Пожалуйста. Вместе с моим другом и коллегой Сигизмундом Кацем мы гастролировали в Донбассе. Концерты шли одновременно на двух площадках. На одной первое отделение отрабатывал он, на другой - я. В антракте нас быстренько на машинах меняли.

Гастроли затянулись, мы смертельно надоели друг другу, и я решил положить конец нашим выступлениям. В первом отделении я вышел на сцену и сказал: "Здравствуйте, меня зовут Сигизмунд Кац". И отыграл и спел весь его репертуар. После "рокировки" на ту же сцену вышел другой человек, представился Сигизмундом Кацем и заиграл уже слышанные зрителями мелодии...

Что тут началось: скандал, из обкома звонят в Москву, гастроли прервали, Кац обиделся. А я был на три месяца исключен из Союза композиторов.

Еще? Пожалуйста. У писателя Виталия Губарева была такая манера: позвонит и обрадует - вечером приеду. И бросает трубку - его вовсе не волновало, свободен я вечером или занят. К одному его визиту я подготовился: поехал в Радиокомитет к Юрию Левитану, попросил его наговорить текст. И гостей на вечер назвал побольше. Съехались гости, прибыл и Губарев. Сидим, пьем, я сделал вид, что включаю радио, а на самом деле врубил магнитофон. Узнаваемый голос Левитана вещает: "...В области драматургии присудить: Лавреневу Борису Андреевичу - Сталинскую премию первой степени... Губареву Виталию Георгиевичу за пьесу "Павлик Морозов" - Сталинскую премию третьей степени..."

Шум, гам, поздравления... Счастливый Губарев бежит в магазин за шампанским, фруктами, пир продолжается. Кто-то предложил послушать "Последние известия" целиком. Включаю вторую пленку. Левитан перечисляет фамилии лауреатов и заканчивает выступление словами: "...Губареву Виталию Георгиевичу за пьесу "Павлик Морозов" - ни х...". Хватит? Ну и хорошо.

Никудышными пророками мы с Утесовым оказались

- Никита Владимирович, а теперь позвольте мне рассказать байку о вас. По той самой причине, что вы едва ли не каждый год ездили во Францию, вас, естественно, за глаза, называли разведчиком, да еще и в чине генерала. И вот, утверждает молва, едете вы по улице Горького и видите на троллейбусной остановке Михаила Светлова. Естественно, открываете дверцу машины, предлагаете довезти его до дома. Светлов не заставил долго себя ждать. Вы ему говорите: "Миша, знакомься - это мой новый шофер". Михаил Аркадьевич повернулся к шоферу и спрашивает: "Простите, а вы в каком звании?" Было такое?

- Жаль, что это только выдумка.

- А жаль-то почему?

- Да если бы я был генералом, мне бы и пенсию генеральскую дали, а не нынешнюю, которую разве что алиментами назвать можно. Если говорить всерьез, то в Париж я ездил исключительно благодаря бывшему министру культуры СССР Екатерине Алексеевне Фурцевой. Она могла наплевать на доносы, в которых меня называли не советским разведчиком, а французским шпионом.

Богословский посматривает на часы, и я закругляю интервью вопросом:

- Никита Владимирович, что дал минувший век музыкальной культуре России? Кто из композиторов столетия перешагнет и за XXI век?

- Прокофьев, Шостакович, может быть, еще Стравинский... Шнитке забудут, как забыли Хачатуряна и Дунаевского. Больше никого назвать не могу.

А уже в прихожей Богословский вдруг засмеялся:

- Сейчас я вам байку расскажу. Много лет назад я спросил своего друга Утесова: "Скажи, Леня, какой концерт абсолютно невозможен в Москве?" Леонид Осипович ответил не задумываясь: "Концерт воровской или блатной песни на большой сцене". И я с ним немедля и охотно согласился.

- Ну и...

- Ну и больше ничего, кроме того, что хреновыми пророками мы с Утесовым оказались. Или страна у нас такая, в которой ничего спрогнозировать нельзя.

Уже прощаясь с Богословским, задаю ему последний вопрос:

- Никита Владимирович, в чем секрет вашего долголетия - человеческого и творческого?

Богословский подошел к стене, на которой висит мини-шкафчик, раскрыл дверцы, и выехали к нам металлические стопки и графинчик. Никита Владимирович разлил водку по рюмкам и изрек:

- Ну, я, кажется, ответил на ваш вопрос?

Смотрите также:

Оцените материал

Также вам может быть интересно