ПОД новый, 2000 год жизнь актрисы Ирины Печерниковой остановилась. Погиб ее любимый, единственно нужный на всей земле человек. Погиб страшно, трагически, когда казалось, что все самое горькое осталось позади, и они наконец соединились, обвенчавшись в маленькой церкви на Арбате.
Саша
- САША все время переживал, что мы полжизни прожили врозь: "Ну почему я сразу не сказал, что люблю тебя? Я же только об этом и думал, когда мчался через весь зал, а духу хватило только подарить цветок".
Это было в 69-м году. На всю Москву гремел спектакль Театра Маяковского "Два товарища". Я вышла на поклон и увидела мальчика, который тянулся ко мне с цветочком в руке. Я, может, и не запомнила бы его, если бы не глаза. Огромные, синие, как весеннее небо. Разве я могла подумать тогда, что этими глазами смотрела на меня судьба? Моя единственная любовь. К сожалению, многое в жизни понимаешь слишком поздно. В тот год мое сердце билось в унисон совсем с другим мужчиной, польским музыкантом Збышеком. Я вышла за него замуж и уехала в Польшу. Но жить без театра оказалось невыносимо. Радость новизны быстро померкла. Ни разные страны, ни их манящее издалека великолепие, ни замечательно талантливые друзья моего мужа - ничто не могло заменить мне сцену. Часами, не понимая, где день, где ночь, сидела я, уставившись в стену. Пока наконец не поняла, что потихоньку схожу с ума. И тогда я вернулась в Москву, в театр. И снова увидела эти сияющие синие глаза - теперь уже актера Маяковки Саши Соловьева, которые он мгновенно опускал, стоило мне приблизиться. Мы ходили одними коридорами, но, кроме "Здрасьте!", так ничего друг другу и не сказали. Саша ушел из театра, и мы надолго потерялись.
Но ничего не складывалось. Ни у меня, ни у Саши - ни в жизни, ни в театре. Теперь-то я понимаю: это судьба наказывала нас за нашу глупость. Не зная, как избавиться от душевной маяты, мы оба стали искать утешение в вине. А искать-то его надо было друг в друге. И оба, словно сговорившись, решили вырваться из этого кошмара. Судьба все-таки смилостивилась. Это она кинула нас в объятия... в клинике, куда мы оба прилетели за спасением. Целый день мы бродили по Феодосии и говорили, говорили... А потом были еще четыре дня - уже в Москве, в моей полупустой квартире на улице Горького. Я всегда жила, как в той песенке: "Что для жизни надо - все есть. Чего нету - значит, пустяк". Все время проводила в театре, домой приходила только ночевать. И "для жизни" мне вполне хватало двух матрасов на полу, старого стола и двух такого же почтенного возраста кресел. В кухне красовались стол на козлах и пара лавок. И опять мы говорили, говорили... Рискуя опоздать на спектакль, в последнюю минуту выскакивала я из дома и так же, сломя голову, мчалась обратно. Четыре дня пролетели как один миг. Театр уезжал на гастроли. Оставляя Саше ключ от дома, я и подумать не могла, что он уже все решил для себя и держит в руке уже не мой, а НАШ ключ. И вернусь я не в свой, а в НАШ дом, где будет меня ждать Саша.
Все казалось счастьем. Скоро Новый год, и мы встретим его вдвоем! Но Саша поехал поздравить сына. Когда вернулся, я сразу поняла, что это конец. Сынишка болел и очень тосковал без него. Как я смогла выговорить, что мы должны расстаться, до сих пор не пойму. Мне казалось, что я умру, как только за ним закроется дверь. "Ты только больше мне не звони, не мучь меня", - попросила я. Дверь закрылась. Я осталась одна. И восемь лет прожила так, как будто меня распилили пополам. Не такая уж я сильная. Просто жизнь меня здорово бьет, если иду против совести. И за недолгое счастье с Сашей она мне выставила та-а-кой счет...
Я работала в двух антрепризах, исколесила с ними всю страну, но грянул 92-й год, цены взлетели, поездки стали невозможны. Я осталась нигде и ни с чем. Деньги никогда ко мне "не прилипали", но все-таки прокормиться и одеться я могла. А тут полная безнадега, сигарет не на что купить. Никогда не забуду, как смотрел мой бедный голодный пес: "Мол, ну что же ты? Давай, делай что-нибудь". Впервые в жизни мне стало так страшно, что я заболела. От отчаяния. От безысходности. Попала в больницу, но потихонечку выкарабкалась. Сдала квартиру, купила дом за двести километров от Москвы. Потом, правда, выяснилось, что мне всучили жуткую развалюху. Зато место колдовское. На холме - четыре избы, вокруг - луга, леса, речка. И ни-ко-го. Тут с папой беда. Он упал, сломал шейку бедра и ослеп. Мамы уже не было. Я ему сказала: "Пап, ты чего это помирать собрался? В доме без мужика нельзя, а у меня, кроме тебя, никого нет". Отвезла его в деревню, и он еще прожил несколько лет. А я четыре года, как заправский прораб (это я-то, совершенно не приспособленный к жизни человек!), занималась строительством. Сама доски покупала, кирпичи. С рабочими ругалась, и, конечно же, меня обманывали. Я мечтала, как будет здорово, когда соберу в доме всех своих бесприютных друзей, пусть живут. Стройка заканчивалась, и я вдруг поняла, что, если осилила такую эпопею, то все могу сама и никто мне не нужен. Я - свободна.
Вот тут-то и появился Саша. Сын вырос, они поговорили, и мы могли наконец пожениться. "Ты еще меня любишь?" - спросил он. У меня горло перехватило от счастья, но стало ужасно страшно. Я уже испортила жизнь двум хорошим людям - Збышеку и Боре Галкину. И потом я привыкла жить одна. И тут началось. Залило квартиру, которую мы снимали, нижнюю тоже. Я должна была ремонтировать обе. Через день меня обокрали, унесли последние деньги. А из моей квартиры на Тверской жильцы просто сбежали, прихватив кое-что из вещей. И остались мы втроем - я, Саша и долги. Три месяца просто голодали, но зато я поняла: когда мы вместе, ничего не страшно. И сказала: "Да".
Мы жили как перелетные птицы. Как ненормальные радовались, что вот есть еще один день и мы вместе. За ручку ходили, как дети, и не расставались ни на минуту, как будто предчувствовали. В тот последний, 1999 год мне вдруг жутко захотелось, чтобы у нас с Сашей был свой ДОМ. Я объездила все районы Москвы, все магазины, выучила слова - "обои", "ковролины". С одной стороны - для меня это был настоящий кошмар, с другой - охватил дикий азарт. Я в душе игрок. Однажды в юности меня привезли домой с ипподрома в невменяемом состоянии, даже неотложку вызывали. После этого папа взял с меня слово - никогда ни во что не играть. Но тут азарт мне очень помог. К декабрю у нас был свой дом. Оставались какие-то мелочи. Перед Новым годом я поехала навестить папу, вернулась - Саши нет. Сначала я подумала, что он пошел к друзьям, и стала ждать. Но пробило двенадцать, а его все не было. Тогда я поняла: произошло что-то ужасное. Еще неделю я искала его по моргам...
Говорят: время лечит. Но очень долго я этого не ощущала. Пила снотворное, проваливалась в тяжелый сон, а потом наступало еще одно ненужное утро. К своему ужасу я не хотела жить. Спокойно, без всякого надрыва. Я бы ушла за Сашей, но это тяжкий грех. Все вдруг стало неважно и бессмысленно. Думала только об одном: "Зачем все?" Еще меня страшно терзало, что Саша не просто погиб. Этот перегруженный бытовыми заботами год с непривычки абсолютно истощил нас. И в какой-то момент у меня просто не хватило жизненных сил на двоих. Опять была сломана нога плюс воспаление челюстного нерва. Я совершенно измучилась от боли, от ремонта. Позволила пожалеть себя, побыть слабой, даже попросила: "Сашка, ну потерпи еще чуть-чуть. Я соберусь". Но... не дотерпел. Ощущение, что чего-то я не поняла, недоделала, мучает меня до сих пор.
Так прошло два года. А этим летом я вдруг поехала к себе в деревню цветочки сажать. Теперь я уже не гоню от себя воспоминания. Благодарю судьбу, Бога, что я хоть узнала, что такая любовь бывает на свете. И Саша никуда не ушел. Он все время со мной. Моя любовь. Моя половинка.
За кулисами
- В ДЕТСТВЕ рядом с нами на Ленинском проспекте жила актриса Малого театра Руфина Нифонтова. Я тайком подкладывала ей под дверь цветы, а однажды набралась смелости и позвонила. "Что нужно, чтобы стать актрисой?" - пролепетала я. "Все", - сказала Нифонтова и захлопнула дверь. Я как одержимая стала заниматься всем подряд: фигурным катанием, фехтованием, гимнастикой, стрельбой, мотоциклом, лошадьми, записалась в театральную студию. Теперь мне кажется, что Нифонтова имела в виду что-то совсем другое.
Еще студенткой я начала репетировать в МХАТе главную роль в спектакле "Зима тревоги нашей". Моего отца играл знаменитый Павел Массальский. Однажды кто-то прошептал мне вслед: "Конечно, она же спит со всеми. И с Массальским. И с Пузыревым". Господи, как я рыдала! Я сплю! Да я еще ни с кем не целовалась! Я забилась в декорации, и там на меня наткнулся наш педагог. Узнав, в чем дело, он сказал: "Запомни, если о тебе говорят, значит, ты или женщина необыкновенная, или актриса талантливая. Плакать будешь, когда перестанут". Я запомнила и уже не рыдала, когда меня записывали то в жены, то в любовницы и к Тихонову, и к Смоктуновскому, и к Богатыреву, и к Высоцкому...
Меня брали в МХАТ. Но я поступила в Театр Маяковского. Потом влюбилась, бросила театр и уехала в Польшу. Когда вернулась, Гончаров, худрук театра, все время кидал меня на амбразуру - спектакли в честь или по поводу. Я начала тихо загнивать.
И ушла из Маяковки. Мне все говорили: "Опять жжешь мосты? Гончаров не простит". Но меня пригласил Михаил Иванович Царев в Малый театр на главную роль да еще квартиру пообещал через два года. Правда, честно предупредил: "Учтите, у нас императорский театр. Вас будут есть минимум два года. А вы, кажется, съедобная". Так оно и было. Эта традиция Малого театра. Обрывали перед премьерой телефон, грозили плеснуть кислоту в лицо, извести всю мою семью. Два года с аппетитом кушали.
Правда, я тоже давала повод, я даже не 33 несчастья, а 133. Вечно все было на грани срыва, то я куда-то опаздывала, то улетала не вовремя, то самолет опаздывал. Потом сыграла в "Красавце-мужчине" - и творческая часть меня признала. Из Малого театра я ушла в 90-м году в никуда. Со смертью Михаила Ивановича пропало ощущение, что это мой дом, в котором я жила, полностью отдаваясь работе, и была счастлива, несмотря ни на что. Уйти-то ушла, а потом сообразила, что идти мне некуда. Да и не хочу.
Владимир ВЫСОЦКИЙ
- Я, НАВЕРНОЕ, была единственным человеком в СССР, который не знал о бешеной популярности Высоцкого. Его взлет произошел, когда я жила за границей. Я помнила Володю со студенческих времен, когда он меня ошеломил, спев "Парус". "Надо же, - вырвалось у меня, - такой противный, а сочинил потрясающую песню". Поэтому, когда мы случайно встретились на "Мосфильме" и я спросила: "А вы еще чего-нибудь, кроме "Паруса", написали?", у Володи глаза сделались как блюдца: "Ты что, ничего не слышала?!" Он сгреб меня в охапку, повез к себе домой в Матвеевское и пел три часа подряд. Мозги отключились. Это было чудо, которое заполнило все. Почему я? Почему я ему нужна? Только после того, как мы поссорились и расстались, до меня начала доходить вся идиотичность моего существования в это время. Однажды Володя пришел к нам домой и попросил у папы разрешения умыкнуть меня на пару дней. И только в самолете я спросила: "А куда мы летим?" - "А почему ты спросила об этом только сейчас?" - "Мне показалось, что мы падаем". Володя хохотал до конца рейса.
Был ли он в меня влюблен? Не знаю, наверное, немножко, если это длилось несколько месяцев. Каждый день я приходила на спектакль или сидела у него дома. Володя писал "Алису в стране чудес", писал трудно, и я кожей ощущала, что я ему нужна.
Я его обожала, даже боготворила, наверное. За то, что со своей горы Афон разглядел меня, посадил на ладошку и опустил рядом с собой на вершине. И потом такое же внезапное падение на землю. Когда очень долго пребываешь в состоянии полета, невольно зарождается ощущение, что так не может быть. У Володи шел какой-то свой процесс, и ему вдруг захотелось разрушить созданный им же самим волшебный мир. Почему? Не знаю. Я и Володю не знаю, со мной он и разговаривал иначе. И вел себя как фокусник со шляпой и кроликом. Может, я казалась ему похожей на Алису из страны чудес. Не знаю. Я всегда была дитя иллюзий. И до сих пор готова поверить в чудо...
Должна была прилететь Марина Влади. Я так обрадовалась: "Господи, как хорошо!" Но Володя стал каким-то другим, и отношений ему захотелось других. Я спросила: "Ты любишь Марину?" - "Люблю". И все. Наше Зазеркалье мгновенно разлетелось на мелкие стеклышки. И я вместе с ним. Володю это жутко разозлило. В первый раз я его увидела таким. Он все время был щедрый, талантливый, не человек - Бог. Все это было безумно страшно, больно, и я исчезла.
Потом мы встретились на съемках "Сказ о том, как царь Петр арапа женил". У меня опять был перелом ноги со смещением. Это просто беда какая-то, я все время ломала ноги на съемках. Целый месяц искали другую актрису, но мои костюмы, как золушкин башмачок, ни на кого не налезали. В конце концов режиссер фильма Митта приехал ко мне: "Ира, сможешь сниматься?" - "Сниматься-то я могу, боль уже отпустила, но мы же там бегаем по лестницам, а я еле-еле на одной ноге стою?" - "Ничего, Владимир Семенович на руках будет носить". - "А вы его спросили?" - "Это наши дела". Мы снова встретились с Володей. Он носил меня на руках с гипсовой ногой и молчал. А вот сцена безумной страсти в постели у нас никак не получалась. Мы довели бедного режиссера до белого каления: "Вы уже семь дублей запороли!" Тогда мы что-то сыграли. Но так и не заговорили.
Еще раз я увидела Володю много лет спустя. Я уже вышла замуж за Борю Галкина. Мы шли с ленинградской "Стрелы", увидели Татьяну Ивановну Пельтцер и сказали, что побежим, займем очередь на такси. И вдруг на стоянку ее приводит Володя с каким-то приятелем. Я что-то сказала и вместо ответа получила заряд ярости. Я потом неделю болела. Вот так. Не простил меня Володя.
Олег ДАЛЬ
- Я УЖЕ снималась со Смоктуновским, с Тихоновым. Но совершенно отдельно от всех был непонятный, худющий, странный, чем-то на меня похожий Олег. У меня есть фотографии, где мы так похожи, что я даже у мамы с папой выспрашивала, может, он какой-то неизвестный брат? Только из-за Даля я согласилась сниматься в "Варианте "Омега". Очень хотела с ним увидеться. Но ничего не произошло. Он с женой Лизой держался особняком. Олег был абсолютно закрытый, молчун. А я все время чего-то вякала - не говорила, потому что придумать тему с Олегом невозможно, а именно вякала. Я что-то: "Бе-бе-бе" - мимо. Потом опять: "Бе-бе-бе" - мимо. Тогда я стала просто сидеть рядом и молчать. Вот что это такое? Мы мол-ча-ли. Потом Олег стал говорить. Скажет слово, я киваю. Потом я пришла в гости, и сразу возникло ощущение полной родственности с их домом, с Лизой. Олег стал очень-очень близким и родным...
Мне всегда казалось, что Олег знает что-то такое, чего нам, простым смертным, знать не дано, поэтому я перестала любопытствовать и стремиться что-то понять. Только потеря немножко отрезвила: я прожила около Олега, как какое-то существо с открытым ртом, а надо было что-то спрашивать. Но почему-то не спрашивалось. Почему-то молчалось. И хотелось, чтоб так было всегда.
Когда Олега не стало, я не пошла прощаться с ним в Малый театр. Не смогла. И мне даже стыдно не было. Почему-то я знала, что этого нельзя делать. Прошло три года. Мне позвонила Лиза и сказала: "Я понимаю, почему ты к нам не идешь. Но все-таки приди. Мы тебя ждем". Как будто она знала, что я много раз покупала цветы, торт, доходила до подъезда и поворачивала обратно. А после Лизиного звонка напекла пирогов и пришла. Мы просидели до поздней ночи. И я поняла, что Лиза теперь относится ко мне, как Олег.
Белая, белая ворона
- Я ДОЛГО даже не догадывалась, что я не совсем такая, как все. Только сейчас по фактам, по поступкам, понимаю: да, ворона белая, белая. Меня до сих пор кое-кто осуждает: "Ты убегаешь от действительности. Ты придумала мир, в котором живешь". Ну и что? Значит, мне так лучше. В моем воображении так тесно переплетается то, что было на самом деле, и то, как это должно было быть, что даже под пыткой я не смогу отделить реальность от домысла. И так - всю жизнь. Мне кажется, что только благодаря этому я выжила во многих ситуациях.
Семь лет я не выходила на сцену. Много пробовала, репетировала, но на каком-то этапе все рушилось из-за денег. И сейчас меня гложет страх, что я никому не нужна. Я привыкла - это, конечно, нескромно, - чтобы меня любили зрители. И меня любили, я это чувствовала каждый спектакль. Меня очень редко узнавали в жизни, но, когда это случалось, не просто удивлялись, а рассказывали, как я в их жизни что-то изменила. А сейчас уже столько лет меня не любят. Это не обида, а ощущение чудовищной несправедливости: "Как же так? Я отдала всю жизнь театру и вдруг никому не нужна? Я же еще есть!" Я не ощущаю возраста. Меня еще много. Это такой ужас. Это полный паралич и опять уныние, а это - почти что смерть. Наверное, я забрела не туда в поиске ролей легких, радостных, чтобы хоть на пару часов отвлечь зрителей от жестокости бытия. Значит, надо все сбросить и начать с нуля. Я хочу выйти на сцену в роли, которая потребует от меня колоссального напряжения, отдачи всех моих душевных сил, и завоевать зрителей своим, пережитым. Иначе я задохнусь.
Досье "Суперзвезд":
Ирина Печерникова родилась 2 сентября 1945 г. в городе Грозном.
В 1966 г. окончила Школу-студию МХАТ.
Играла в театрах - "Ленком", им. Маяковского, в Малом театре. Заслуженная артистка РСФСР. Снималась в фильмах:
Человек меняет кожу (1959)
Каменный гость (1966)
Доживем до понедельника (1968)
Первая любовь (1968)
По собственному желанию (1973)
Вариант "Омега" (1975)
Два капитана (1976)
Сказ про то, как царь Петр арапа женил (1976)
Личное счастье (1977)
Расписание на послезавтра (1978)
Голубой карбункул (1979)
Необыкновенное лето (1979)
34-й скорый (1981)
Набат на рассвете (1985)
Анна Карамазофф (1991) и др.
Смотрите также:
Ангелина Вовк: "Я хотела сбежать к Смоктуновскому"