В КАНУН Великого поста самое время поговорить о христианских добродетелях. О милосердии и сострадании, например.
И можно всю страничку посвятить цитатам из Библии. И вспомнить слова Христа о том, что милосердие не должно быть публичным, потому что надежда на одобрение и уважение - уже не есть бескорыстие. И о том, что Богу дороже последний грош от нищей старухи, чем одна из многочисленных золотых монет богача... Можно даже обратиться к самой сути христианства, которая и есть сострадание - соучастие в страдании.
А вам никогда не приходила в голову кощунственная мысль: "А стоило ли за нас страдать? Все равно ведь мы не стали лучше. А хороший человек погиб..."
"В мире был единственный христианин, - говорил Ницше. - Да и тот умер на кресте". И, приняв, но не поняв до конца идею сострадания, еще тысячи людей взошли на крест и на костер, внутренне любуясь собой и своей верой. "Сострадание увеличивает страдания", - резюмировал Ницше. Ну давайте, - подтрунивал он, - вместо того, чтобы делом заниматься, начнем сочувствовать вон тому калеке. Сначала страдал только он. А теперь вы тоже страдаете - за компанию. Так, благодаря христианской морали страдальцев стало в два раза больше... И вообще лучше научить человека ловить рыбу, чем отдать ему свою, последнюю. Потому что иначе голодными окажетесь вы оба. Пусть работает! А кто не умеет работать и сам себя кормить, тому и нечего делать на нашей благословенной земле.
И как-то у Ницше это убедительно получалось. Он, может, ничего плохого и не имел в виду, но немцы на этой основе создали целую идеологию и - без всякого сострадания - прошли по миру под знаменами фашизма.
Противостоять им, как ни странно, смогла лишь аналогичная идеология. У русских был свой герой, утверждавший, что "жалость унижает человека". И, скорее всего, Островский тоже не собирался пропагандировать всеобщее равнодушие, а просто хотел сказать, что деятельность важнее сантиментов... Но так уж вышло.
До сих пор для многих "безжалостный" значит "сильный". Женщины особенно запутались в понятиях. С одной стороны, им нужен настоящий, животный, ницшеанский герой - способный стрелять из пистолета (арбалета, пулемета) и, уж во всяком случае, побеждать в дворовых драках; их раздражают чувствительные мальчики, которые плачут над "Белым Бимом Черное ухо"... А с другой стороны, им нужен нежный и трепетный муж, которому можно жаловаться на несправедливого начальника и получать в утешение поцелуи и шоколадные конфеты. И самое обидное, эти две стороны редко складываются в одну медаль. То есть совсем плохо получается: слабые люди бывают жестокими довольно часто, а вот сильные жалостливыми - почти никогда.
Должно быть, жалость действительно отвлекает от созидательного труда. И за то время, что ты потратишь на препровождение старушки через дорогу, можно было бы написать закон, осчастлививший миллион таких старушек. Но как сказал еще один великий русский: "Полюбить целый мир легко. Трудно полюбить одного человека". И если верить Достоевскому, то получается, что сострадание - направленное, действенное, искреннее, - это воплощение силы. Большой, почти нечеловеческой - когда тебе не жалко и не страшно раздаривать себя другим.
Б. Гребенщиков: "Зря мы себя ругаем. Русские ничуть не хуже других"