Он был летчиком - прошел всю войну, стал писателем - на его книгах воспитывалось не одно поколение мальчишек. В его прихожей висит кожаный шлем. А в комнате - пестрый ковер из книжных обложек.
Как сформировали его характер эти две профессии - летчика и писателя, и как он наполнил ими свою жизнь - об этом я собиралась поговорить с Анатолием Марковичем.
Но теперь приходится сделать добавление.
В конце августа этого года Маркуши не стало. И я оказалась тем журналистом, который взял у него последнее интервью.
С Анатолием Марковичем мы были знакомы много лет, я годилась ему по возрасту во внучки, поэтому он обращался ко мне на "ты". Это было приятно, значит, доверял...
Общение с ним всегда заражало оптимизмом, а еще - заставляло размышлять о жизни. И всегда я восхищенно думала об Анатолии Марковиче, что он - настоящий мужчина. Умный, добрый, веселый. И надежный. Тот, кто умеет принимать и выполнять собственные решения...
- Анатолий Маркович, каким вы вступили в войну?
- 22 июня 1941 года я был на грани двадцатилетия. В это время учился в летной школе в Борисоглебске, которая потом стала школой имени Чкалова. Мечта была одна - стать истребителем. По юношескому романтизму мне тогда казалось, что истребитель - это о-го-го! Правда, мне говорили: "А как же Чкалов? Он ведь слетал на Северный полюс, а это работа не истребительская". Но я от своей мечты не отступал. Потом многое, конечно, изменилось в жизни...
А каким был?.. Сто семьдесят четыре с половиной сантиметра ростом, не худенький - килограммов семьдесят весил, для летчика начинающего вполне упитанный. И наглый.
- Прямо так - наглый?
- Да, именно. Однажды в аэроклуб, который я оканчивал, приехал Чкалов. Я обалдел! В зале, где он выступал, было столько народу, что пушкой не пробьешь. Но я полез к сцене. Расталкиваю народ, ввинчиваюсь в толпу, сам думаю: "Доберусь ли?". Добрался и погладил Чкалова по спине. Валерий Павлович обернулся: "Ты что меня лапаешь?". Я растерялся, но ответил: "Когда у меня дети будут, я им скажу - я Чкалова трогал!". Он рассмеялся: "Ты нахал! Но это хорошо, истребитель должен быть нахалом!". Подумал, и, видя, что я еще "сопливый", добавил: "В меру!".
Вот я старался так жить: в меру был нахалом.
- Чувствуется, Валерий Павлович Чкалов был вашим богом, вашим кумиром.
- Да... После окончания летной школы я попал в часть, и мне сказали: "Иди владей И-16 под номером "07", за тобой записали". Подхожу, гляжу, стоит "ишак" как "ишак", на фюзеляже написано "07". Механик докладывает, а я таким начальственным тоном, стараюсь быть солидным, говорю: "Давай мне книжку". Тогда каждый самолет имел специальную сопроводительную книжку. На первой странице читаю: "Самолет испытан, к эксплуатации в частях Военно-воздушных сил пригоден. Чкалов". Я был потрясен! Он работал испытателем при заводе, это был такой подарок судьбы, не могу тебе передать.
- А как вы написали книгу о Чкалове?
- В части, куда я попал, узнали, что я после школы-десятилетки работал репортером в "Вечерней Москве". Меня вызвал начальник политотдела и говорит: "Есть такой приказ: все воинские части должны иметь свои истории. Тебе поручается написать историю нашей". Поскольку нахал я был умеренный, первое, что сказал: "Тогда мне в командировку нужно".
- Какая командировка?!
- В Москву.
- Зачем?!
- Встретиться с Чкаловым и с его женой.
Начальник политотдела подумал и сказал: "Пять дней!"
Я примчался в Москву, рассказываю обо всем родителям. Они меня спрашивают: "А жена Чкалова согласится с тобой разговаривать?". И тут-то до меня доходит, что я тот человек, которого она никогда не видела. Телефон мне достали, я ей позвонил, она говорит: "Вы знаете, я очень плохо себя чувствую. Посмотрела фильм о Валерии Павловиче, который только что вышел, и хоть я человек мирный, мне захотелось убить режиссера. Все неправда в этом фильме, я даже от расстройства заболела". Я говорю: "Меня убивать не надо, я же не режиссер". "Ну, ладно, - она сдалась, - приезжайте, только давайте так договоримся: вы приготовьте вопросы, чтобы у нас получился четкий разговор".
Жили Чкаловы около Курского вокзала. Встретила меня Ольга Эразмовна закутанная в платок, вижу: ей и правда не здоровится. Но, наверное, пришелся я ко двору: просидел у нее не полчаса, как мы договаривались, а часа четыре.
А когда вышла моя книжка, которая называлась "Мой бессмертный флагман", корреспондент "Известий" о ней сказал так: "Из всего, что написано о Чкалове, это самая короткая и самая лучшая книга".
Ольга Эразмовна умерла в позапрошлом году, сильно Валерия Павловича пережив. Несколько десятилетий у нас с нею были очень хорошие доверительные отношения.
- Вы воевали в Великой Отечественной. Расскажите, как попали на фронт?
- Попал я туда кружным путем. Выпускников летной школы поделили по алфавиту: тех, чьи фамилии начинались с "А" до "Л", отправили на передовую, с "М" до "Я" - на Дальний Восток. А потом уже, с Дальнего Востока я попал на Карельский фронт.
Знаешь, у меня к тебе просьба - вопросов, какие я совершал подвиги, сколько орденов получил, не задавай. Я на них не отвечаю. Не потому, что мне мало есть чем похвастаться, просто я считаю, что изображать войну по дурацкой арифметике - это принципиальная ошибка. "Он награжден тремя орденами Красного знамени". Молодец, ну и что? Ордена-то не для того вводились, чтобы по ним измерять закон. Кстати сказать, следующая моя книга после книги о Чкалове была посвящена моим товарищам, мальчикам, не вернувшимся с войны. Ведь нам всем было в районе восемнадцати - двадцати лет. Дрались, как могли, как научили, как обеспечили горючим. И погибали... Скажите, пожалуйста, разве они платили за победу меньше, чем Герои Советского Союза?
- Анатолий Маркович, на мой взгляд, у вас настоящий мужской характер. Вы принципиальны, решительны, выполняете данное слово. Кто помог вам "поставить характер на крыло"?
- Ну, ты загнула про мой характер. Даже смутила. На меня влияли несколько людей, рассказывать о каждом, что роман написать. Давай об одном хорошем человеке вспомню.
Был в моей жизни Лев Дмитриевич Кузнецов. Человек сказочный! Врач по образованию, заслуженный мастер спорта, он тренировал команду академических гребцов. Я у него школьником в команде был два года. Кузнецов научил меня относиться к себе критически. За два года, которые я как проклятый ходил на тренировки, Лев Дмитриевич меня выдрессировал, и если я в авиации уцелел, то в значительной мере благодаря ему.
- У вас есть спортивный разряд?
- Я был чемпионом России... Юношей имел шанс участвовать во всесоюзных соревнованиях. Дважды проигрывал, дважды выигрывал. Это совершенно не важно, имел разряд или не имел. Важен Кузнецов! Личность его!
- Интересно, как же Лев Дмитриевич наставлял молодых?
- Он был человеком абсолютных решений. Если предупреждал, что опоздавшего на тренировку выгонит из команды, и предупрежденный опаздывал, то его в тот же день выгоняли. В убыток Кузнецову, в убыток команде. Но Лев Дмитриевич сказал, что отчислит - все! Разговоров быть не могло, жаловаться бессмысленно. И когда я, уже повзрослевший, лет в 16-17, ему говорил: "Зачем же так терять людей?", он мне отвечал: "Я не теряю людей. Те, кто остаются в команде, в цене повышаются".
- Вы поддерживали отношения со своим наставником после войны?
- К сожалению, Кузнецова после войны я не нашел. Знал его адрес, ходил к нему на квартиру. Ну, нет и нет. Может, погиб. Не свела меня с ним судьба больше.
- Каким он был по характеру?
- Он никогда не ругался. При том, что все другие тренеры матерились, как сапожники, жуткое дело. Он даже голос-то особенно не повышал. Конечно, чтоб на реке было слышно команду, он мог крикнуть. А так - очень уравновешенный, очень спокойный.
Методы воспитания применял косвенные. Если у тебя что-то не получается, он так небрежно через плечо говорил: "Мало ты Джека Лондона читал". И шел дальше. А ты, как дурак малообразованный, думаешь: "Чего там у Джека Лондона про академическую греблю?"
Через некоторое время не выдерживаешь, спрашиваешь: "Лев Дмитриевич, а что у Лондона есть про греблю?". "Да нет ничего". "Так зачем же вы мне про него сказали?". "А у Лондона есть про ЧЕЛОВЕКА! Про личность, от первой до последней страницы!".
- Анатолий Маркович, вы после войны стали писателем. Как это произошло?
- Когда война окончилась, я еще работал на реактивных. Все шло благополучно, пока со мной не случилось одно происшествие. На высоте семь тысяч метров лопнул герметизационный шланг: при его помощи герметизируется кабина. По мозгам ка-ак ударило! Я ничего и не помнил, с такой высоты валился. Спасла реакция: увидел, что земля-то наверху, и руки сделали свое дело, вывернул машину, хотя ничего не соображал в тот момент. В конце концов зашел на посадку, сел, заруливаю, вроде все нормально. И вдруг вижу такую картину: механик разговаривает, даже кричит мне, а я его не слышу! Я до смерти испугался, что оглох навсегда!
Меня отправили в госпиталь, лечили там месяц с лишним. Слух восстановили, хоть и не полностью. Летать не рекомендовали. Что делать дальше? Пошел в редакцию "Вечерней Москвы", где работал до войны. За это время главный редактор сменился, я пришел к незнакомому, представился. Он - мне: "Согласно постановлению такому-то я вас обязан взять на работу, но у меня нет ни одного вакантного места. Мы поступим так: вы даете мне неделю, я за эту неделю кого-то выгоню, а вас возьму на его место. По рукам?"
- И вы согласились?!
- А как ты думаешь?
- Думаю - нет.
- Он меня спрашивает: "По рукам?". Я говорю на полном русском жаргоне: "Ах, мать твою! И ты еще газету делаешь?". Я, конечно, не пошел в "Вечерку", хотя, наверное, были у того главного редактора кандидаты на изгнание. Дернулся туда, дернулся сюда, все брешут, никто меня на работу не берет. И тут мой приятель Толя Аграновский говорит: "Слушай, сейчас в "Литературной газете" нужна негритянская статья". "Какая такая негритянская?" - спрашиваю обалдело. "Ты напишешь, а подпись поставят другую. Известного человека". Короче, написал я негритянскую статью за Лавочкина. А через некоторое время позвонил ныне покойный редактор "Литературки" и говорит: "Вы Маркуша? Мне понравилось, как вы пишите, приглашаю на работу". Но меня уже Кожевников взял к себе, в "Знамя".
- А как же вы "разрулили" ситуацию с "Литературкой"?
- Постольку она продолжала тянуть к себе, я предупредил Кожевникова, как свое начальство, и перешел в "Литературку" только через год. За это время написал много рассказов для души, что-то напечатал. Мне многие говорили: пора бросать журналистику, занимайся только литературой. А я думал тогда, как прокормиться, литературой одной сыт не будешь. Ведь работать репортером и выпускать книги - дело невозможное: ни духовных, ни физических сил не хватит.
Потрудился я еще некоторое время, и все же ушел в самостоятельный полет. Вышла у меня тогда книга "Ученик орла".
- Вы - известный детский писатель. С издательством "Детская литература" сразу стали сотрудничать?
- А ты знаешь, я ведь не считаю себя детским писателем, то есть пишущим для детей. Дело в том, что детская литература вовсе не жанр. Есть литература хорошая, есть литература плохая, есть вообще не литература. Вот Чуковский писал прекрасные книги. Дети - не дети, это совершенно не важно, кто будет читать. У него свое лицо, свой язык, свой стиль. Аграновский писал хорошо и для взрослых и для детей.
- Сколько книг вы написали?
- 104, на подходе 105-я.
- И общий тираж?
- За сорок пять лет литературной работы - пятнадцать миллионов с хвостом.
- Анатолий Маркович, какие качества мужчина должен в себе воспитывать?
- Прежде всего он должен быть порядочным человеком, и не ложиться спать с женщиной, если назавтра не пообещал на ней жениться. А то будет полоскать мозги. Пообещал - сделай. По крайней мере, постарайся сделать. Вот так!
- А если страсть?
- Страсть приходит и уходит. Страсть на всю жизнь? Такого не бывает! Извращения разные бывают, а страсти долгой - нет! Жить навзрыд нельзя. От страстей одни неприятности.
- Какие условия нужны человеку для долголетия? Семья? Друзья? Что-то еще?
- Я уже девятый десяток живу, учить жизни, наверное, имею право... Главное необходимое условие - идти от задачи к задаче. Что я имею в виду? Скажем, ты - журналист и ставишь себе условие: попасть на Северный полюс и описать этот полет. Я вот, например, попал туда и написал о том, что видел. Дальше ставишь перед собой следующую задачу, выполняешь ее. Потом - другую. Очень важна именно постановка задач, а не принятие решений с бухты-барахты. И так всю жизнь. А если что-либо делать беспорядочно, долго не проживешь, я так думаю. Долголетию способствует целенаправленность. Считайте, что это мой главный наказ...
...Спасибо, Анатолий Маркович, что Вы были с нами.
Как воспитать романтика?