27 АВГУСТА в Большом зале Московской консерватории откроется новый сезон. В залах - академическая тишина. Все инструменты "ушли" вместе с музыкантами на летние каникулы. И только один инструмент в полном одиночестве периодически "вздыхает". Это Наталья МАЛИНА готовит к новому сезону своего подопечного. Она заведует органом Большого зала.
ДО ЭТОГО момента мне доводилось видеть орган только снаружи, да еще и со зрительского места. На сцене - совершенно другое впечатление. Кажется, что попал к подножию средневекового собора - серебристые трубы, уходящие ввысь, вертикаль, пламенеющая готика. Но это только фасад, так сказать, верхушка айсберга. Самое интересное скрывается, как и положено, внутри.
Маленькая незаметная дверка, оформленная как декоративная панель. При входе надо согнуться в три погибели. Меня тут же предупредили, чтобы я, упаси господи, ходил исключительно по специальным мосткам. Надо сказать, весьма узким и прогибающимся под тяжестью тела. Оступаться - ни-ни: под мостками на первом уровне - огромное количество растяжек, которые идут от четырех клавиатур (одна ножная и три ручные) к клапанам труб. Очень тесно и пыльно. Везде трубы. Справа, слева, над головой, многие в деревянных кожухах. Большой соблазн - постучать пальцем по трубе и услышать желаемый "серебристый" звук. Когда я не удержался и все же постучал, то... ничего за этим не последовало, кроме еще одного предупреждения, а затем и разъяснения, почему звука не будет, сколько ни долби.
"Это ведь по большому счету просто очень много свистков самого разного размера, - объясняет мне Наталья Владимировна. - Вот, пожалуйста, возьмите эту трубу, можете даже туда дунуть". Я аккуратно беру в руки трубочку, больше похожую на вязальную спицу. Звук получается безумно высоким и каким-то тревожным. "Двадцать тысяч герц, - продолжает Наталья Владимировна. - Все, что выше этого звука, - уже ультразвук. А вот та труба имеет в высоту тридцать два фута, десять с половиной метров. Частота - шестнадцать герц, дальше идет инфразвук. В принципе, орган - уникальный инструмент, воспроизводящий все, абсолютно все звуки, воспринимаемые человеческим ухом".
Трубы сушили как носки
ОРГАН Большого зала - это последний инструмент, построенный знаменитым мастером А. Ковайе-Колем. "Наш" орган демонстрировался на Парижской выставке в 1900 г., потом был перевезен в Россию и пережил здесь две революции, две мировых войны и нескольких инженеров Консерватории, которые слабо представляли себе, что такое орган и как его надо обслуживать. Когда была разлажена система отопления Большого зала, один из инженеров решил ее модернизировать и установил над органом огромный топливный бак с горячей водой. Через некоторое время бак прорвало, и вода хлестала из труб как из ведра. Другой "водяной" случай произошел совсем недавно - при демонтаже очередной отопительной системы рабочий решил вылить ведро воды, которое брал наверх во время сварочных работ. Пришлось снимать большое количество труб и сушить их на сцене. Работа кропотливая - они сделаны из очень мягкого свинцово-оловянистого сплава, и мятую практически невозможно исправить.
Впрочем, недоразумения могут произойти и без вмешательства посторонних "злых сил". Несколько месяцев назад во время настройки органа один из сотрудников проверял трубы верхнего регистра на третьем, самом высоком ярусе и случайно уронил тапочку в ту самую тридцатидвухфутовую трубу. Я специально забрался на эту верхотуру: высота приблизительно пятого этажа. Голова кружится, находишься почти под потолком. До клапанов, которые тогда настраивали, я так и не дотянулся - не хватило сноровки. Но вниз все же глянул. На меня смотрели пустые жерла, и было страшновато - уж больно походили они на оружейные стволы. Я нервно сглотнул и начал медленно спускаться...
А злополучная тапочка перекрыла тогда звуковое отверстие, и работа органа была парализована. Потребовался целый день, чтобы ее оттуда выудить.
Извлечение звука
СЕРДЦЕ, а, вернее, "легкие" органа находятся в подвальном помещении. Два шага, и кажется, что ты в мрачных средневековых застенках. Впечатление отчасти скрашивается современной аппаратурой - дрелью и пылесосом. Воздух в кожаные мехи органа нынче нагнетается большим вентилятором. Но на несущей раме сохранились крепления для штанги, за которую сто лет назад держались рабочие, качавшие воздух двумя педалями в течение всего концерта. Здесь же, в подвале, я увидел несколько десятков широких и мелких цинковых ванн, необходимых для поддержания режима влажности. Кстати, мне сначала показалось, что пылесосом чистят от пыли мехи органа. Оказалось, нет, цинковые ванны. Вода в них должна быть по возможности абсолютно чистой. Органу одинаково вреден и недостаток, и переизбыток влаги - на 50% он состоит из дерева и кожи, а их не меняли со времени постройки. Огромный механизм, практически не знающий современных технологий, и музыкальный инструмент, не знающий себе равных по богатству звука, требует постоянного ухода, так что по большому счету не бывает просто музыкантов-органистов, каждый из них - мастер.
Напоследок мне все же удалось уговорить Наталью Владимировну дать попробовать сыграть на органе хоть несколько фраз. Мне включили нижний регистр, и в Большом зале Консерватории раздались никогда здесь не слыханные риффы рок-композиции "Дым над водой". Более сочного звука я не слышал нигде и никогда. Даже подумалось, что хорошо бы все синтезаторы выбросить на помойку... Неудивительно, что первый тост органистов звучит так - "Ну, за ОРГАНизм!"
Тяп-ляп, маляры...