Я НАБЛЮДАЛА Ольгу ЯКОВЛЕВУ в спектакле "Любовные письма" в роли Мелиссы - взбалмошной, с сияющими глазами и мятежной душой. Подумала: наверное, такой и увидел впервые эту женщину Анатолий Васильевич Эфрос. Ее Лику в спектакле "Мой бедный Марат", Наташу в "104 страницах про любовь", Арманду Бежар в "Мольере" театральная Москва боготворила. Попасть на "Ромео и Джульетту" почиталось за великое счастье. В 1996 г. актриса была удостоена Государственной премии РФ за роль в спектакле Театра-студии Олега Табакова "Последние".
- В НАЧАЛЕ 60-х я работала в "Ленкоме", когда туда назначили Анатолия Васильевича Эфроса. До него театр - это было что-то непонятное, пыльное, скучное. Когда пришел Эфрос, театр стал азбучен, ясен, заразителен. Появилась игра, увлекательная, веселая. Я была иногда стеснительная, иногда громко-шумная. Эфрос со мной долго боролся. А в "Ромео и Джульетте" он просто вывел меня на авансцену. Мне специально шапочку сшили, под которую убрали волосы, потому что я все время прятала в них лицо.
- Вы как-то сказали: "Я всегда начинаю с отрицания".
- Пожалуй, да. И Анатолий Васильевич мне часто говорил: "Вы - разрушительница". Вот сегодня я на репетиции "вскинулась" и подумала, что веду себя неправильно, надо быть терпеливее, это же поиск. Так я устроена: все подвергаю сомнению. Мне нужно роль попробовать на ощупь. Это как знакомство с новым человеком, когда невольно наблюдаешь, что он сказал, как разговаривает с тем, от кого не зависит. Или кто от него зависит. Впечатление складывается из множества нюансов.
- Но как же хрупкая нервная система актрисы справляется с грубостью бытия?
- Конечно, это сложно. Вот когда-то я позволяла себе на полную катушку реагировать на бытовые неурядицы. Только сделала ремонт - меня залили, и я позволяла себе распекать ЖЭК. А сейчас даже этого не могу позволить, потому что если всю свою жизненную энергию оставлю в ЖЭКе, то приду в театр, как дохлая кошка, и с чем же выйду на сцену? И теперь, если в день спектакля меня снова заливает, я себе говорю: да хрен с ним, пусть течет. Или кто-нибудь звонит и сообщает о чем-нибудь очень "приятном", а тебе надо повторить 60 страниц текста спектакля, который не шел полгода. Значит, нужно волевым усилием заставить себя прийти в театр в хорошем настроении, отыграть спектакль, и только потом ты имеешь право на реакцию. Это называется "стресс". Но он после тебя шарахнет. Приколет, как бабочку к бумаге.
- После смерти Эфроса вы уехали во Францию. Хотели убежать от самой себя?
- Нет, от ситуации, при которой бы меня рассматривали как под микроскопом. В любом случае: и если бы начала работать с другим режиссером, и если бы вообще ушла из театра. Правда, бегство не спасло, в Париже меня тоже не оставляли в покое да и здесь "не забывали", разные появлялись публикации.
- Но, вернувшись, вы все равно оказались в центре внимания.
- К сожалению, да. Но к тому времени прошло два года. Я уже могла позволить и разглядывать себя, и ответить. После Франции впервые появилась перед публикой на пятилетии со дня смерти Анатолия Васильевича. Читала Ахматову. Зал встал. До начала и после. Это меня ошеломило. Потом во французской антрепризе играла брошенную королеву Маргариту, чья жизнь кончилась раньше смерти. Толя Васильев спрашивал: "Зачем ты работаешь? Все равно лучше режиссера, чем Эфрос, уже не встретишь". Ответ один: какое-то ремесло мне дано, значит, я могу что-то делать в театре.
- Пока я с вами не встретилась, у меня было ощущение, что вы некая Принцесса Греза, для которой театр - весь мир. А вы - оголенный нерв.
- А как же? Я ведь на улицу выхожу. Я ручки-то старушек вижу, и ручки просят милостыню, а на старичков смотреть еще страшнее, они совсем беззащитные. Мужчины - это же мальчики. Дети... (Плачет.) У меня ощущение, что все мы как-то чудовищно перерождаемся. Ловлю себя на том, что иду по переходу и уже не замечаю старушку. На 25-м шаге это лицо выплывает, и я думаю: "Куда это я так промчалась?" Здесь не плакать, здесь делать что-то надо.
- Ольга Михайловна, ну не плачьте.
- Грустное это дело - жизнь. Она, конечно, прекрасна, но я вспоминаю, как в юности все время куда-то летишь, мимо родных, мимо близких, мимо их забот и печалей. Им и нужно-то совсем немного - внимание и тепло, но понимаешь это, к сожалению, слишком поздно.
- Но, когда ваш муж тяжело заболел, вы почти все время находились рядом.
- Естественно, пока силы были. Когда на меня обрушились несчастья, я работала в трех театрах. Сначала заболела сестра, потом, абсолютно неподвижная, слегла мама и безнадежно заболел Игорь. Конечно, все ломается внутри. Ни один человек не в состоянии это выдержать. Смириться трудно, хочется чем-то помочь. А помочь ничем не можешь, только быть рядом. И отчаяние такое... И так год за годом, несколько лет подряд. А тебе все равно надо выходить на сцену, обеспечивать семью. Так что по своим силам я делала, что могла. Как потом меня поднимали врачи, об этом не говорю. Но все мои болячки - последствия тех страшных лет.
- А как снимаете напряжение?
- Раньше переключалась на всякие кулинарные фантазии - греческая кухня, французская... Как говорила моя подруга: "Чем будем утешаться?" - "Ну давай спаржу, авокадо с соевым соусом и чесноком. И морские гребешки". И начиналось. Дым коромыслом. Пылают четыре конфорки, все шкварчит, кипит, булькает. А сейчас, чтобы меня "подбросить", ни Венеция, ни прогулка на яхте не спасут. Вот если побродить по берегу моря, увидеть красивый закат, радугу... Или постирать вручную. Вообще жизнь состоит из о-очень простых вещей.
- Книги не помогают?
- Конечно, есть Маркес, Томас Манн. Но для этого я должна быть совершенно покойна, и нужно заставить работать сознание, которое отказывается работать от усталости. Мне, например, нужно повторять французский текст. И я хожу вокруг него два дня и не могу. Мозг устал. Есть такой термин - усталость железа. А я даже не железная леди. Все меньше и меньше того, что может мне доставить радость. Интересная роль? Ну, может быть. Но усталость тяжелит, не дает возможности радоваться. Театр давно уже не игра, а служебная ответственность. Он требует все больше и больше сил. И ни для чего другого тебя просто не остается.
Татьяна Доронина: Великая актриса великой страны